СМИ

В новой редакции украинского правописания 95% норм остались такими же как и были в предыдущем. Что именно кардинально отличает новую редакцию от старой? Об этом мы говорили с заместителем министра образования и науки Украины Максимом Стрихой и доктором филологических наук Александром Пономаривом.

Видео на украинском

Зачем было обновлять правописание?

Максим Стриха: Я советую всем успокоиться. Прежде всего, у нас новое не правописание, а новая редакция правописания — 95% процентов норм остались такими же.

Зачем это делать? Предыдущую редакцию правописания готовили в 89 году. Тогда большого количества слов и понятий, которые мы используем сегодня: интернет, айфон, стартап, буллинг — просто не существовало. Следовательно, в действующем правописании вы не найдете рекомендаций, как это писать. По этой причине любой живой язык раз в 15-20 лет обновляет свое правописание.

У нас существовал еще дополнительный важный фактор — у нас была тяжелая история. В свое время наше правописание сформировалось, к сожалению, как правописание без государственной нации. Нам набросали чужие правописания. Тот самый эмский акт приказывал печатать все украинские тексты так называемой «яришкой», русскими буквами.

Что-то подобное было в 30-х, когда было совершено несколько реформ по правописанию, чтобы приблизить украинский язык к «большому братскому» российскому.

У нас было и есть 4 грамматических времени, у россиян 3, тогда нам надо было прошедшее время ликвидировать. У нас есть 7 падежей, у россиян — 6, звательный падеж наш надо было ликвидировать.

Часть тех вещей восстановили в редакции 89-го года. Большую часть — нет. Поэтому у нас дальше продолжалась очень серьезная дискуссия по восстановлению норм харьковского правописания 28-го года, которое утвердили в результате широкой дискуссии всех тогдашних украинских языковедов.

Еще одна вещь — феминитивы. Это процессы гендерной политики, и у нас это тоже никак не регулировалось в действующей редакции правописания. Поэтому его надо было обновлять.

Александр Пономарив: Пусть трудящиеся успокоятся. Правописание не нужно обсуждать широким массам. Медики не спрашивают у людей, какую кость надо удалять у человека, а какую нет. Правописание рано или поздно все меняют.

В 1976 году греки внесли изменения в правописание, которому было более трех тысяч лет. И они у трудящихся не спрашивали. Они сделали. Сначала тоже были возмущения, а потом привыкли.

Что изменилось?

Александр Пономарив: Я не очень доволен, потому что не все, что мы хотели, приняли. Я хотел вернуть харьковское правописание. Не все. Но у нас проект 1999 года. Теперь то, что сделали, надо поддерживать.

Я могу сказать, какие положительные изменения произошли. Мы раньше слово «пів» (с укр. пол — ред.) писали тремя способами: с дефисом, слитно и с апострофом. Теперь мы пишем его раздельно. То есть вместо трех правил — одно.

Слово «ефір» и «етер». Я бы хотел, чтобы «етер» был на первом месте, но комиссия поставила его на второе место. У нас 90% слов дает этот звук. Мы пишем через «Т»: математика, антология, театр. Мы не пишем: анфология и феатр.

Мы пишем: ортодоксальный, ортопедический, но орфоэпический. Логики здесь нет. Единственное, что так наши северо-восточные соседи пишут, и большая часть комиссии была настроена на это, в частности глава рабочей группы.

Почему мы склоняем пальто и ситро, а кино не склоняем? У нас эти слова типа кино, депо, раньше склонялись. Они у всех славян склоняются, кроме россиян.

Максим Стриха: Когда люди собираются и ищут компромисс, то никто не бывает окончательно доволен. Мы вынуждены были уступить этим склонением, потому что не набрали голосов.

В то же время были люди, которые считали, что принципиально не надо ничего менять, что у нас должен быть только эфир, только общепринятое «Г» мягкое во всех словах иноязычного происхождения, только «аудиторія» и ни в коем случае не «авдиторія», что не нужно в родительном падеже возрождать это окончание на —и: радости и так далее. Вот они за это тоже проголосовали. То есть мы пришли к компромиссу.

Феминитивы

Александр Пономарив: Феминитивы — это не вопрос правописания. Это вопрос словообразования, это не правописание регулирует. Правописание регулирует то, как писать. Феминитивы на «К» у нас давно зафиксированы в словарях. Редакторка, журналистка, директорка. О них уже никто не спорит.

Меня когда-то женщины по гендерным вопросам пригласили к себе и требовали, чтобы я им все придумал. Я говорю: феминитив к слову «академик» я не могу придумать, а все остальное можно.

