СМИ

Сбитый курдами (во всяком случае, по словам президента Эрдогана) турецкий вертолет и сбитый сирийской армией израильский самолет, а вернее реакция на эти события, обнажили одну особенность природы современных военных конфликтов, да и современной политики в целом. Речь идет фактически о распаде системы «свой-чужой» в пространстве геополитики. Система противостоящих друг другу геополитических блоков, дружественных и враждебных держав, союзников и противников определяла всю мировую политику в предыдущий исторический период. Все происходящие события рассматривались фактически сквозь призму существующих раскладов геополитических сил, и реакция на них определялась именно этим фактором. Квинтэссенция этого подхода заключена в знаменитой фразе «он — сукин сын, но он наш сукин сын». Исключения, конечно, случались. Государственные деятели, определявшие судьбы мира, разумеется, понимали, что мир не черно-белый и бывают ситуации, требующие гибкости. Однако широкую аудиторию подобными двусмысленными ситуациями старались не смущать, сохраняя привычную картину мира противостоящих друг другу геополитических и идеологических сил, где есть четко определенные союзники, партнеры и друзья и не менее четко определенные конкуренты, противники и враги. В современном мире этого больше нет. В конце 2015 года, после того как турками был сбит российский бомбардировщик, мир замер в ожидании — и в предвкушении — очередной русско-турецкой войны и возвращения к историческому статус-кво в виде российско-турецкого противостояния. Однако войны не случилось, а спустя всего год отношения двух стран вновь вернулись в конструктивное русло. Это первый яркий пример принципиально нового геополитического подхода, которого придерживается Россия, неуклонно вовлекая в него остальные державы. Суть этого подхода фактически заключается в трех ключевых моментах. Во-первых, признание и принятие того, что стремление любого государства к защите и продвижению своих национальных интересов вполне естественно. Во-вторых, не менее естественно столкновение интересов конкурирующих между собой государств, перерастание их в те или иные формы противостояний и конфликтов. В-третьих, и это главное, в подобной конструкции главным становится создание системы, в которой действенно работают механизмы согласования зачастую противоположных интересов и целей, а также предотвращается перерастание существующих противоречий и конфликтов в радикальные формы в виде полномасштабных войн между странами. Механизмы эти могут быть самые разные — от экстренных каналов связи между военными для предотвращения инцидентов до дипломатии «пакетных» сделок, которые позволяют достигать соглашений между сторонами даже при крайне острых противоречиях. Этот подход российской внешней политики можно воочию ныне наблюдать в Сирии, где столкнулись интересы России, Турции, Ирана, Израиля и многих других стран. У этих держав между собой исторически крайне сложные, а временами (как у Израиля и Ирана, например) кажущиеся непримиримыми отношения. В подобной ситуации бесполезно и невозможно заключать полномасштабные союзы просто потому, что слишком много глубинных различий, которые регулярно выходят на поверхность и вызывают те или иные эксцессы. Именно поэтому смешными выглядят регулярные алармистские предупреждения Кремлю не доверять туркам, персам или израильтянам, потому что те обязательно обманут, предадут или ударят в спину. А кто вообще говорит о доверии? Нынешняя российская политика на Ближнем Востоке (и не только) принципиально ситуативна, выражаемая формулой «здесь играем, здесь не играем, здесь рыбу заворачивали». С одной стороны, российские военные совместно с сирийской армией борются с террористами. А с другой, Москва ограничивается выражением общей обеспокоенности, когда Турция проводит военную операцию в Африне или Израиль наносит ракетные удары по сирийской территории. Кстати, аналогичную позицию все отчетливее занимают и остальные участники сирийского узла. Каждый сосредотачивается на принципиально актуальном для него и готов пойти на компромисс и сотрудничество в другом. Например, России просто нет резона принимать ту или иную сторону в военном конфликте Турции и курдов, даже если эмоционально симпатии российской стороны скорее на стороне курдов. Но это не наш конфликт, и мы в него принципиально не влезаем. Израиль при продвижении своих интересов традиционно занимает позицию силы, демонстративно игнорирующей международное право и проводящей военные операции так и там, где считает нужным. Кстати, у многих в России подобная политика вызывает позитивные оценки, поскольку в их глазах готовность любыми средствами защищать свою страну и продвигать ее интересы можно только приветствовать, и они желали бы, чтобы и Россия действовала более однозначно и прямолинейно в подобных ситуациях. В то же время на днях это обернулось для Израиля потерей военного самолета. Дело не столько в том, что произошла вполне вероятная в ходе боевых действий вещь, сколько в том, что этот случай ознаменовал качественное изменение военных возможностей сирийского государства. Если это случилось один раз, значит, нельзя исключать повторения, а это уже существенное изменение раскладов, которые придется учитывать израильскому руководству в дальнейшей политике. В этой ситуации крайне показателен звонок израильского премьер-министра российскому президенту. Фактически он подтвердил, что позиция России находит все больший отклик среди прочих держав, а в ней самой видят арбитра, который способен удержать ситуацию от сваливания региона в войну всех против всех. Поскольку выиграют от такой войны не ее участники, а совсем другие страны.