СМИ

На позициях «Пятнашки» в районе Авдеевской промзоны я оказалась в начале апреля. Ранняя весна, наверное, самое тяжелое время на фронте. Все передвижения в прозрачном воздухе между оголенных деревьев хорошо видны противнику, а их скорость затруднена весенней распутицей. В окопах холодно, как зимой, но вдобавок промозгло, и берцы заливает водой. Мы приехали на «промку» вместе с комбатом «Пятнашки» Олегом Мамиевым («Мамаем»). «До вас на этих позициях не было ни одного журналиста. Вы первые», — говорит он. От разбитого Ясиноватского блокпоста нужно идти пешком по бездорожью. «Держим дистанцию не менее десяти метров друг от друга, в случае обстрела падаем на землю, стараемся лечь ногами в ту сторону, откуда стреляют», — коротко распоряжается комбат. И мы, трое журналистов, девушка-начмед и несколько военных, движемся с той скоростью, которую могут позволить нам тяжелые бронежилеты. «Этот участок хорошо просматривается. Его нужно пройти быстро», — командует Мамай. Укрываясь за уцелевшими строениями «промки», пробегаем друг за другом опасную зону, запрыгиваем в извилистые, залитые водой окопы. По ним нужно передвигаться проворно, временами низко пригнувшись, сопротивляться раскисшей, смешанной с водой вязкой земле, поправлять постоянно сползающую на глаза каску, а потом, прислонившись к стене укрепления, жадно втягивать мокрый воздух, пытаясь отдышаться после непривычной нагрузки. В укреплениях темно и тепло, и после «прогулки» по окопам кажется, что здесь по-своему уютно. Бойцы на передовой доброжелательны и даже, насколько позволяет обстановка, гостеприимны. Начмед проверяет аптечку бойцов, смотрит, на месте ли все необходимое, интересуется здоровьем парней. Обороняемые здания промки полуразрушены. Смысл позиционных боев, ведущихся здесь на протяжении нескольких лет, заключается в том, чтобы нанести как можно больший урон укреплениям противоположной стороны. И территорию промзоны, что называется, утюжат артиллерией, пытаясь сравнять ее с землей. «Здесь до позиций противника метров 70. У нас были прямые попадания, на протяжении года они постоянно бьют по этим зданиям. Их задача — окончательно развалить их, чтобы нам негде было укрыться», — говорит командир роты с позывным «Знак». Небольшое расстояние между позициями позволяет «налаживать» своеобразное общение. Бойцы рассказывают, что при помощи кота, курсирующего между окопами, они обмениваются с «украми» записочками. В одной из таких посланий с той стороны, если отбросить сквернословие, останется только предложение «москалю и русскому Ивану сдаться». «Будет тебе и шапка-ушанка и водка с балалайкой», — написано корявым почерком на тетрадном листе с пририсованными следом свастикой и эмблемой СС. На «промке» ведется напряженная снайперская война. «Работают профессионально с известной для всех хитростью. Один вызывает, другой ловит. Оснащены они по полной программе. Есть такое понятие, как снайперские тройки. Вы не знаете такой метод- стрелять в середине автоматной очереди? Три выстрела, а внутри летит снайперская пуля. Так, чтобы нельзя было догадаться, что по вам работает снайпер», — рассказывает командир группы Шекспир. «Это иностранцы?», — интересуюсь я. «Нет, не думаю. Они ротируются все время. И каждый раз, когда происходят ротации, по характеру поведения мы начинаем определять, кто пришел на этот раз. Если заходят трусишки ВСУшники, то начинается беспорядочная пальба — они реагируют на каждый шорох. А нацики, тербаты работают грамотно, знают, куда стрелять. Особенно те, кто сюда по второму разу возвращается. Меняются они часто. Нам рассказывали, что неделю назад здесь стояли менты из оккупированной Донецкой области. Но они же не вояки, услышат выстрел — и тоже давай палить от страха куда ни попадя», — говорит военный. Правда, периодически на «промку» приходят профессионалы, которые кочуют по разным участкам фронта. «У них есть настоящие профи. В случае необходимости они появляются, поработают три-четыре дня и уходят. Успеешь за это время им нащелкать — молодец. Однажды мои ребятки смеялись, когда их в новостях назвали „русским спецназом“ по этому поводу. Они очень гордились», — говорит Шекспир. Нередко можно услышать мнение, что сейчас в ополчении осталось мало идейных людей, и что в основном служить приходят молодые люди от нужды и безработицы. Но это не так, идейных хватает. И как раз с такими я познакомилась на «промке». Тот же Знак, бывший шахтер и инвалид труда, воюет с 2014 года. И уже в мае он получил свою первую награду на этой войне — Георгиевский крест VI степени. Среди молодежи идейных тоже немало. Голубоглазому парню с позывным «Снег», попросившему не показывать его лица, всего 24 года. Снег из Донецка, но на «той» стороне у него есть родственники, и он не хочет подвергать их опасности. Воюет Снег с 2014 года. «Я здесь, чтобы защитить свою землю и своих родных. Начинал с „Оплота“, самыми первыми „горячими“ точками были Пески, Широкино, Безыменное, Александровка, Луганское, Авдеевская промзона, Крутая Балка. Самый страшный бой пережил под Широкино. Я находился в бетонном блиндаже и прямой наводкой с 200 метров по нам ударил танк. Мне тогда попало четыре осколка в бедро», — рассказал Снег. В «Пятнашке» служит и 25-летний французский доброволец Филипп Каффин, работавший до войны электриком во Франции. «Я здесь уже три года, один год и шесть месяцев я служил в другом батальоне. Когда я узнал, что украинские солдаты обстреливают мирных жителей на Донбассе, захотел помочь людям. Во Франции, конечно, многие сочувствуют Украине, майдану, но есть и про-днровские организации, от которых я и узнавал, что здесь происходит на самом деле», — сказал Филипп. Самыми запоминающимися в Донецке для Филиппа оказались позиции под Старомихайловкой. «Тогда на протяжении двух недель по нам велись минометные обстрелы, мины ложились рядом со мной, это был самый сложный бой», — вспоминает он. Трудности в общении с русскими парнями поначалу были, но связаны они, как сказал Филипп, не столько с языком, сколько с менталитетом. «В армии все не так, как в гражданской жизни, потому что в армии используются военные термины. Но вот менталитет абсолютно разный. Требуется много времени, чтобы понять друг друга», — объяснил Филипп. Во Францию он возвращаться пока что не планирует, да и вообще хотел бы остаться жить в Донецке после войны. Пообщавшись с парнями, мы отправились на другую позицию, проделав очередной нелегкий путь по окопам, оранжевые и черные слои почвы в которых символично повторяют цвета Георгиевской ленты. Здесь, на другой позиции в непроницаемом бункере было очень тепло, темно, пахло подвалом, бойцы отдыхали, а на печке грелся чайник. На дежурстве стоял ополченец в практически чистых валенках -похоже, что традиционная русская обувь гораздо лучше, нежели берцы, справляется с окопной слякотью по весне. Третья позиция «Пятнашки», на которую мы смогли ненадолго заехать, находится возле Крутой Балки и называется поэтично — «Дунай». Возможно, появлению этого названия она обязана своему живописному расположению в песчаном карьере. Правда, дорога на этот карьер крайне опасная. Она прекрасно обозревается противником, наблюдательный пункт которого находится поодаль на вышке. Мы движемся на внедорожнике на большой скорости, машина грузно переваливается на неровной дороге, то заныривая в овраг, то поднимаясь на возвышенность. Здесь окопы песчаные, сухие, ходить по ним в сравнении с «промкой», одно удовольствие, если так можно выразиться об окопах. Как раз на позицию «Дунай» в начале марта не смог попасть председатель партии «Родина» Алексей Журавлев, оказвшийся тогда под минометным обстрелом. Нам повезло — на всех трех позициях, как на «промке», так и возле Крутой Балки, в этот день было на удивление тихо. Но тишина оказалась недолгой. Уже вечером возобновились бои, привычные для этого участка фронта, обороняемого в том числе «Пятнашкой», которая заслужила на этой войне славу одного из самых легендарных и бесстрашных подразделений Донбасса. Кристина Мельникова, Донецк