СМИ

Пленарная дискуссия Петербургского международного экономического форума зафиксировала главное текущее противоречие глобальной экономики — между все более насущной необходимостью создания новых правил игры, основанных на взаимном доверии ключевых ее участников, и накопленными в мировой системе диспропорциями, которые усиливают неопределенность. Политики — Владимир Путин, Эммануэль Макрон, Синдзо Абэ и Ван Цишань — в один голос говорили о неприемлемости действий по принципу игры с нулевой суммой в межгосударственных отношениях, но отказ от него вряд ли приведет к ликвидации тех вызовов и разломов, о которых в своем выступлении напомнила глава МВФ Кристин Лагард. Их масштаб изначально превышает возможности национальных государств, а отсутствие эффективных международных решений в таких сферах, как нарастание глобального неравенства, вытеснение труда новыми технологиями, климатические изменения и т. д., подталкивает развитие ситуации в направлении того технототалитарного образа будущего, который был представлен на ПМЭФ-2018 главой Сбербанка Германом Грефом.
Тема прошедшего форума — «Создание экономики доверия» — изначально содержала в себе отсылку к тому, с чего примерно пять-шесть столетий назад начиналось формирование мировой капиталистической системы. Без формирования основанной на взаимном доверии широкой сети торговцев, финансистов и промышленников, которая достаточно быстро вышла за пределы Европы, такой сложный механизм, как глобальная экономика, вряд ли бы заработал. Первый серьезный кризис этой системы состоялся в XVII веке, который часто называют эпохой меркантилизма — экономической доктрины, суть которой как раз и описывается формулой «игра с нулевой суммой», где выигрыш одних всегда означает проигрыш других.
Упреки в адрес России и ее президента в проведении именно такой политики в последние годы стали общим местом и, конечно, не могли остаться без ответа. «Запущенная спираль санкций и ограничений только раскручивается и бьёт по всё большему числу стран и компаний, включая тех, кто был уверен, что к ним-то режим торговых ограничений никогда не будет применяться, что подобные проблемы обойдут их стороной. Произвольность и бесконтрольность неизбежно порождают соблазн использования инструментов ограничений — снова и снова, всё шире и шире, направо и налево, по любому случаю, невзирая на политическую лояльность, на разговоры о солидарности, на прежние соглашения и многолетние кооперационные связи… В глобальном масштабе такое поведение целых государств, особенно центров силы, чревато самыми негативными, если не разрушительными последствиями. Тем более сейчас, когда пренебрежение существующими нормами и утрата взаимного доверия могут наложиться на непредсказуемость, турбулентность колоссальных технологических перемен. Такое стечение факторов способно привести к системному кризису, с которым мир ещё не сталкивался или давно уже не сталкивался. Он затронет всех без исключения участников мировых экономических отношений», — так описал риски игры с нулевой суммой в своем выступлении на пленарном заседании ПМЭФ Владимир Путин.
«Нынешний мир — взаимная выгода или нулевая игра? — задался вопросом вице-председатель КНР Ван Цишань. — Китайское правительство всегда придерживается взаимной выгоды, поскольку это нужное требование для всех народов всего мира, соответствие интересам всех стран. Председатель Си Цзиньпин выступил с такой инициативой о создании сообщества единой судьбы, именно основанной на том, как выбрать взаимную выгоду или нулевую игру. Такой выбор стоит ставить перед всеми. Это мой короткий ответ».
Аналогичные мотивы прозвучали и в выступлениях двух других национальных лидеров, приехавших в Петербург. Президент Франции Эммануэль Макрон, начав с аллюзий на «Войну и мир», заявил о необходимости «разрабатывать новую философию для нашей Европы» — конечно же, с участием России. А японский премьер Синдзо Абэ констатировал, что нынешнее состояние отношений между его страной и Россией уже дает право считать, что они вместе практикуют построение экономики доверия.
Совершенно иную тональность имел доклад Кристин Лагард, которая, наверное, могла быть и более оптимистичной, поскольку мировая экономика в прошлом году выросла на 3,8%, а на 2019–2020 годы МВФ дает прогноз 3,9% - но предпочла подробно остановиться на обратной стороне этого роста.
По словам Лагард, в краткосрочной перспективе глобальную экономику ожидают три «шторма». Во-первых, это гигантский уровень долгов суверенных государств и корпораций — порядка $ 162 трлн, или примерно 225% мирового ВВП. Во-вторых, это риски серьезного оттока капитала из стран с быстро формирующими рынками и со средним уровнем дохода в результате, в частности, ужесточения денежно-кредитной политики в США. В третьих, это те самые риски игры с нулевой суммой, связанные с проблемой доверия: «уверенность и стремление некоторых расшатать систему, которая руководила торговыми отношениями, которые мы взяли на себя в качестве обязательства на протяжении последних нескольких десятилетий».
