СМИ

© Facebook / Juan Camilo Vergara | Перейти в фотобанкКолумбийская газета представляет интервью с историком Хуаном Камило Вергарой, который с детства живо интересуется и восхищается историей России. Он пытается показать, что в зависимости от обстоятельств, а также ввиду цикличности и очарования история и прошлое являются частью настоящего. Я историк, это мое призвание на всю жизнь. Обратного пути нет. Я учился этому двенадцать лет. Когда ты принимаешь это решение, то тобой движет не разум, а пробуждающийся огонь внутри. И если ты уже рискнул, то не свернешь назад, несмотря на то, что можешь оказаться в тупике, говорит Хуан Камило Вергара (Juan Camilo Vergara). С пятнадцати лет — в отличие от одноклассников — я интересовался литературой и историей. Я был мятежным подростком, меня исключали из всех школ. Причиной тому было желание всё узнать и понять, взглянуть под другим углом на ту информацию, которую услышал для того, чтобы составить объективную картину. Кроме того, в школах мне было невероятно скучно. Я всегда хотел, чтобы меня вызволили оттуда, дали возможность путешествовать, учиться, набираться опыта, составить собственное мнение о мире, а не повторять что-то, как все остальные, по инерции и, конечно же, знакомиться с людьми. Я стал одним из первых учеников школы Тилата, в которой такие же интересующиеся гуманитарными науками мятежники и непоседы, как и я, могли подвергать что-то сомнению, проявлять себя и спорить о чем угодно. Для меня она стала идеальным местом для начала пути. В то время в стране появился интернет, благодаря которому увеличились возможности общения со всем миром. Это было настоящее чудо, потому что интернет открыл мне широкие горизонты. С самого начала я активно пользуюсь технологиями, наслаждаюсь ими и получаю пользу от их применения.Пабло Эскобара (Pablo Escobar). Меня всегда интересовала причина. — Откуда возник интерес к России? — В детстве мне как-то сказали, что жители советской России не могут выезжать за границу. Во мне зародилась фантазия на эту тему, которая со временем меня и обезоружила. Это разожгло во мне любопытство. — Вы историк, эта профессия буквально заставляет жить в прошлом или делает Вас мечтателем, который предполагает и представляет себе что-то? — Думаю, вопреки общераспространенному мнению историк живет, по меньшей мере, в настоящем. Он исследует или изучает историю, в зависимости от тех вопросов, которые возникают здесь и сейчас. Как популяризатор истории и культуры, а также поклонник технологий, я должен планировать самого себя. Я всегда хотел превратить историю в интересную, веселую, ничуть не скучную и крайне актуальную тему, прогнозируя ее в этом направлении. — История — мир фактов и дат. Каким образом Вы ее воссоздаете? — Мне нравится вести специализированный курс, который, если говорить научным языком, звучит очень скучно — «Инквизиция XVI века». Однако он посвящен преследованиям женщин и репрессиям в их отношении. Этот курс позволяет лучше понять то, что происходит в настоящее время. Если я рассматриваю историю как вереницу уже произошедших событий, то реакция будет одна. Однако если я представляю историю как то, что происходит сейчас, так скажем, — «перетаскиваю» ее в настоящее, — то ее будут воспринимать иначе. — Если мы изучаем историю для того, чтобы не повторять ошибки или заимствовать всё то хорошее, что в ней было, то у меня возникает следующий вопрос: Вы взвешиваете каждый свой шаг, ведь так Вы оставляете след в истории? — Не в этом смысле. У меня очень вспыльчивый характер, как правило, я импульсивен и безрассуден. Когда у меня возникает идея, я ее претворяю в жизнь, если чувствую, что так будет правильно. Несмотря на то, что я разработал четкую систему, в жизни прислушиваюсь к интуиции. Во мне есть подозрительность, хитрость и уравновешенность. — Насколько широки Ваши рамки свободы? — Когда отдыхаю, стремлюсь углублять знания. Мое свободное время состоит из продуктивной работы и отдыха. Например, я прохожу дистанционные курсы в таких университетах, как Гарвард, однако без проблем могу сесть и посмотреть сериал, и это делает меня счастливым. — Вы планируете жизнь на десять, двадцать или даже больше лет или живете здесь и сейчас? — Жизнь уже удивляла меня столько раз, что я практически не строю долгосрочных планов. Живу настоящим. Да, конечно, у меня есть маленькие мечты и удовольствия. Например, в домике в горах я спокоен и могу общаться с природой. — Некая ностальгия? — Да, думаю, так и есть. Чтобы по-настоящему любить культуру, нужно испытывать ностальгию. В плане культуры всё всегда в прошлом, ведь настоящее также станет прошлым. Если тебе нравится что-то очень сложное, как правило, существующее в ритме и времени прошлого, то для наслаждения необходимо немного впасть в ностальгию. — Изучение прошлого — это такой способ перенести его в настоящее, чтобы сохранить? — Прошлое — это то, что все постоянно придумывают. Существует событие, о котором никто точно не может сказать, как всё произошло на самом деле. Всегда