СМИ

Тема настолько больная, что в Латвии многие предпочитают делать вид, что нет ни темы, ни языка, как такового. Что дальше? Продолжать делать вид, что рядом живет невидимка, и тогда он исчезнет окончательно. Или признать, что русский язык в Латвии есть, и начинать договариваться с его носителями о дальнейшем сосуществовании? Но можно ли вести переговоры с теми, кто празднует 9 мая и уважает Путина? Или не уважает? На фестивале общения «Лампа» эксперты обсудили сложную тему.
Дискуссия под управлением политолога Иветы Кажоки была заявлена на двух языках, но русский язык фигурировал очень эпизодически. Создалось впечатление, что приглашенные эксперты, чей родной язык русский, хотели показать: госязыком они владеют в совершенстве — не в этом дело.

Ивета Кажока призналась, что намеренно не приглашала на сцену носителей радикальных позиций. Ни один эксперт не подверг сомнению доминирующую роль латышского языка. Но даже и в этом случае мнения существенно разделились. В отношении русского языка было выявлено два мотива. Первый — неудобство, стресс, стыд говорить по-русски среди латышей. Второй — ощущение, что этот язык на уровне государства стал невидимкой, его как будто старательно «заметают под ковер».

По мнению Кажоки, поляризация мнений вокруг «русских школ» сравнима с той, которая наблюдается округ вопроса об оформлении отношений секс-меньшинств. Но проблема есть, а значит, решать ее необходимо.

Кто эксперты? И что русский язык в их жизни?

Историк и журналист Эдуард Лининьш профессионально занимается переводами, в том числе с русского языка. Благодарен школьной учительнице, что может «получать эстетическое наслаждение», читая в оригинале Достоевского, Пушкина, Толстого, поэтов Серебряного века. Лининьш рассказал, что в юности русский язык был для него «языком свободы», потому что Би-Би-Си, «Радио Свободы», «Голос Америки» и другие «вражеские» станции вещали по-русски круглосуточно, а по-латышски — всего несколько часов в день, к тому же именно латышские глушились на территории ЛССР.

Для режиссера и журналиста Дмитрия Петренко русский — родной, но рабочим инструментом и самым используемым в жизни языком стал латышский. Свои спектакли Дмитрий ставит преимущественно в латышских театрах, на латышском думает. Когда однажды пришлось работать с русской труппой Кукольного театра, с трудом подбирал слова. Давать интервью на русском становится все труднее, зато это «основной язык, на котором читаю литературу, в том числе — немецкую и французскую, потому что русские переводы появляются очень быстро».

Адвокат Лаурис Лиепа сообщил, что ежедневно использует много языков, в том числе русский — на хорошем уровне. Также на русском языке он общается «на интимном уровне» с людьми, которые ему очень важны, с которыми, как ему кажется, точнее и легче коммуницировать на русском, чем на латышском или английском.

Учитель, писатель и переводчик Уилл Моухуд приехал в Латвию несколько лет назад — выучил латышский, живет в Лиепае и пишет свои наблюдения за обществом в журнал Deep Baltic. В жизни Уилла русский язык особой роли не играет. Его родные и коллеги из Великобритании, которые мало что знают про Латвию и Балтию, ожидали, что влияние русского языка в Латвии сильнее. Уилл не раз слышал от пожилых и молодых латышей фразу «ты по-латышски говоришь намного лучше, чем местные русские». Поначалу считал это комплиментом, потом понял, что «я говорю лучше, чем те люди, которые вообще не говорят»…

Директор средней школы «Ринужи» Денис Клюкин утверждает, что слово «родной» не отражает все его отношение к русскому языку. «Когда я появляюсь где-то публично, то я враг, как для многих латышей, так и для многих русских. Русский язык для меня важен, но это не догма и не святыня». Денис признался, что обсуждения языковой темы часто напоминают ему дискуссии про нетрадиционную сексуальную ориентацию: «Обеим сторонам трудно совершить каминугаут. Есть латыши, которые боятся русских, потому что они не владеют языком. И есть русские, которые знают латышский, но зачастую боятся говорить на нем, особенно на большую аудиторию».

