СМИ

Когда Хельге Суне Нюманн (Helge Sune Nymand) с женой почти семь лет назад стали родителями, они было решили, что у них родился сын. Но спустя пару лет они поняли, что что-то идет не так.

«Поначалу мы не поверили, но она изо всех сил старалась до нас донести, что она девочка — еще трехлетним ребенком. Она отрытым текстом говорила, я — девочка. Мы-то думали, она просто играет. А она хотела носить платья и быть принцессой из диснеевских мультиков», — рассказывает Нюманн.

Но игра не прекратилась. Когда ребенку исполнилось три, платье стало пределом мечтаний.

«Вещи же приходится стирать, вот и пришлось купить еще одно, — пока то сушится. Она играла в дочки-матери. Все время говорила, что вырастет и станет мамой — и очень радовалась», — вспоминает Нюманн.

Однажды воспитатели из детского садика отвели родителей в сторонку. Вы никогда не задумывались: может, ваш сын и правда девочка?

«Поначалу, я не верил, что трансгендеры встречаются среди детей. Но пообщавшись с детским психологом и несколькими педагогами, я понял: надо что-то делать. Никакая это не игра», — вспоминает Нюманн.

Нюманны решили обратиться в Ассоциацию поддержки детей-трансгендеров. Там они встретились с другими родителями, оказавшимися в той же ситуации. Для скептически настроенной пары это стало открытием.

«Когда мы увидели других трансгендерных детей, то никак не могли взять в толк, как это их родители не замечают. Ведь ясно же, что они трансгендеры. А потом до нас дошло, что у нас то же самое. Поэтому мы напрямую спросили нашу дочь, мальчик она или девочка. Она ответила, что девочка. Ее мнение мы уважаем», — объясняет он.

Родители начали c того, что сменили обращение — перешли на женский род. Еще через какое-то время они спросили дочь, не хочет ли она выбрать себе новое имя? С удовольствием, ответила она.

«И тогда она стала совсем другим человеком. Раньше она была молчуньей и даже играла в одиночестве. Было видно: что-то с ней происходит. Мы думали, что у нас растет меланхолик, но когда ей позволили быть собой и выбрать себе женское имя, ее словно подменили, — она развеселилась. Мы изменили ей имя и завели новую медицинскую карту», — вспоминает он.

Аутисты-трансгендеры

В Дании тема детей-трансгендеров и их лечения еще не получила широкой огласки. Но в других странах, — например, США, Великобритании и Канаде — уже разгорелись жаркие споры.

С одной стороны, гормональная терапия вызывает долговременные, а порой и необратимые последствия в организме, и если ее начать принимать с раннего детства — то впоследствии можно пожалеть. С другой стороны, для успешного перехода из одного пола в другой принимать гормональную терапию лучше начинать до наступления половой зрелости. Кроме того, жизнь с гендерной дисфорией (расстройство половой идентичности, — прим. редакции ИноСМИ) редко бывает в радость. Наоборот, она приносит с собой риск депрессии и самоубийства и сопряжена с массой социальных проблем.

В то же время тема идеально подходит для политической и культурной борьбы за равенство полов и свободу личности. В ряде случаев в той же Канаде уже вспыхивали конфликты между медицинским сообществом и ЛГБТ-активистами, которые бросают вызов довлеющим гендерным нормам и хотят покончить с дискриминацией в отношении транссексуалов.

В Дании вопросами о смене пола занимается Сексологическая клиника при Копенгагенском психиатрическом центре. Заведующая отделением Метте Эверс Хаар (Mette Ewers Haahr) объясняет, как выглядит типичный курс лечения ребенка-трансгендера.

«Мы получаем направление и планируем пять приемов. Один для родителей и четыре для ребенка. Для правильного диагноза это минимум. Всё вместе занимает более полугода, поэтому у нас есть время подумать. За это время мы также проводим психиатрическую экспертизу. Так мы выясняем сопутствующие обстоятельства».

