СМИ

Всемирный день борьбы со СПИДом 2019 года. В 1988 году детская больница провинциального города Элисты стала эпицентром первого в истории Советского Союза кризиса ВИЧ. В общей сложности у 270 детей был обнаружен вирус иммунодефицита человека (ВИЧ), однако для их родителей это было только начало истории о жестокой несправедливости, подчеркивает автор статьи Оливер Кэрролл (Oliver Carroll).

Их жизни были короткими и несчастными. Эти дети умирали на руках своих родителей, а некоторым из них едва исполнился один год. Другие оказались всеми забытыми и лежали на своих больничных кроватях. Эти дети, которым сообщили об их болезни, мало что понимали в поставленном диагнозе. Однако инстинктивно они чувствовали, что это означает изгнание из общества, изоляцию и страх. Что касается их родителей, то для них это было только начало их мучений.

67-летняя Мария Шолдаева, сын которой Вадим заразился незадолго до своего первого дня рождения, говорит о том, что следующие три года она провела в постоянном страхе. В больнице она наблюдала за тем, как бронхит у ее ребенка превращается к нечто значительно более зловещее. Ничего, кроме рецептов для получения лекарств, у нее дома не было. Ее соседи в поселке даже угрожали сжечь ее семью заживо.

По мнению соседей, младенец Шолдаевой не был невинной жертвой халатности врачей в больнице. Они считали, что он являлся переносчиком пугающего и неизвестного инфекционного заболевания в ходе первой в Советском Союзе масштабной эпидемии ВИЧ. Не играло никакой роли то обстоятельство, что он был в числе сотни зараженных — крохотный Вадим и окружавшие его люди стали неприкасаемыми изгоями. «Я говорила себе, что они беспокоятся о своих собственных детях, но сердце от этого все равно разрывалось», — говорит Шолдаева.

Сообщения о первом в Советском Союзе кризисе в связи с распространением ВИЧ в Элисте, в небольшом городе на юге страны, были переданы в советских вечерних новостях в декабре 1988 года. Диктор программы новостей с важным выражением на лице сообщил жителям страны о «тревожном развитии событий в Калмыцкой (Автономной) Советской Республике». Детская больница в этом регионе стала «центром эпидемии вируса СПИДа, — сообщил диктор, а зараженными оказались «десятки» детей.

Ничем не приметная до этого Элиста сразу же стала фокусом национальной по своему масштабу паники. Подозрение пало на все население. Автомобили с калмыцкими номерами помечали понятной для всех надписью из четырех букв «СПИД» прямо на лобовом стекле. Автобусы из Калмыкии забрасывали камнями.

63-летний Очир Шовгуров, который провел большую часть последних лет жизни своего сына Оку в челночных поездках между Элистой и расположенным в Москве Федеральным центром по борьбе со СПИДом, вспоминает о том унижении, которому он подвергался при попытке забронировать номер в гостинице. «Они смотрели на меня и спрашивали, не приехал ли я из Калмыкии?— рассказывает он. — Когда я говорил, что я из Калмыкии, они отказывались поселять меня без медицинской справки». Сын Шовгурова умер в 1988 году в возрасте 11 лет, спустя 10 лет после того, как его положили в Детскую больницу Элисты по причине респираторного заболевания.

Вся страна проявляла мало сочувствия в отношении находившихся в шоковом состоянии родителей. Согласно проведенному в 1989 году опросу, 13% советских граждан выступали за «ликвидацию» зараженных этой «западной болезнью». Еще 24% граждан считали, что заразившиеся ВИЧ люди должны жить в изоляции от общества. Эти показатели почти не изменились после проведения повторного опроса в 2003 году.

Александр Горобченко, сын которого умер в 1993 году в возрасте 16 лет, говорит о том, что он был «поражен» реакцией местного сообщества. Его родственники перестали считать его членом семьи. Он вынужден был также оставить работу в качестве шофера — постоянные шуточки по поводу его сына и его ВИЧ-инфекции стали просто невыносимыми.