Для редактора портала «Делфи» Ксении Колесниковой русский — родной. Он дает подключение к литературе, источникам знаний и информации, а также возможность общаться с теми, с кем это продуктивнее. «Без него моя жизнь была бы беднее. Это и мой рабочий язык — хорошее владение русским приносит мне хлеб. Если бы я не знала латышского языка, то мою работу бы невозможно выполнять. Поскольку каждый третий в Латвии говорит или думает по-русски, мои возможности от знания намного шире».

Какие перспективы у русского языка в Латвии через 20-30 лет?

Русский язык в Латвии останется для местных жителей вторым по используемости, а для большой части жителей — родным, считает Эдуард Лининьш. Отражение языка в культуре сохранится — стихи, театральные постановки… Но средством коммуникации и интеграции должен стать исключительно латышский язык — «политика на это направлена».

По наблюдениям Дмитрия Петренко, «для доминирующей части латвийского общества русский язык — большой стресс. Так было и так, скорей всего, будет. Мы живем в ситуации, когда русский язык отрицаем, как таковой. Нам кажется, что его нет. Он где-то есть, но на уровне государства, политического мышления — его нет. Мы стараемся делать все, чтобы его как будто и не было. С 90-го года, когда вычеркнули русские названия улиц. И теперь живем в уверенности, что его не будет. Когда 19-летний молодой человек говорит, что ненавидит русских, я спрашиваю, почему? Они говорят по-русски, а я не понимаю, что они говорят. И он не виноват.

Виноваты мы, которые верят в то, что… (русского) не будет. И теперь мы пытаемся это закрепить законами… Но реальность в том, что этот язык есть, он востребован и нужен…

Что-то может поменяться лишь тогда, когда мы примем: он есть и будет. И я хочу, чтобы было бы как можно меньше молодежи, которой надо ненавидеть русских и русский язык, просто потому что они не понимают и не чувствуют себя безопасно. Психотерапевты лучше могли бы объяснить все стадии, из которых рождаются страхи. Мы живем в первой стадии — неприятия, отрицания. Когда мы примем, то сможем идти дальше — начнем торговаться, думать, что будет, если будет так и так…»

Уилл Моухуд не считает себя вправе давать прогнозы и советы, но думает, что «первым языком Латвии должен быть латышский — как язык большинства, это нормально. При этом и у других языков может быть большая область применения».

Денис Клюкин прогнозы давать отказался: «Есть вещи, которые в своей должности я не могу обсуждать, потому что в лучшем случае уволят, в худшем — посадят. Лично я не хочу, чтобы были какие-либо привилегии для русского языка, но и не хочу дискриминации, которая сегодня происходит на уровне общества и государства. Хочу, чтоб русский был одним из остальных языков. Притом что государственный язык один — латышский».

Денис поделился своим наблюдением за популярностью русского языка в школах. В прошлом учебном году централизованный экзамен по русскому языку сдавало 9000 выпускников, из них 2,5 тысячи — в латышских школах. «Значит, через 20-30 лет русский язык скорей всего сохранится, как второй по использованию в Латвии. Надо принять, что русский язык на этой земле есть, и надо научиться с ним жить, а не надо терять время на бессмысленную борьбу».

Адвокат Лаурис Лиепа обозначил несколько важных функций русского языка. Это международный язык, который входит в число самых популярных, хоть его использование за последнее время и снизилось.

«В отличие от французов и немцев, Россия не делает популяризацию русского языка симпатичной и приемлемой. Внешняя политика России, по большей мере, не дружественна ко многим странам, а значит, не рождает любви к языку и культуре…»

Русский язык для Латвии — это также язык соседей, России и Беларуси. «Логично, что мы хотим понять, что делают и говорят соседи. И в этом контексте язык будет важен и через 20-30 лет», — считает Лиепа. Также для Латвии это язык нацменьшинств. «В нашем юридическом бюро работают более 50 человек, для многих русский — родной, но зачастую мы даже не знаем об этом. Все почти свободно говорят на трех языках». Особая языковая и культурная политика, по мнению Лиепы, необходима в Латгале, которая живет отдельным миром. «Надо придумать, как сделать их частью Латвии», иначе конкуренцию государству там будут составлять соседи».