Кроме того, Лагард обозначила и четыре вызова, или разрыва более долгосрочного характера. Первый из них — до конца не преодоленные последствия мирового финансового кризиса. Второй — углубляющаяся неравномерность мирового развития, недостаточно справедливое распределение выгод от глобализации: «Да, глобализация многим позволила вырваться из тисков нищеты, да, повысилась производительность, понизились расходы на жизнь. Но, с другой стороны, глобализация сделала еще богаче ряд привилегированных, кучку привилегированных. И в то же время многие бедные были оставлены на обочине, многие отрасли промышленности были даже уничтожены в отдельных регионах».
Третий вызов, упомянутый Лагард — технологии. Как сообщила глава МВФ, фонд совсем недавно закончил исследование, показавшее, что дальнейшая автоматизация приведет к повышению производительности, но в то же время углубит неравенство и может привести к сокращению доходов. «Не задаете ли вы себе вопрос: фабрика будущего будет фабрикой, где всего два человека — мужчина и собака? Мужчина кормит собаку, а собака смотрит на этого мужчину. Возможно, это иллюзия, однако многие видят сценарий развития именно так. Они боятся, что потеряют работу или она как-то пострадает от этого и они боятся, что они окажутся за бортом», — констатировала Лагард. Наконец, последний глобальный разлом, подрывающий доверие — климатические изменения: подписание «замечательного» Парижского соглашения по выбросам парниковых газов так и не привело к реальным действиям.
«Все это, на наш взгляд, требует возобновления многостороннего подхода, — резюмировала Кристин Лагард. — Было бы серьезной ошибкой обращаться к протекционистским мерам, к мерам одностороннего характера, поскольку эту рану мы нанесли бы сами себе. Давайте будем также помнить о том, что торговля ведет к повышению производительности, сокращению цен и улучшению уровня жизни. И никто не может одержать верх в торговой войне. И, в конце концов, протекционизм наносит урон, больше всего отражается на самых беднейших, на менее привилегированных слоях нашего общества».
К сожалению, дальнейшая дискуссия пленарного заседания ушла в чисто политическую сферу, и многие тезисы, выдвинутые Лагард, остались без подробных комментариев ее визави. Тем не менее, Владимир Путин под занавес вкратце остановился на одном из упомянутых разрывов — в технологической сфере. По словам российского президента, опасения, высказанные по поводу робототехники и потери рабочих мест, «на самом деле не так уж и страшны, хотя такие фобии, конечно, есть, и страхи такие существуют, и опасность, честно говоря, существует. Но всё-таки, по мнению экспертов, в том числе международных экспертов, только пять процентов рабочих мест в мире может быть полностью роботизировано и только 10 процентов сегодня роботизировано из того, что можно было бы сделать уже сейчас. Так что там перспективы большие и для нашей экономики, и для мировой экономики». Из контекста этой реплики Путина можно сделать вывод, что технологическое развитие, включая пресловутую «цифровую экономику», для России является прежде всего инструментом решения вечной национальной задачи — диверсификации экономики.
Между тем реалии российской экономики в новом политическом цикле будут определяться именно перечисленными вызовами, и о том, какие ответы на них будут предложены, можно судить по сказанному на двух других ключевых площадках ПМЭФ — деловом завтраке Сбербанка и панельной сессии «Транзитный мир: что завтра?», организованной тем же Сбербанком. Контрастная тональность этих мероприятий весьма симптоматична. На «панели» Герман Греф увлеченно рассказывал о том неизвестном новом мире, к которому мы прямо сейчас переходим, и представлял в качестве видного эксперта по будущему заезжего индийского «гуру», который пообещал, что скоро человечество ждут «большие выходные».
«В мире, который рисует себе Греф, государства нет, — прокомментировал эту сессию совладелец комбайнового завода „Ростсельмаш“ Константин Бабкин. — Есть Сбербанк, которым управляет контролируемый Грефом искусственный интеллект. Других банков нет. У них отозваны лицензии. Хотя не так. Есть ещё ВЭБ. Там Шувалов. Греф к нему ездит в гости. Нет ни сёл, ни деревень. Нет заводов. Не выращивается хлеб, не строятся машины. Где-то вдалеке качается нефть. Вместо настоящих людей цифровые аватары. Впрочем, настоящие люди ещё какое-то время, как пережиток, есть, но они Сбербанку не интересны, на него не влияют. Людям устроены „большие выходные“, и их кормят искусственной едой. Удовлетворяют их минимальные потребности, все излишки из экономики изымаются и направляются на поддержку Сбербанка. Или посылаются друзьям в Америку. Эта часть называется международные резервы. Взамен друзья разрешают Грефу править Сбербанком дальше и присылают новые компьютеры с искусственным интеллектом».
Но на следующий день на деловом завтраке тот же самый Герман Греф вернулся из комфортного цифрового будущего в суровое российское настоящее. По его словам, макроэкономическая ситуация в стране сейчас совершенно стабильна, но практически все независимые эксперты сходятся во мнении: в ближайшие несколько лет российская экономика будет показывать низкие темпы роста — в диапазоне 1,5–2,5%. Очень высокая доля государственного сектора, низкая конкуренция, необходимость «структурных реформ» — все это повторяется из года в год, из форума в форум, тем временем мы неуклонно и, похоже, необратимо, движемся в пресловутый «транзитный мир».