При гендерной дисфории дети часто испытывают беспокойство и социальные трудности, а некоторые даже страдают аутизмом, объясняет Метте Эверс Хаар.

«Это бросается в глаза. Мы видим, что во всех странах среди детей с гендерной дисфорией преобладают аутисты. Почему это так, никто толком не знает. Есть много теорий, но ни одна из них не доказана. Но аутисты-трансгендеры встречаются очень часто. Поэтому мы следим, чтобы дети с аутическими нарушениями наблюдались дольше других».

Проблема в том, объясняет она, что простого анализа крови или сканирования мозга здесь недостаточно. Ребенок должен уметь объяснить и выразить свои чувства словами.

«Вы должны быть уверены, что все делаете правильно, исходя из того, что ребенок говорит, и как он себя ведет. Спросите себя, все ли сходится? Мы оцениваем высказывания ребенка и сопоставляем их с его общей гендерной ориентацией. Детям, страдающим аутизмом, порой трудно описать свое самоощущение. Поэтому работать с ними сложнее», — говорит Метте Эверс Хаар.

Гормональное лечение

Как объясняет Метте Эверс Хаар, ребенок с диагнозом гендерная дисфория сможет начать гормональную терапию сразу по достижении половой зрелости. Сначала выписываются гормоны-блокаторы, которые останавливают половое созревание. Затем, если желание сменить пол не отпало, далее пациент получает заместительные гормоны.

Так, мальчикам, которые хотят стать девочками, выписывают гормоны, стимулирующие выработку эстрогена. Детям до 15 лет терапия не назначается. Доселе было лишь два исключения, когда лечение начиналось с 14-летнего возраста. Есть и побочные эффекты.

«Блокаторы укорачивают рост. Еще они вызывают приступы жара и перепады настроения. В случае длительного приема они приводят к хрупкости костей. Заместительные гормоны дают побочные эффекты на эмоциональном уровне. Хуже всего, если человек передумал, когда долгосрочные изменения уже произошли. Это серьезные, необратимые последствия — глубокий голос, оволосение мужского типа. Обратно уже не воротишь. Эстроген стимулирует развитие груди, но в целом вызывает меньше изменений, чем тестостерон».

В худшем случае это приводит к бесплодию, поскольку заместительные гормоны снижают репродуктивную способность.

«Но есть случаи, когда у пациенток, бросивших гормональное лечение, все равно рождаются дети. С другой стороны, случаются трудности с эрекцией и эякуляцией».

Метте Эверс Хаар отмечает, что из всех несовершеннолетних пациентов лишь один передумал после начала гормональной терапии. Поскольку это случилось спустя всего три месяца, обошлось без долгосрочных последствий.

«Лечение почти никто не бросает. В конце концов, у людей есть время все обдумать и взвесить все за и против. Пока еще никто из детского отделения не пожалел о гормональной терапии после долговременных изменений».

Следует, однако, отметить, что в Дании такое лечение ведется всего четвертый год. Пока что на лечение поступило 350 подростков. От четверти до половины из них получает заместительную терапию. Так что выборка еще слишком мала, чтобы делать выводы. Большинство запросов поступило от подростков в возрасте от 15 до 16 лет. Дети до десяти лет в отделение не поступают. Для самых маленьких ведутся консультации с родителями. Дети до начала пубертатного периода составляют лишь пять процентов случаев.

На другие страны буквально сошла лавина детей-трансгендеров. Так, в Великобритании в 2009-10 годах таких пациентов было всего 97. В 2017-18 годах их число подскочило до 2 519. Однако, по словам Метте Эверс Хаар, в Дании такого не наблюдается. Последние три года число ежегодных запросов стабильно держится в районе 100. Но есть ли среди врачей единодушное мнение, что это лечение правильное?