Ксения Колесникова согласна со мнением, что русский язык в Латвии для многих стресс, но и через 20 лет он останется важным. «Единственное, на что надеюсь, что через 20-30 лет пропадет неприятный политический привкус, русский станет просто «одним из языков», без ярлыка «язык ужасного соседа».

Как выглядит «русский дискомфорт»?

Дмитрий Петренко рассказал о ситуации в образовании. Сам он закончил школу 20 лет назад. «У нас была чудесная учительница математика, которая спросила: кто бы хотел потом учиться в латышском вузе? Вы хотите быть на бюджете и лучше все понимать? Тогда мы учим все по-русски, но у меня есть перевод терминов и книги с заданиями на латышском языке — берите, кто хочет. И меня это заинтересовало… С другой стороны, многие предметы были заявлены как билингвальные, но проходило это так: приходит русский учитель, говорит по-латышски, что урок пройдет билингвально, делаем запись в тетради. И переходим на русский со словами: «А теперь я вам все нормально объясню».

Ксения Колесникова вспомнила о том, как недавно сдавала экзамены на гражданство Латвии. «Я столкнулась в тем, что, если закончил школу на латышском языке, тебе не надо сдавать историю и гимн. По сути, можно сказать «здрасьте, хочу получить гражданство», и тебе дадут. А если ты учился в билингвальной школе, то потребуют сдать экзамен по истории, гимну, на знание Сатверсме… Я обращалась в Центр содержания образования с вопросом, а что, в билингвальных школах неправильную историю преподают или другую Сатверсме? Мне ответили, что стандарт един. И это странно».

Уилл Моухуд заметил, что в Латвии тему русского языка часто увязывают с Россией. «Я понимаю, это связано с историей Латвии, но для меня это не само собой разумеется. В Великобритании живут представители разных национальностей, и попробуй шотландца назови англичанином — увидишь, что будет! Многие русские тут живут сравнительно недавно. Прошло мало времени, чтобы местная идентичность развилась. Они не чувствуют себя латышами, связанными с латышскими традициями и культурой, но при этом они и в России не чувствуют себя своими — они другие».

Нужны ли репрессивные меры?

Эдуард Лининьш считает, что без некоторого давления человеческую лень перебороть трудно. «Я долгое время жил в Иманте, где не было проблем с использованием латышского языка. За исключением одной портнихи 70+ в одном торговом центре. Поехав в Даугавпилс, я обнаружил, что проблемы есть лишь в некоторых маргинальных торговых местах, где языка совсем не знают, но в торговом центре или на бензозаправке — все по-латышски…

Приключения начались, когда я переехал жить в центр Риги, в район 1-й больницы. Пришел парикмахерскую — оказалось, что меня записали не на то время, потому что администратор, не зная языка, решила, что я говорю не «среда» (tre?diena), а в «три часа». Пошел в соседнюю парикмахерскую — там меня встретил молодой человек, который с ходу сообщил, что с латышским у него не очень. Оказалось, никак, полный ноль. И это один из престижных рижских районов».

«Ответ прост: там живет много платежеспособной публики, которой латышский язык попросту не нужен и которая поддерживает свою русскоязычную среду. Ведь человек — ленивое животное».

По мнению Лининьша, одним повышением привлекательности языка и культуры вопрос не решится — нужно определенное давление: «Язык не работает там, где у него нет достаточного престижа и экономического веса. И латвийское государство на политическом уровне поддерживает престиж латышского языка, дает ему фору и компенсирует исторические последствия от 50 лет оккупации и последовательной русификации».

Также Лининьш высказал подозрения, что «русские школы» ориентированы только на «этнического сохранение», а по его мнению, они культивируют и другое политическое мышление, а педагоги и руководители поддерживают ощущение, что их ученики — другие, и это почти обязанность детей оставаться другими. В том числе в политическом смысле. «Что-то вроде, какой вы русский, если не уважаете Владимира Владимировича».

