СМИ

В маленьком домике где-то в Верхнем Пфальце через несколько лет после войны в постели рядом со своей бабушкой лежала маленькая девочка. Ей было лет пять или шесть. В комнате стояли две простые деревянные кровати, небольшой стол и шкаф. Хотя они еще не спали, в комнате царила напряженная тишина. Как нередко бывало и раньше, в этот вечер маленькая Элеонора задавалась вопросом: «Почему у других детей есть семьи, а у меня нет? Почему я не могу жить с мамой? Почему у нас нет фотографий папы? Почему никто о нем не говорит?»

На эти вопросы она не могла получить ответы, потому что никто не осмеливался говорить на эту тему. Слишком холодной была женщина, лежавшая рядом с ней. Ее темные платья, ее волосы, вечно собранные в строгий пучок, — все это действовало отталкивающе. «У нее никогда не было добрых слов для меня. Собственно, мы с ней практически никогда не говорили друг с другом», — вспоминает Элеонора сейчас, почти 70 лет спустя.

Иногда мать приезжала к ним в гости, и тогда Элеонора набиралась смелости и спрашивала ее об отце — а та всегда отворачивалась и начинала плакать. Единственная информация, которую ей постепенно удалось выудить из матери: отец был каким-то французским солдатом. Мать, тогда еще совсем юная девушка, однажды заблудилась и забрела в трактир, полный солдат французских войск. «Я хотела есть» — единственное, что она сказала дочери по этому поводу. После этого она замолчала и погрузилась в мучительную тишину и слезы.

Дальнейшую информацию Элеоноре пришлось в будущем самой собирать буквально по крупицам. Она уверена, что ее рождение стало следствием сексуального насилия. Она не произносит слово «изнасилование» — как не произносили его и женщины поколений ее матери и бабушки. Тогда они старались смягчить самое страшное словами вроде: «Тебя тоже взяли?» Описательное обозначение этого процесса звучало все-таки менее унизительно и оскорбительно для их достоинства. И хотя, в общем-то, понятно, что ее мать и бабушка старались забыть о том страшном событии, их дочери и внучке от этого едва ли было легче. Только сейчас, буквально недавно, наконец-то, началось исследование вопроса, как молодые поколения женщин сталкиваются с последствиями давних страданий их родителей. В последние годы многие психологи сходятся во мнении, что знания о прошлом собственной семьи имеют огромное значение для каждого человека. Как война повлияла не только на жизнь людей, непосредственно переживших ее, но и на жизнь их детей, внуков и правнуков.

Даже оставшиеся где-то далеко в прошлом страдания продолжают сказываться на людях, «съедают» их души — даже десятилетия спустя. Причем это эмоциональное наследие, по утверждениям ученых, будет не только влиять на стиль воспитания и образования новых поколений, но и, как ни удивительно, передаваться от родителей детям даже на генетическом уровне.

До двух миллионов изнасилований

Элеонора была зачата где-то в начале мая 1945 года, сразу после вторжения в Германию французов — во времена анархии первых месяцев оккупации после окончания войны, когда сексуальные домогательства были, по сути, нормой. Такие вещи происходили прямо среди бела дня: в полях, в темных и мрачных подвалах — это не имело значения. Такие вещи происходили ночью: в темных подъездах, в армейских «джипах», во время безобидных, на первый взгляд, танцев и в дальних, темных углах фабричных цехов. Точное количество немецких женщин, подвергшихся сексуальному насилию, неизвестно. Предположительно, оно составляет от 800 тысяч до двух миллионов. И в среднем каждое 100-е изнасилование привело в дальнейшем к рождению ребенка.

При этом нельзя утверждать, что на немецких женщин охотились только советские солдаты: военные из западных стран-победительниц тоже совершали преступления. «Мы имеем очень одностороннее представление о сексуальном насилии солдат армий стран-победительниц в конце Второй мировой войны по отношению к гражданскому населению Германии», — уверена историк, профессор университета Констанца Мириам Гебхардт (Miriam Gebhardt). Чаще всего в этой связи вспоминают именно о красноармейцах, потому что именно об их «жажде мести» красочно рассказывал немцам Гитлер, призывая их к сопротивлению. Но на самом деле вина за сексуальное насилие лежит на солдатах всех четырех стран-победительниц.