Оказавшись в отчаянном положении, Горобченко начал планировать выход из сложившейся ситуации. Он придумал план самоубийства. Он решил на автомобиле пробить заграждение одного из мостов в Ростове. Сергей, его 14-лентний сын, должен был сидеть рядом с ним. «В течение месяца я планировал эту операцию, и настал день, когда я сказал Сергею, чтобы он попрощался со своей матерью, — рассказывает Горобченко. — Каким-то образом она сложила два и два и отвела меня в сторону. Она умоляла меня подумать о ней и о нашей дочери. После этого я уже не смог реализовать свой план».

В те четыре года, которые прошли между диагнозом и мучительной смертью, Горобчеко, по его словам, делал все возможное для того, чтобы скрыть от сына факт заражения вирусом. Он придумывал все более сложные объяснения относительно регулярных поездок в Москву. Хотя Сергею было известно очень мало, он, тем не менее, скрывал, что он знал о своей инфекции. По словам Александра, Сергей не хотел, чтобы родители страдали от того, что ему все известно.

В течение 30 лет с того момента, как поступила информация об этом диагнозе — все они помнят телефонный звонок из Москвы, как если бы это было вчера, — выжившие пытались найти ответ или получить компенсацию. Они не получили ни того, ни другого. Официальная комиссия из Москвы достаточно часто приезжала в Элисту. Ее возглавлял молодой вирусолог Вадим Покровский, и врачи быстро поставили диагноз.

В нем говорилось об очевидном наличии «нулевого пациента» — предположительно, речь шла о местном человеке, который за восемь лет до этого работал матросом в Конго. Он был единственным взрослым мужчиной с позитивным результатом теста во всем регионе. По мнению Покровского, этот человек заразил свою жену, затем она передала вирус своему сыну при рождении, а он, в свою очередь, стал источником заражения для тех, кто находился в детской больнице. Все эти три человека умерли.

Однако именно в результате грубой ошибки медицинского персонала этот вирус получил возможность распространиться — такой вывод сделали члены комиссии. «Это было еще до того, как в больницах начали активно использовать одноразовые шприцы, — вспоминает Покровский. — Это означало, что все шприцы нужно было стерилизовать, а, на самом деле, не все они были стерилизованы. Мы провели простое сравнение между количеством сделанных инъекций и количеством шприцев, направленных на дезинфекцию, и обнаружили, что различие составляет примерно 30-40%».

Комиссия из Москвы также обратила внимание на то, что на некоторых шприцах было написано название лекарств. Это означало, что медсестры меняли только иглы перед проведением инъекции из того же самого шприца, и эта теория была затем подтверждена показаниями пациентов. Замена одной только иглы не ликвидирует риск передачи вируса ВИЧ, считает Покровский. «Зараженная кровь может просочиться в шприц даже в том случае, если игла будет заменена», — считает он.

Эта комиссия обнаружила вторичную волну инфекции в других южных городах — в Ростове, Ставрополе, Волгограде и Астрахани. По мнению Покровского, это объясняется тем, что некоторые больные были переведены в более крупные больницы в региональных центрах. К середине 1989 года более 270 детей были идентифицированы как ВИЧ-инфицированные.

При всей логичности аргументов, аргументы Покровского принимаются не всеми местными жителями, выжившими людьми и их родителями. Для некоторых «ученые из Москвы» стали ненавистными фигурами.

Борис Сангаджиев, возглавлявший хирургическое отделение детской больницы города Элисты за год до возникновения эпидемии, является одним из многих критиков Покровского, который, по его мнению, руководит тщательно разработанными планами по сокрытию истины. По мнению Сангаджиева, этот вирус не мог распространяться из-за недосмотра медсестер, находившихся под его контролем. По его словам, медицинские сестры — «профессионалы высоко класса», а Москва их «несправедливо очернила». Сангаджиев убежден в том, что распространение заражения было вызвано зараженной партией иммуноглобулина, присланного из Москвы.