Дмитрий Петренко уточнил, что, ведя разговор в таком ключе, Лининьш уже имеет в виду не язык: «Он хочет, чтобы русские не праздновали 9 мая, чтобы не носили ленточки, чтобы не было русского Delfi, чтобы не смотрели «этот ужасный Первый Балтийский канал»… Возможно, и я был бы рад, если бы всего этого не было, но какими методами? Как далеко мы готовы зайти? Тогда скажем честно, что мы хотим, чтобы все думали одинаково. Я не хочу, чтобы все думали также, как и я! Пусть лучше ездят на своих машинах (с надписями «Спасибо деду за Победу!»)…»

Денис Клюкин убежден, что развивать язык можно только по-хорошему, а то противостояние, которое сейчас развилось, как раз следствие принуждения: «Одна из основных целей Латвийского государства — сохранение латышского языка. Цель шикарна. Надеюсь, что государство займется именно сохранением латышского, а не борьбой с русским». Он поделился переживаниями от просмотра лекции от Госагентства латышского языка про двойную идентичность: «Это настоящий джихад против русского языка. Но надо думать не о войне против русских, а о том, как лучше «продать» им латышский язык».

По его мнению, перспективе многие русские, для кого язык просто инструмент общения, ассимилируются, многие — уедут, но немало и останется. «С ними как-то надо жить вместе… Как учитель далеко нецентральной школы, я вижу, если не будет интеграционной политики через уважение (не к России и Путину, а к местным людям) и не будет повышенной привлекательности латышского языка, вместо «не знаешь латышского — не будешь работать», ничего хорошего не будет. Поэтому надо вкладываться в будущее, в продукты, которые повышают привлекательность языка. Это важно и для латышских детей, которые сегодня крутят на ютубе русские и английские мультики. Если уважение будет, то и договориться все смогут».

Лаурис Лиепа напомнил, что политику сегодня вершит «переходное общество», которое жило при авторитарном режиме и испытало на себе в той или иной мере репрессивную политику, потому оно и мыслит такими категориями. «Новое поколение считает, что надо действовать через позитивный пример. Не думаю, что и сегодня нет задачи идти против русского языка, культуры, фильмов, музыки. В той же Юрмале — очень богатая программа… Если и можно говорить о джихаде, то его производят политические мыслители с двух сторон. И это во вред для самих русских, которые думают, что их надо защищать…».

Как искать место для русского языка?

«Первый шаг: латышам надо осознать, что русские — тут, — говорит Денис Клюкин. — Да, влияние России тут будет — географию не перебороть, но стоит вспомнить про выдающийся опыт Первой Латвийской республики: в 20-х годах ситуация была намного лучше. Существовало уважение. И у латышей есть опыт нормально жить вместе с нацменьшинствами».

Эдуард Лининьш считает, что Первая республика была хороша, но в ту реку уже не войдешь. Он предложил в качестве эталона взять Западную Европу: «Если мы станем рассказывать шведам, французам, британцам про нашу раздельную систему образования, они не поймут. Это традиция восточной Европы, которая приводит к геттоизации. Западноевропейская традиция — социальное и лингвистическое включение индивида. И это более правильная модель».

Уилл Моухуд уточнил, что раздельное образование не совсем уж нонсенс для Западной Европы: «В Уэльсе есть школы, где преподают на английском и на валлийском языках». Он признал, что «латвийским русским выпала нелегкая задача — на фоне недружественной земли быть лояльными своей стране, в то время как латышская идентичность для них недоступна, потому что ее концепт исходит из национальности. Латышами им не стать… Но и латышам тяжело — это очень маленькая страна, с рядом — большой сосед, с которым связывает сложная и агрессивная история. В текстах на латышском языке я все время вижу этот страх вымирания, уверенность, что надо делать все для сохранения своего языка и культуры, а русским этого не надо — они не исчезнут».

Ксения Колесникова выразила надежду однажды проснуться в стране, где в говорящих по-русски не будут автоматически видеть руку Кремля. А латышский язык детям не будет навязываться сверху — они будут сами наслаждаться литературой, фильмами и искусством.

Подытожив дискуссию, Ивета Кажока высказала пожелание, чтобы эмоции и страхи вокруг языков приутихли, и все чувствовали себя уважаемыми в своей стране. Латыши ощутили спокойствие за судьбу латышского языка, а русские не стеснялись между собой говорить по-русски, и слово «русский» не звучало, как попытка оскорбить.

Обсуждение чувствительной темы на фестивале Lampa организовали исследовательский центр Providus и Посольство королевства Нидерланды в Латвии.