© РИА Новости, | Перейти в фотобанкПесня «Трахать детей» — это не смешно. Но как вышло, что мы стали принимать юмор так близко к сердцу? Пытаясь ответить на этот вопрос, автор статьи приходит к выводу, что многим просто нравится чувствовать себя оскорбленными. Правила приличия и политкорректность убивают культуру.
На той неделе в сериале Шведского телевидения «Встреча» (M?tet) встретились два поколения комиков — в лице Симона Гэрденфорса (Simon G?rdenfors) и Адде Мальмберга (Adde Malmberg). Мальмберг известен тем, что еще в детстве выступал в жанре стендапа. А Гэрденфорс — в частности, песней с тонким названием «Трахать детей» (Knulla barn), из-за которой два года назад разгорелся скандал.
Кое-что из того, о чем говорил Мальмберг, типично для дебатов о юморе и о том, что можно, а что нельзя говорить в этой стране. По его мнению, «Трахать детей» — это не смешно. Он не понимает, какая у этой песни цель. Эта так называемая шутка призывает «не выступать против домогательств», говорит он.
Мальмберг, конечно, хочет добра, но он попался в простую ловушку. То, что, по его мнению, не смешно, действительно не смешно. А еще и оскорбительно — зачем такое вообще создавать?
Недавно журналистка Aftonbladet Юханна Фрэнден (Johanna Fr?nd?n) написала статью под названием «О чем еще нам нельзя шутить?» В тексте говорится о том, как «важно иметь возможность шутить абсолютно обо всем, в том числе о жизни и смерти». Фрэнден делает одно наблюдение: похоже, все больше людей лишаются способности смеяться над самими собой. Вместо этого они злятся и оскорбляются.
Нам следует задаться вопросом, как это влияет на общество.
Те, кто чувствуют себя жертвой чьего-то юмора, постоянно приводят очевидный и потрепанный уже аргумент: «Возьмите свою шутку и замените там мужчин среднего возраста, феминисток, велосипедистов или аллергиков на евреев. Будет ли вам так же смешно после этого? Если нет границ, может, тогда и о Холокосте пошутить?»
Ответить на это можно по-разному. Во-первых, такое сравнение очень часто не слишком адекватное, потому что в недавней истории еще не случалось, чтобы кто-то строил лагеря смерти специально для мужчин среднего возраста, феминисток, велосипедистов или аллергиков.
Во-вторых, да — о евреях шутить можно, такая возможность обязательно должна быть. Но, конечно, надо осознавать, что в таком случае тебя могут и осудить — но не суд, а люди из твоего собственного окружения, которые, возможно, решат, что у тебя нет вкуса.
Потом, ходит довольно странное мнение, что шутка о том или ином явлении легитимизирует ненависть к этому явлению и стремление разжечь вражду. Да, конечно, смех может быть проявлением злобы, но совершенно не обязательно. И то, что иногда тут сложно провести границу, вовсе не означает, что любая шутка о группе, к которой ты принадлежишь, всегда равна ненависти. Возможно, просто стоит немного поработать над умением дистанцироваться.
У нарастающей юморофобии есть один очень серьезный аспект, и феномен этот не изолированный.
Артиллерия оскорбленных бьет по всему полю культуры. Это произведение искусства плохое из-за сексизма. Этот фильм нужно перестать показывать, потому что его сняли не те люди. Эту песню нужно убрать со Spotify, потому что ее текст, правообладатель или исполнитель неприятны.
И все это валится со всех сторон. Религиозные люди кричат не трогать священные тексты, многие из левых гиперчувствительны ко всему, что пахнет сегрегацией, «Шведские демократы» (националистическая партия Швеции — прим. перев.) и их окружение не только охотятся на комиков, которые над ними шутят, но и болтают разное, например, об оскорбительном «менструальном искусстве». А еще у нас есть целая толпа инфлюенсеров, которые сидят, занеся пальцы над клавиатурой, и дрожат от нетерпения, дожидаясь, когда кто-нибудь оговорится, чтобы выпустить в этого несчастного весь арсенал ракет своего возмущения.
Где же сопротивление? Не должны ли многие из тех же левых сходить с ума из-за того, что правила приличия и корректность ложатся на культуру, словно рука покойного Маккарти? Не против этого ли они сами восстали в 1960-е?
В конце программы «Встреча» Адде Мальмбергу показали одну из его собственных шуток, которая сводилась к тому, что чернокожий мужчина из публики был подозрительно полным, чтобы считаться мигрантом из Эритреи. Но этот мужчина ведь и сам смеялся!