На поколения вперед

Элеонора родилась в феврале 1946 года, через девять месяцев после вторжения французов. Будучи внебрачным ребенком, она появилась на свет не в родной деревне, а в больнице расположенного неподалеку города. Оттуда ее прямиком отправили к бабушке — в те времена было немыслимо, чтобы ребенка воспитывала незамужняя мать. Общественная мораль не допускала таких вещей.

Кроме того, у матери попросту не было времени на дочь — ей приходилось работать, чтобы прокормиться самой и прокормить ребенка. Единственная работа, которую ей удалось найти, была в управлении французских оккупационных войск. Да и где же еще было работать «любимице французов»? Как и множество других детей послевоенного времени, Элеонора была предоставлена самой себе. Матери этих детей убирали руины с улиц и занимались собственной жизнью. Времени на отдых и уход за детьми у них не оставалось.

Сейчас мы имеем совсем иное представление о том, какие следы война оставила в детских душах, о том, что дети были наиболее беззащитны перед войной и ее последствиями. Тогда же принято было считать, что дети и сами могли справиться с собственными трудностями и даже превращать груды развалин в игровые площадки.

Исследование эмоциональных травм — относительно новая научная дисциплина. Впервые о посттравматическом стрессе как о реальном феномене в психиатрии заговорили только в 1980 году. Соответственно, количество исследований, посвященных моральным страданиям немецких женщин в конце Второй мировой войны, относительно невелико.

Исследователи из Лейпцигского университета в 2013 году изучили психосоциальные последствия насилия, царившего в те времена, для «детей войны». Они констатировали, что у этих детей в большей степени по сравнению другими категориями населения наблюдались нарушения привязанности к близким и депрессии, а также склонность к социальной самоизоляции. Многие из них во взрослом возрасте не смогли устроить личную жизнь. «Результаты исследования ясно свидетельствуют о том, что «дети войны» входят в многочисленную «группу высокого риска», причем не только в послевоенной Германии, но и в любой другой стране, где имеет или имел место вооруженный конфликт», — резюмировала руководитель исследования Хайде Глэсмер (Heide Glaesmer). Причем особенно вредно, по мнению ученых, то, что о пережитых страданиях не принято говорить вслух, а мрачные семейные тайны влияют на новые и новые поколения.

Нарушенная сексуальность

Как правило, дети, выросшие в оккупации, практически ничего не знали о своих отцах. Этим они отличались от детей, чьи отцы не вернулись с войны, но у которых, по крайней мере, на каком-то чувственном, эмоциональном уровне были родные люди, которые были рядом с ними хотя бы на фотографиях, которые обращались к ним в письмах с фронта, лежавших теперь где-нибудь в глубине комода, и о которых с любовью отзывались матери или бабушки.

Мать же Элеоноры стремилась, скорее, просто стереть из собственной памяти болезненный момент зачатия своего ребенка и все, что было с ним связано. «Это понятно», — говорит Элеонора сейчас. Она сидит в своей квартире и листает старые семейные альбомы. На одном из фото изображена ее мать с новым мужем — тоже французом, с которым она познакомилась на работе, и двумя маленькими детьми. Элеоноры на фотографиях почти нет — она даже после замужества матери не смогла переехать к ней и отправилась в интернат.

Элеонора до сих пор испытывает смешанные чувства, с одной стороны, с пониманием относясь к ситуации, в которую попала ее мать, а с другой, испытывая возмущение по поводу бессердечности той по отношению к собственной старшей дочери. «Своим новым соседям и друзьям она даже не рассказывала о моем существовании», — говорит она.

Когда Элеонора в 19 лет познакомилась со своим будущим мужем, он показался ей спасением — тем самым пресловутым «рыцарем на белом коне». Она не понимала, что он не мог испытывать тепла и относиться с пониманием к эмоционально ущербной дочери изнасилованной матери. Они быстро поженились. Мать Элеоноры не возражала против этого поспешного брака. Скорее, наоборот: она скорее была рада, что нашелся кто-то, готовый взять к себе ее внебрачную дочь безо всякого приданого, тем самым освободив ее саму от этого бремени.

Как и многие другие браки 1960-х и 1970-х годов, этот был скорее браком по расчету, чем по любви. Элеонора почти круглосуточно работала. Они с мужем построили дом, у них родилась дочь. Но в сексуальных отношениях Элеоноры и ее мужа не было гармонии. Это тоже было довольно типично для женщин того времени.

