СМИ

© РИА Новости, Владимир Песня | Перейти в фотобанкВ российском воображении дача занимает место чуть ли не мифическое. Американский автор рисует пасторальные картинки русской глубинки. Летний дом, бывшая обитель помещичьей знати, приобрел популярность среди разночинцев конца 19 века. А в советское время дача стала доступна каждому. Ярославская область — У моей тещи Татьяны есть райский уголок размером в полакра. Он расположен в тупичке на грунтовке, в нескольких километрах от автомагистрали в Москву. Ее владения состоят из трехкомнатного домика без водопровода, огорода и ухоженного газона, окаймленного сиренью, соснами и елями. Татьяна и ее покойный муж построили дачу в 1992 году, через год после распада Советского Союза. Она вспоминает, как их привез сюда грузовик и выбросил их мебель перед небольшим двухэтажным домиком, окруженным пшеничными и овсяными полями. Поначалу на даче не было даже электричества. «Но мы отлично справлялись и без электричества, — говорит Татьяна. — Целыми днями мы бродили по лесу и исследовали. А по вечерам сидели под керосинкой и играли в "Монополию"». В российском воображении дача занимает место чуть ли не мифическое. Летний дом, бывшая обитель помещичьей знати, приобрел популярность среди разночинцев конца 19 века. А в советское время дача стала доступна каждому — от писателя до заводского рабочего. Сегодня дачей может быть что угодно — от двухкомнатной халупы до подражания французскому замку для олигархов. Каждое лето российские города пустеют: миллионы людей покидают тесные душные квартиры и воссоединяются со своими деревенскими корнями. Москвичку Татьяну поначалу тянули на дачу близлежащие леса с их дарами — ягодами и грибами. Садоводством она увлеклась гораздо позже. Теперь Татьяна с мужем Александром проводят там все летние выходные напролет, хотя 130-километровый путь с дачными пробками занимает до четырех часов. Она даже думала ее продать. «Но я просто не могу и всё: возвращаюсь весной и сразу хочется столько всего переделать и отправиться в лес, — говорит Татьяна. — Рука не поднимается продать этот дом, хотя он отнимает столько сил». Неудобства дачной жизни — удобства на улице, плохо ловит телефон и далеко идти до колодца — с лихвой перевешиваются терапевтическим эффектом. «Все городские проблемы здесь просто исчезают, — говорит Татьяна. — Природа очищает разум от всего ненужного». На даче всегда есть чем заняться, и это та экзистенциальная физическая активность, по которой так истосковались измученные горожане. В соседней деревне под полуденным солнцем потеет Андрей Кузнецов. Он складывает дрова возле старого родительского дома с замысловатыми резными наличниками. В пандемию Андрей потерял работу менеджера в Москве, и теперь у него есть время отремонтировать дом, который век назад выстроил его прадед. В семейной усадьбе имеется огород, куры и пять коз. «Когда привыкнешь, в деревенской жизни есть романтика, — говорит Андрей. Только работы 80%, а романтики — 20%. Но кто не работает, тот не отдыхает». Его спутница, учительница Наталья, тоже москвичка, соглашается. «Это настоящий отдых вдали от города, шума, людей и суеты. Когда работаешь в саду или со скотиной, отдыхаешь, — говорит она. — Я даже не представляю, как можно без этого жить». Один из тещиных соседей, Владимир Береснев, так любит свою дачу, что провел водопровод и центральное отопление, чтобы можно было с комфортом жить и зимой. Но аккордеонист на пенсии жалуется, что сыновья навещают редко. «Младший сказал: «Я пять лет не ездил и еще столько же не собираюсь», — говорит Владимир. — Дача, она не для всех». В 1986 году Владимир первым из москвичей купил участок у местного совхоза. Постепенно выросли новые домики, сельхозугодья приватизировали, и на смену посельчанам пришли дачники. Владимир говорит, сельский житель здесь остался лишь один, да и тот большую часть времени проводит в Москве. Галина Бояринова, другая Татьянина соседка, по будням работает бухгалтером в Москве. Первые годы своей дачной жизни она вспоминает с ностальгией и улыбкой. На всякий случай молодая мама даже клала у изголовья топор, хотя никто, кроме драчливого козла и пьяных пастухов в поисках самогонки, ей не угрожал. Ее дочь вышла замуж за местного, и свадьбу сыграли на летних каникулах в деревне. Владимир играл на аккордеоне. «Столы к празднику раньше накрывали прямо здесь, под деревьями», — говорит Галина, стоя у ворот. Но сейчас праздновать некому. Закрылся и деревенский магазин в бревенчатом домике в нескольких километрах от поселка. Зато дважды в неделю приезжает автолавка — магазин на колесах. Галина вспоминает, как деревенские бабушки по этому случаю обряжались в шелковые платья и усаживались на большом бревне. Они даже учили иностранные слова вроде «Хубба-бубба» и «Сникерс», чтобы порадовать внуков лакомством. Долгими летними днями дачная детвора бегала по садам и лесам. «Дети ставили спектакли, — вспоминает Галина. — Занавес вешали на качели, а сцена была прямо здесь. Они сами шили костюмы и раздавали пригласительные билеты деревенским бабушкам». Но с той поры старики поумирали, а дети выросли. Но теперь на скрипучих качелях у Галининых ворот собирается новое поколение. Моя жена Светлана сидит с нашим 15-месячным сыном Львом на тех же качелях, где сама играла девочкой. Галина с мужем хотят переехать сюда на пенсии. Кто знает, может, в будущем она будет рассказывать, как впервые сюда попала, уже Лёвиным детям.