есть видение, интерес, вопрос, на который хочется ответить. На всё это влияет происхождение и на данный момент культура. Так как это общественная наука, то она зависит от каждого человека. Существуют методы, чтобы более-менее гарантировать профессиональный подход, однако история придумана историками. — Могли бы Вы выбрать себе другую профессию? — Я никогда не решался задавать себе этот вопрос, потому что… А зачем? Возможно, работал бы в сфере общественных наук. — Вы в какой-то мере считаете себя писателем? — Да, безусловно. Когда я работал в Боготе и вел вместе с Даниэлем Сампером Писано (Daniel Samper Pizano) и Альваро Кастаньо Кастильо (?lvaro Casta?o Castillo) программу «Мир» на радиостанции HJCK, мы рассказывали истории из разных стран. Я всегда делился своими, личными. Если рассказывал о России, то говорил о запахах, чувствах и одиночестве. Получалось очень художественно. — О каком периоде Вы говорите? — О настоящем, однако также и о времени бомб, отсутствия безопасности, распада страны, интернета и глобализации. — При изучении истории Вы обнаружили такого персонажа, с которым настолько отождествляли бы себя, что могли сказать: «Это же я»? — Нет, однако я обнаружил тех, кем я определенно никогда не хотел бы стать, как, например, Сталин. Этот уровень зла мне не понятен. Мы все сложные люди со своими пороками и демонами. Я никогда не встречал персонажа, который являлся примером для подражания, или того, с кем мог бы полностью себя отождествить. Одинаковых людей нет. — Для понимания людей нужно ли слишком полагаться на психологию? — Да, однако психология — это скорее работа полиции, Шерлока Холмса. Нужно понять не только то, о чем думает человек, но и выяснить то, что он скрывает. Это самое главное. Все великие исторические личности без исключения творят свою историю лишь для будущих поколений. — Это имеет отношение и к повседневной жизни? — Да. Думаю, что для историка это проявляется особенно ярко. Мы не можем от этого избавиться. Я всегда применяю исторический метод. Очень хорошо читаю людей, анализирую всё, что мне говорят. — Оставляете ли Вы право на ошибку, на сомнение? Вдруг Вы не правы. — Всегда. Рассматривая речь, я нахожу связи, которые выстраивают люди. Стараюсь понять и не осуждать. В этом заложено много психологии. — Итак, нужно быть осторожным с людьми? Вы доверяете им? — Конечно, я сохраняю бдительность, но, с другой стороны, доверяю. Ввиду жизненного и профессионального опыта я всегда читаю других людей. — Значит, читаете между строк… — Именно. Внимательно проверяю то, на чем человек сделал акцент, потому что он, возможно, захотел отвлечь внимание от основного или подчеркнул именно этот момент для того, чтобы я поверил в него. Ввиду необходимых наблюдений и анализа историку нужно быть молчаливым, потом это становиться привычкой. — Это нужная черта характера? — Да, у меня это скорее интуиция. Редко выпадает возможность поговорить с источником, поэтому всегда нужно быть внимательным. Вспоминаю текст Карла Великого. Речь шла о предусматривающем ограничения законе, и я обнаружил, что через два, а затем и через четыре года он принимал один и тот же закон. Вывод: все его старания оказались безуспешны. Неоднократные попытки показывают слабость короля. Чем жестче закон и чем больше наказаний он предусматривает, тем более несостоятельным он мне казался. Когда кто-то говорит с тобой очень громко, он скрывает собственную слабость. Это научный метод. Понимание другого помогает мне избегать конфликтов. — У Вас очень высокий уровень требований, Ваша уравновешенность распространяется на других? — Принимать сторону человека и пытаться понять его — это часть подготовки историка. Если бы я был художником, то уделял бы внимание сочетаниям цвета и гармонии. — Если бы Вы были цветом, то каким? — Всегда отвечал — красный, но в последнее время сомневаюсь. Сейчас, скорее всего, тёмно-синий. Конечно, красный означает вспыльчивость, а синий — цвет зрелости. — А если бы Вы были животным? — Оленем в туманном лесу. Мне нравится это животное своим спокойствием, а также способностью обитать в природных условиях, которые производят на меня неизгладимое впечатление. Для меня холод, дождь и туман — убежище. Сидеть с чашкой горячего шоколада возле камина в дождливый день — идеально. — Если бы Вы были предметом? — Никогда об этом не думал. — С каким материалом Вы себя отождествляете? — С кожей. Даже уточню: это может быть диван с высокой спинкой, как кресло Честертон. — Это связано с комфортом и другом, который всегда Вам рад? — Да, тот, кто обнимает тебя. — Если бы это был пункт назначения? — Разумеется, Россия. Моя связь с Россией очень прочна. — Ваша мелодия? — Классика. Брамс. Виолончель. — Какой Ваш самый ближайший проект? — Создание семьи. — Когда Вы уже сами станете историей, каким бы Вы хотели запомниться? — Как человек, который помог вернуть людям культуру и вывел ее за рамки крупных учреждений. — Какой будет Ваша история? — Молодой человек вне шаблонов, который воплотил в жизнь свои мечты.