И да, это свидетельствует о двух вещах: во-первых, границы юмора, которые мы определяем, всегда более субъективны, чем мы готовы признать — мы ведь хотим равнять по ним всех. Во-вторых, часто невероятно сложно определить, кто именно стал «жертвой» шутки. Если лишь отдельные велосипедисты или аллергики возмущены, почему тогда нужно больше прислушиваться к ним, чем к остальным из той же группы людей, которым шутка понравилась?
Зимой британский комик Рики Джервейс (Ricky Gervais) высказал в статье в Spectator мысль, которая мне запала в память: «Я обычно предлагаю людям рассказать шутку, по их мнению, не оскорбительную, а потом нахожу в ней что-нибудь оскорбительное». Да, всех нас может оскорбить абсолютно что угодно, каждый может поддаться соблазну прекрасного чувства оскорбленности. И все считают, что именно их группа уязвимее всего, а потому именно о ней особенно неприлично шутить. И у всех есть особенно основательные причины считать именно так.
«Что это такое: идет и идет, но до двери никогда не доходит?— Только не при моем папе, после третьего инсульта он вообще не ходит». «Знаешь, что 57-й сказал лейтенанту?— Что, ты насмехаешься над нашими классными парнями и девчонками, которые каждый день рискуют жизнями только для того, чтобы ты мог пошутить о 57-м?» «Встретились как-то Белльман, русский и немец… — Эй, так мы что, над национальными стереотипами собрались смеяться?»
Видите, какой результат? Если мы каждый раз боимся шутить из опасений кого-то оскорбить, у нас вообще никаких шуток не останется. Вообще. Буквально.
К счастью, едва ли это произойдет. Вместо этого хочу закончить другим пророчеством. Все вы, считающие, что нельзя шутить по поводу именно вашей любимой темы, и тем самым делающие юмор все более напряженным, — будьте готовы. Высокопарный тезис обязательно породит антитезис. В природе человека бунтовать против отцов. Мы увидим новое поколение комиков и юмористов-любителей, которые будут с удовольствием разделываться со всеми табу, которые вы так тщательно установили. Они будут сыпать такими шутками, что Рикки Джервейсу и Симону Г останется только краснеть и судорожно ловить ртом воздух.
И это во многом будет вашей виной. Это юмор.
© РИА Новости, | Перейти в фотобанкПесня «Трахать детей» — это не смешно. Но как вышло, что мы стали принимать юмор так близко к сердцу? Пытаясь ответить на этот вопрос, автор статьи приходит к выводу, что многим просто нравится чувствовать себя оскорбленными. Правила приличия и политкорректность убивают культуру.На той неделе в сериале Шведского телевидения «Встреча» (M?tet) встретились два поколения комиков — в лице Симона Гэрденфорса (Simon G?rdenfors) и Адде Мальмберга (Adde Malmberg). Мальмберг известен тем, что еще в детстве выступал в жанре стендапа. А Гэрденфорс — в частности, песней с тонким названием «Трахать детей» (Knulla barn), из-за которой два года назад разгорелся скандал. Кое-что из того, о чем говорил Мальмберг, типично для дебатов о юморе и о том, что можно, а что нельзя говорить в этой стране. По его мнению, «Трахать детей» — это не смешно. Он не понимает, какая у этой песни цель. Эта так называемая шутка призывает «не выступать против домогательств», говорит он. Мальмберг, конечно, хочет добра, но он попался в простую ловушку. То, что, по его мнению, не смешно, действительно не смешно. А еще и оскорбительно — зачем такое вообще создавать? Недавно журналистка Aftonbladet Юханна Фрэнден (Johanna Fr?nd?n) написала статью под названием «О чем еще нам нельзя шутить?» В тексте говорится о том, как «важно иметь возможность шутить абсолютно обо всем, в том числе о жизни и смерти». Фрэнден делает одно наблюдение: похоже, все больше людей лишаются способности смеяться над самими собой. Вместо этого они злятся и оскорбляются. Нам следует задаться вопросом, как это влияет на общество. Те, кто чувствуют себя жертвой чьего-то юмора, постоянно приводят очевидный и потрепанный уже аргумент: «Возьмите свою шутку и замените там мужчин среднего возраста, феминисток, велосипедистов или аллергиков на евреев. Будет ли вам так же смешно после этого? Если нет границ, может, тогда и о Холокосте пошутить?» Ответить на это можно по-разному. Во-первых, такое сравнение очень часто не слишком адекватное, потому что в недавней истории еще не случалось, чтобы кто-то строил лагеря смерти специально для мужчин среднего возраста, феминисток, велосипедистов