Однако есть и некоторые отличия от предшествующих аналогичных дискуссий — на сей раз в репликах завсегдатаев делового завтрака Сбербанка звучало непривычное для них слово «радикальный». Как заявил сам Герман Греф, для построения новой экономики нужны достаточно радикальные изменения. «Повышать производительность труда на пять процентов в год, достичь темпов роста ВВП выше мировых — эти цели достижимы в принципе, но они требуют не привычного спокойного и комфортного режима, а сверхусилия, проведения гораздо более радикальных реформ, чем мы видели в последнее время», — добавил экономист Евсей Гурвич, в чьем выступлении слово «радикальный» прозвучало шесть раз. Радикального улучшения требуют и инвестиционный климат вместе с финансовой системой, поскольку в условиях санкций задача доведения нормы инвестиций до уровня 27% с нынешнего 21% без этого не будет решена. Инфраструктурные инвестиции, о которых заявлено в новом «майском» указе президента, добавил Гурвич — это популярный способ ускорения экономики, но он не работает сам по себе: нужны еще сверхусилия по качеству инвестиций, контролю по реализации проектов.
Радикальным получилось и выступление председателя комитета Госдумы по бюджету и налогам Андрея Макарова, который фактически поставил под сомнение выполнимость нового «майского» указа: «Вот сидят губернаторы. Спросите у любого из них: будут ли они выполнять указ? И я посмотрю на того сумасшедшего, кто сейчас встанет и скажет: „Нет, потому что у меня нет денег“. А у них нет денег! Федеральное правительство тоже прекрасно знает, что дополнительных восьми триллионов рублей у него тоже нет. Откуда мы их тогда получим?»
Участвовавшие в организованных Сбербанком дискуссиях члены правительства находились в довольно комфортном положении, поскольку новый (и одновременно наполовину старый) состав кабмина только что назначен и пока имеет право на «первые сто дней тишины». Новоиспеченный глава Счетной палаты Алексей Кудрин сравнил правительство с тигром, который готовится к прыжку, и по тому, какими окажутся реформы, в ближайшее время станет понятна длина этого прыжка. Как показало последнее голосование в ходе завтрака Сбербанка, большинство его участников (57%) полагают, что приоритетной для экономического ускорения должна быть реформа госуправления. Остальные сферы сильно отстали: цифровая реформа получила 18,2%, реформа науки и образования 14,9%, инвестиции в инфраструктуру 9,9%.
Такой «волшебный», по словам Грефа, результат голосования, опять же, оказался комфортным для правительства. «Цели, которые мы ставили, упирались в плохое выполнение. Сейчас мы переходим к другому, проектному формату. Будут разработаны специальные проекты по ключевым направлениям деятельности правительства, которые будут работать на рост», — заверил первый вице-премьер и министр финансов Антон Силуанов. В переводе с чиновничьего на русский это означает, что сам рост откладывается еще на какое-то время. Можно разве что вспомнить, что еще в конце 2016 года новый министр экономического развития Максим Орешкин уже начинал работу по подготовке программы реформ, предусматривающей выход отечественной экономики на темпы роста выше мировых. Однако по итогам 2017 года рост ВВП составил всего 1,5%, из которых, по оценке Российского фонда прямых инвестиций, 1% дало соглашение с ОПЕК о сокращении добычи нефти. На протяжении всего прошлого года Максим Орешкин заявлял, что рост окажется не менее 2%, но когда его прогноз не сбылся, невозмутимо заявил в конце января, что рост ВВП на уровне 3% возможен — при реализации определенных реформ.
Между тем далеко не все видят в реформах панацею. «В российской экономике объективно нет ресурсных ограничений для роста, — заявил на деловом завтраке Сбербанка советник президента РФ Сергей Глазьев. — По производственно-промышленному потенциалу загрузка мощностей всего 60 процентов. По трудовым ресурсам 20 процентов составляет скрытая безработица и безграничный рынок труда в ЕАЭС По сырьевым ресурсам существует возможность увеличения переработки в разы. По интеллектуальным ресурсам мы теряем сотни тысяч людей, которые работают за рубежом. Стратегия развития понятна — это модернизация и технологическая революция на основе нового технологического уклада, который растет темпами 30 процентов в год, наверстывание там, где мы близки к мировому уровню, например, в авиационной промышленности, углубление переработки ресурсов, догоняющее развитие типа промышленной сборки там, где мы отстаем».
Сочетание этих факторов, по мнению Глазьева, может дать прирост ВВП не менее 8% в год. Однако не хватает долгосрочных кредитов, не работает трансмиссионный механизм банковской системе, а инноваторы платят драконовские проценты. «У нас никудышная система управления, у которой нет способности кредитовать долгосрочное развитие и нет ответственности за неисполнение поставленных целей. Но надо говорить не столько о реформах, сколько о выполнении закона о стратегическом планировании», — резюмировал Глазьев. Однако его позиция в строе голосов законодателей мод питерского форума прозвучала лишь ни к чему не обязывающим особым мнением.
Николай Проценко