Жизнь почти без отца

«Когда он заходил в спальню, у меня внутри все сжималось. Для меня любовь и секс были чисто физической проблемой», — говорит Элеонора. При этом они с мужем не могли говорить об этом — их этому никто никогда не учил. Постепенно они отдалились друг от друга, и их брак распался. «А для моей дочери повторилась моя собственная история — она жила почти без отца».

Эмоциональное наследие передается из поколения в поколение, причем так, как это принято в семье — люди либо делятся друг с другом воспоминаниями, либо замалчивают их. Но это лишь видимая часть «айсберга». На самом деле травмы проникают даже в гены, и семейные истории «прорастают» в клетки каждого следующего поколения. Эта пока еще молодая ветвь биологии называется «эпигенетикой». Специалисты, занимающиеся ей, пытаются выяснить, почему гены активируются или подавляются, и каким образом это происходит.

Группа исследователей во главе с профессором Высшей технической школы в швейцарском Цюрихе Изабель Манси (Iabelle Mansuy) в 2018 году доказала это явление в рамках соответствующих опытов на мышах. Чтобы исключить ситуацию, когда молодые животные просто переймут «неверное» поведение своих перенесших эмоциональную травму предков, потомство производили и выращивали здоровые суррогатные матери. Тем не менее, животные страдали от последствий травмы своих генетических родителей, прародителей и т.д. «Мы исследовали четыре поколения животных, а сейчас на очереди пятое поколение, — говорит Манси. — Результат всегда один и тот же: многие эпигенетические изменения первого поколения и их последствия наблюдаются у последующих поколений».

«Дети войны»

Результаты опытов свидетельствуют о том, что генетические последствия когда-то перенесенной травмы сидят весьма глубоко. Изменения, очевидно, не ограничиваются только наследственным веществом мозговых клеток. Ученые наблюдали изменения даже в крови, яйцеклетках и сперматозоидах животных.

В настоящий момент Манси изучает группы детей и взрослых, имеющих болезненный жизненный опыт. Собранную при этом информацию она сравнивает с наблюдениями за контрольными группами, выросшими в стабильности. Предварительные результаты подтверждают предположения, что как у мышей, так и у людей посттравматические изменения в равной степени проникают в клеточную структуру. Причем испытуемым, как правило, плохо удается справляться со стрессом.

Элеоноре потребовалось много времени, чтобы осознать, какое наследство ей приходится постоянно «таскать с собой». До 50 с лишним лет она была сильной и решительной женщиной. Она работала по 60 часов в неделю, а зачастую и еще дольше, чтобы прокормить себя и свою дочь. Но однажды все кончилось: у нее появился синдром эмоционального выгорания (так называемый burnout), началась депрессия, все валилось из рук. Переживая эту фазу, она стала задумываться над собой, над своей жизнью. «Однажды прорвалось наружу все то, что копилось во мне все эти годы, и о чем я старалась просто не думать». Поняв это, Элеонора занялась лечением, научилась говорить вслух о своих проблемах и переживаниях, в том числе и со своей дочерью Жаклин. И это стало избавлением.

Возможно, не случайно ученые все активнее занимаются изучением психических последствий войны именно сейчас, когда поколение «детей войны» достигло того возраста, в котором можно постепенно подводить жизненные итоги. Дети изнасилованных когда-то женщин вышли на пенсию, вырастили собственных детей и растят внуков. А для последних могут оказаться вполне полезными результаты новых исследований: возможно, им удастся понять, что речь идет именно об отдаленных последствиях Второй мировой войны.

Разорвать замкнутый круг

Дочь Элеоноры Жаклин уже стала взрослой. Она эмигрировала в Австралию — после школы девушка уехала туда на языковые курсы и больше не вернулась. У нее практически не было отношений со своей бабушкой, но отношения с матерью в последние годы становятся все ближе. «Я боролась за это, как львица, — признается Элеонора, — именно потому, что знаю, как это плохо, когда тебя бросает в беде собственная мать. Я хотела разорвать этот замкнутый круг». Несколько лет назад Жаклин перенесла сложную гинекологическую операцию, и у нее не будет собственных детей. Таким образом, она не сможет передать свое эмоциональное наследственное вещество дальше.