или аллергиков. Во-вторых, да — о евреях шутить можно, такая возможность обязательно должна быть. Но, конечно, надо осознавать, что в таком случае тебя могут и осудить — но не суд, а люди из твоего собственного окружения, которые, возможно, решат, что у тебя нет вкуса. Потом, ходит довольно странное мнение, что шутка о том или ином явлении легитимизирует ненависть к этому явлению и стремление разжечь вражду. Да, конечно, смех может быть проявлением злобы, но совершенно не обязательно. И то, что иногда тут сложно провести границу, вовсе не означает, что любая шутка о группе, к которой ты принадлежишь, всегда равна ненависти. Возможно, просто стоит немного поработать над умением дистанцироваться. У нарастающей юморофобии есть один очень серьезный аспект, и феномен этот не изолированный. Артиллерия оскорбленных бьет по всему полю культуры. Это произведение искусства плохое из-за сексизма. Этот фильм нужно перестать показывать, потому что его сняли не те люди. Эту песню нужно убрать со Spotify, потому что ее текст, правообладатель или исполнитель неприятны. И все это валится со всех сторон. Религиозные люди кричат не трогать священные тексты, многие из левых гиперчувствительны ко всему, что пахнет сегрегацией, «Шведские демократы» (националистическая партия Швеции — прим. перев.) и их окружение не только охотятся на комиков, которые над ними шутят, но и болтают разное, например, об оскорбительном «менструальном искусстве». А еще у нас есть целая толпа инфлюенсеров, которые сидят, занеся пальцы над клавиатурой, и дрожат от нетерпения, дожидаясь, когда кто-нибудь оговорится, чтобы выпустить в этого несчастного весь арсенал ракет своего возмущения. Где же сопротивление? Не должны ли многие из тех же левых сходить с ума из-за того, что правила приличия и корректность ложатся на культуру, словно рука покойного Маккарти? Не против этого ли они сами восстали в 1960-е? В конце программы «Встреча» Адде Мальмбергу показали одну из его собственных шуток, которая сводилась к тому, что чернокожий мужчина из публики был подозрительно полным, чтобы считаться мигрантом из Эритреи. Но этот мужчина ведь и сам смеялся! И да, это свидетельствует о двух вещах: во-первых, границы юмора, которые мы определяем, всегда более субъективны, чем мы готовы признать — мы ведь хотим равнять по ним всех. Во-вторых, часто невероятно сложно определить, кто именно стал «жертвой» шутки. Если лишь отдельные велосипедисты или аллергики возмущены, почему тогда нужно больше прислушиваться к ним, чем к остальным из той же группы людей, которым шутка понравилась? Зимой британский комик Рики Джервейс (Ricky Gervais) высказал в статье в Spectator мысль, которая мне запала в память: «Я обычно предлагаю людям рассказать шутку, по их мнению, не оскорбительную, а потом нахожу в ней что-нибудь оскорбительное». Да, всех нас может оскорбить абсолютно что угодно, каждый может поддаться соблазну прекрасного чувства оскорбленности. И все считают, что именно их группа уязвимее всего, а потому именно о ней особенно неприлично шутить. И у всех есть особенно основательные причины считать именно так. «Что это такое: идет и идет, но до двери никогда не доходит?— Только не при моем папе, после третьего инсульта он вообще не ходит». «Знаешь, что 57-й сказал лейтенанту?— Что, ты насмехаешься над нашими классными парнями и девчонками, которые каждый день рискуют жизнями только для того, чтобы ты мог пошутить о 57-м?» «Встретились как-то Белльман, русский и немец… — Эй, так мы что, над национальными стереотипами собрались смеяться?» Видите, какой результат? Если мы каждый раз боимся шутить из опасений кого-то оскорбить, у нас вообще никаких шуток не останется. Вообще. Буквально. К счастью, едва ли это произойдет. Вместо этого хочу закончить другим пророчеством. Все вы, считающие, что нельзя шутить по поводу именно вашей любимой темы, и тем самым делающие юмор все более напряженным, — будьте готовы. Высокопарный тезис обязательно породит антитезис. В природе человека бунтовать против отцов. Мы увидим новое поколение комиков и юмористов-любителей, которые будут с удовольствием разделываться со всеми табу, которые вы так тщательно установили. Они будут сыпать такими шутками, что Рикки Джервейсу и Симону Г останется только краснеть и судорожно ловить ртом воздух. И это во многом будет вашей виной. Это юмор.
Комментарии (0)