А сегодня звонит мне девушка и говорит: я журналист. Я ей отвечаю: вы не журналист, а журналистка, поскольку вы женщина. А вот эти «історикиня» (женщина историк) — для меня это необычно. Эти феминитивы на —иня еще для нас необычные. Но у нас есть богиня, например. Так может мы постепенно к ним привыкнем? Мало кто чего хочет.

Мы привыкли 331 год жить в Российской империи, а некоторые и до сих пор из нее не вышли духовно. Так что, нам теперь не нужна независимая Украина?

Максим Стриха: Язык создает народ. А вот правописание — специалисты. Публика может сколько угодно дискутировать, стоит ли нам говорить «філологиня» (женщина филолог). А вот как оформить этот живой язык на письме…

Но язык всегда на первом месте, языковая практика. Является ли языковая практика массовой или она пока на начальной стадии, но это должно появиться в языке и затем быть зафиксированным в правописании.

Александр Пономарив: Попытки это утвердить были уже давно. Василий Диденко, покойный украинский поэт, еще в 60-х годах в одном из стихотворений написал: «ми всіх дівчат філологинь цінуєм вище за богинь» (мы всех девушек филологов ценим выше богинь).

Когда начинать придерживаться нового правописания?

Максим Стриха: Выдадут это правописание, словари. Пусть не комментируют, а смотрят словари.

Этот состав министерства попытается под занавес сделать очень важную вещь — вместе с национальной педагогической академией сделать дорожную карту, как это внедрять. Конечно, у нас демократическое государство и никого наказывать за несоблюдение правописания нельзя. Нет такой статьи в уголовном кодексе.

Как вызвать у людей желание заботиться о культуре речи? Потому что это признак культуры. В государстве, когда высшие должностные лица позволяют себе порой употреблять такие слова…

Я надеюсь, что Национальная академия наук примет решение о применении правописания в своих изданиях.

Строго определенных переходных сроков здесь быть не может. В министерстве мы для себя определили одно: на протяжении 5 лет ЗНО (Зовнішнє незалежне оцінювання — Внешнее независимое оценивание) должно формироваться из вопросов, которые не касаются тех 5% норм, которые изменились. То есть завтра это не будет требоваться, чтобы никто не говорил, что я закончил школу три года назад и по отношению ко мне осуществляется геноцид.

За 5 лет, я надеюсь, это небольшое количество изменений все люди, которые реально претендуют на то, чтобы быть в высшей школе, усвоят. Их не так много.

Но важно, чтобы интеллектуальное сообщество государства, которое все же у нас есть, поняло, что все же надо соблюдать культуру речи, нормы правописания и не кичиться отклонениями от этого.

Хотя я понимаю, что отклонения всегда будут. Будут они и в языке писателей, и в молодежном сленге. Но важно, чтобы это были локальные отклонения, а не, как сейчас модно говорить, мейнстрим. На самом деле мне кажется, что очень важно, чтобы высшее и школьное образование, а также СМИ, прививали нормативный, красивый язык.

Александр Пономарив: На радио выступает представитель министерства образования и говорит: «чотИрнадцять» вместо «чотирнАдцять», я бы его выгнал из министерства образования. Он нарушает ударение.

Конечно, у людей есть право на ошибки. Для того, чтобы научиться разговаривать на каком-то языке, надо на нем разговаривать и исправлять свои ошибки. Но должны быть образцы. И на кого людям ориентироваться, как не на представителя министерства образования, который говорит «чотИрнадцять».

Максим Стриха: В защиту родного министерства я могу сказать, что все мы порой делаем ошибки. По поводу ударений — может, это не такой уж страшный грех. В украинском языке как раз большая вариативность в ударениях.

Александр Пономарив: Это парадокс, но в Донецкой области тот, кто говорит на украинском языке, говорит с правильными ударениями.

Как правильно называть оккупированные территории Донбасса?

Александр Пономарив: Когда что-то ненастоящее, то употребляют «так называемые». Если мы будем писать [«ЛНР», «ДНР»] без кавычек или не будем говорить «так называемые», значит, мы признаем их.

Максим Стриха: Здесь как в прекрасном стихотворении: «Наша Доба політична» (Наша эпоха политическая).

Безусловно, это очень больно. Безусловно, мы должны стараться кавычить, хоть с точки зрения правописания это не естественно. Мы же прекрасно понимаем, что сами по себе эти республики могли быть провозглашены местными маргиналами. Но они никогда не контролировали тех территорий, которые они контролируют сейчас.

Это тот случай, когда государство вынуждено идти на шаги, которые исключают возможность хоть какой-то ползучей легитимизации. Я понимаю, что аббревиатуры и кавычки целом сочетаются плохо, но всегда есть исключения. И это политически мотивированное исключение, очевидно.

Александр Пономарив: Другого выхода у нас нет.