Иммуноглобулин, препарат, изготавливаемый на основе крови для борьбы с инфекциями, в тот момент был новым лекарством в детской больнице. Публикации того времени в газетах также с явным уважением относились к этой версии. Так, например, в опубликованной в газете «Правда» статье сообщилось о том, что некоторые партии иммуноглобулина «дали положительный результат при тесте на антитела к ВИЧ». Спустя девять лет в ходе расследования уголовного дела не было обнаружено достаточных оснований для обвинения персонала больницы в халатности.

Однако фундаментальная наука говорит о том, что версия заражения через иммуноглобулин больше всего похожа на теорию заговора. По мнению Майкла Буша (Michael Busch), директора калифорнийского исследовательского института Vitalant Research Institute, одного из ведущих экспертов в этой области, пока не было установленных случаев передачи ВИЧ через внутривенное введение иммуноглобулина. Даже в 1980-е год сам процесс производства сделал бы любой вирус ВИЧ неактивным, подчеркнул он. Так было бы даже в том случае, если бы там присутствовали антитела к ВИЧ.

С другой стороны, выводы Покровского были поддержаны многочисленными недавно обнаруженными доказательствами. Так, например, проведенное в 2019 году независимое расследование подтвердило, что небольшое количество ВИЧ было найдено у пациентов больницы в Элисте, которые принадлежали к подгруппе «G». Эта редкая подгруппа распространена только в России и в Конго, в африканской базе элистинского «нулевого пациента».

По словам Сангаджиева, который признает, что «не является экспертом в области иммунологии», он не может объяснить подобные моменты. Однако он уверен в том, что Покровский ошибается. Калмыкия была выбрана в качестве «козла отпущения» для того, чтобы отвлечь внимание от кризиса с ВИЧ в Советском Союзе. «Миру было сказано, что СПИД стал распространяться от африканских обезьян. Ну а в Советском Союзе людям говорили, что распространение вируса началось в Калмыкии», — сказал он.

Шолдаева все время молча следила за этим разговором с другой стороны стола, но в этот момент она решила высказать свое возражение. «Нас совершенно не интересует, чем это было вызвано, — говорит она, обращаясь к сидящему за столом врачу. — Нас волнует то, что у нас отняли наших детей. Нас волнует то, что о нас забыли».
Выжившие люди после первой в Советском Союзе вспышки СПИДа оказались, в основном, брошенными на произвол судьбы после пережитой ими унизительной трагедии. Сегодня они, по большей части, больные и бедные люди, получают ничтожные пенсии из-за того, что их трудовой стаж был прерван. Многочисленные попытки провести расследование результата не дали, а правительство, как правило, блокировало этот процесс. В 2013 году некоторые пациенты получили пособие в размере 300 тысяч рублей (3600 фунтов стерлингов) и качестве компенсации причиненного им «морального вреда» и потери детей, однако другие пострадавшие люди не получили даже этих денег. В 2015 году обращение в Европейский суд по правам человека было отклонено на основании положения об исковой давности.

Спустя три десятилетия ощущение утраты, вины и стыда еще не потеряло своей силы. Так, например, некоторые родители отказались говорить с автором этих строк, опасаясь того, что это может повредить их друзьям и им самим на работе. Газета The Independent не смогла уговорить дать интервью кого-либо из ВИЧ-инфицированных детей, даже на условиях анонимности. Из 73 ВИЧ-инфицированных элистинских детей лишь 20 человек продолжали жить после того, как им исполнилось 30 лет.

Однако Вадим Покровский, возглавляющий сегодня Федеральную программу по борьбе со СПИДом, не перестает гордиться своим вмешательством в ситуацию в Элисте. Этот случай стал причиной революции в Советском Союзе в том, что касается отношения к этому заболеванию — появились центры анонимного тестирования, а одноразовые шприцы стали применяться во всей стране.

«Конечно, у некоторых местных жителей нет особых оснований для того, чтобы меня любить, — говорит он. — Многие люди потеряли работу. Однако, им, возможно, следовало бы быть благодарными. Если бы эта эпидемия продолжалась еще пару лет, в Калмыкии, возможно, вообще не осталось бы детей с отрицательным результатом теста на ВИЧ».