«Врачи в этом плане ничем не отличаются от остальных. Меня вот чаще всего спрашивают, может ли человек, которому еще не исполнилось 18, принимать такие решения? Можно ли считать его согласие окончательным? Чаще всего об этом спрашивают люди, которые людей с такими проблемами попросту не видели. Как только вы встретите человека с гендерной дисфорией, у вас не останется сомнений, для чего это все делается. Серьезный случай дисфории требует помощи. Правда, есть риск, что пациент впоследствии пожалеет о своем выборе, но такое бывает и в других областях. Если же гендерную дисфорию не лечить, у подростков возникнет масса сложностей, они будут сильно страдать, и их качество жизни понизится», — говорит она.

«Уикэндависен»: Почему бы просто не дождаться, пока тебе не исполнится 18 лет, и тогда начать заместительную терапию?

— Примерно половина наших пациентов страдает гендерной дисфорий с самого юного возраста. Пол, назначенный при рождении, вызывал у них одни неудобства. Чем дольше они живут в теле, которое им не подходит, тем хуже их самочувствие. Вы скажете: «подумаешь, всего пара лет». Но для них это огромный срок. Мысли о самоубийстве, членовредительство и так далее. Жизнь испорчена, люди мучаются. Даже у взрослых за пять-десять лет гендерной дисфории возникает множество трудностей, — им даже трудно найти работу. Заместительную терапию мы назначаем, лишь когда на 99% уверены, что поступаем правильно. И мы видим, что молодым людям становится намного лучше, когда их гендерное самовыражение приходит в равновесие. Они начинают жить своей жизнью.

Свой номер

Как к детям-трансгендерам подходит система здравоохранения — это одно. Отношения внутри семьи и с окружающим миром — это другое. Хельге Суне Нюманн, отец ребенка-трансгендера, рассказывает: «Как правило, находишь поддержку. А когда сам встречаешь таких детей, уже не сомневаешься. Другие родители детей-трансгендеров, наши знакомые, прошли через то же самое. Поначалу ты в это не веришь, а когда убеждаешься, что неправ, наступает продолжительный период депрессии и уныния. Нам вот казалось, что мы потеряли ребенка. Я слышал, у других родителей было так же. Но надо понять, что ребенок остался с вами, просто перестал играть в игры».

Хельге Суне Нюманн мечтает, чтобы менять пол в документах разрешили и детям.

«Нам важно, чтобы детей признавали такими, как они есть, чтобы им не приходилось все время объясняться и защищаться. А ведь они с этим сталкиваются повсюду, даже в системе здравоохранения, — в общем, везде, где нужен личный номер. Люди заметят, что цифры не совпадают и начнут приставать с вопросами (в последней цифре личного идентификационного номера, а он есть у всех датчан, закодирован пол; у женщин — четная, у мужчин — нечетная, прим. перев.). Встречаются люди, которые не умеют работать с трансгендерами, не знают тонкостей. Еще спросят, зачем ты украл карточку сестры? А то еще зубной врач пристанет к ребенку с расспросами, и тому придется взять и при всем народе признаться, что он — трансгендер. Многих это очень задевает.

- Почему личный номер — столь принципиальный момент?

— Люди задают этот вопрос, если сами не сталкивались с такими проблемами. К ним автоматически обращаются «господин такой-то» или «госпожа такая-то», и они этого даже не замечают. Их не отводят в сторонку на паспортном контроле и просят доказать, что это они. В школе мальчики и девочки идут разными списками, и некоторые девочки попадают к мальчикам, хотя им там не место. Им трудно заниматься командными видами спорта, и приходится постоянно объяснять тренерам и другим командам, что все в порядке.

Сёрен Виллемёс — журналист и редактор. Имеет степень магистра наук Копенгагенского университета и степень бакалавра в области религиоведения. Интересуется политикой, религией, интеграцией и культурной борьбой. Пишет для «Уикэндсависен» с 2011 года.