СМИ

© РИА Новости, Борис Бабанов | Перейти в фотобанкВ 1989 театры и церкви стали платформами для реальной демократии, вспоминает директор Европейского фонда культуры Андре Вилкенс, который в 1989 году был студентом в ГДР. Рок-группы тогда прекратили бояться государственной цензуры. Что же случилось с художниками за последние 30 лет? Почему все европейцы погрязли в уступчивости?В 1989 году Михаил Горбачев посетил ГДР и пригрозил местным лидерам, что если они не изменятся, история их повалит. Театры и церкви стали платформами для реальной демократии. Рок-группы играли гимны изменениям и прекратили бояться государственной цензуры. Полмиллиона людей вышли на Александерплац в Берлине, чтобы продемонстрировать чрезвычайную смелость и оптимизм. «Я был полон надежды и тревоги. А потом Берлинская стена упала. Это был определяющий момент в моей жизни. Я знал тогда, что ничего невозможного нет, что надежда победила. Европа может объединиться в мире. В следующие три десятилетия я стал настоящим европейским гражданином из британско-немецкой семьей, которая живет в шести разных странах Европы. Все было замечательно», — пишет на страницах The Guardian директор Европейского фонда культуры Андре Вилкенс, который в 1989 году был студентом в ГДР. Он пишет, что ближе к 2019 году ощущение надежды и тревоги вернулось. Новый тип поляризации поставил под угрозу достижения европейского сотрудничества. Неприемлемый уровень неравенства уничтожает полотно европейских обществ. Недостаток понимания и доверия вбивает клин между гражданами и теми, кого считают элитами. Вскоре после восторга революции 1989 года появилось высокомерное ощущение конца истории. Что еще было нужно кроме замечательного двигателя из капитализма и демократии? Падение империи СССР произошло во времена подъема неолиберального капитализма, дав толчок агрессивной приватизации и сокращению государственной регуляции. Эти неолиберальные «пилюли» были прописаны бывшим коммунистическим странам в форме экономической шоковой терапии, которая принесла неоднозначные результаты, но всегда сопровождалась прыжками неравенства в обществе. «Думаю, для большинства восточных немцев включительно со мной копирование западного образа жизни казалось довольно хорошим делом некоторое время. Но революция в духе „скопируй и вставь" — это не настоящая революция», — пишет автор. Его нужно было рассматривать как предостережение, что такой системе нужен больший ремонт. И вместо того, чтобы имитировать избыточное потребление и систему управления Западной Европы, объединенный континент снова должен был перескочить в новую эру более стабильной экономики и возрождения демократии на самом низком уровне. С исторической точки зрения это была упущенная возможность построить вместе лучшую Европу. Художники и деятели культуры играли центральную роль в 1989 году. Они демонстрировали неповиновение, они бросали вызов, предлагали надежду и силу, они заряжали людей, которые восставали против статус-кво. «Я имею в виду актера Восточной Германии Ульриха Мюэ, который использовал сцену, чтобы призвать к мирной революции, а позднее сыграл офицера Штази в оскароносном фильме „Жизнь других". Я имею в виду лидера группы Pankow Андре Херцберга, каждый концерт и песня которого была призывом к восстанию и свободе. Я имею в виду Вацлава Гавела, который прошел путь от драматурга диссидента до президента Чехословакии. Революция 1989 года была культурной не меньше, чем политической», — говорится в статье. Что же случилось с художниками за последние 30 лет? Они держат давление или утонули в уступчивости? Или все европейцы погрязли в этой уступчивости? «Я убежден, что художники и культурные деятели могут и должны снова стать двигателем изменений. Они могут представить лучшую Европу, которая не ограничивается разговорами об уровне экономического роста. Они могут спасти континент от ностальгии по национализму XX века. Потому что наибольшие вызовы наших времен, такие как уничтожение климата, имеют глобальный характер», — пишет автор.