СМИ

© РИА Новости, Владимир Астапкович | Перейти в фотобанк«Россия меня восхитила своим соседством ужаса и красоты, амбиций и отчаяния, славы и абсурда», — говорит Шон Уокер о своей поездке по Транссибу в 2000 году. В своей книге о России он рассказал, как Путину удалось возродить страну после распада СССР. А еще он говорит о простых людях, которые плачут, смеются, воюют, грустят и празднуют одновременно. Он не подстраивает реальность под свое видение, а стремится понять людей и события.«Долгое похмелье. Новая путинская Россия и призраки прошлого» — это истинно журналистская книга, настоящая драгоценность во времена фальшивых новостей и «копипаст»-журналистики. Эта книга привлекла большой интерес, в особенности на Западе. Ее автор Шон Уокер долгое время работал журналистом «Гардиан» в Москве. В череде глав он знакомит читателя с Россией от Сибири до Крыма, формируя широкое представление о стране и великолепно рассказывая, как Владимиру Путину удалось возродить Россию из пепла 90-х после распада Советского Союза. Помимо прочего, Уокер повествует и о простых людях, которые плачут, смеются, а также дерутся, пьют, воюют, грустят и празднуют одновременно. Уокер пишет, что и сам как будто стал преемником кого-нибудь из российских писателей, кто не подстраивает реальность под свое видение, а стремится познать факты и понять людей и события. Мы побеседовали в момент завершения выборов в Европейский парламент, за которыми Уокер внимательно следил, как и любой другой настоящий профессионал. Vecernji list: Почему вы выбрали заголовок «Долгое похмелье»? Шон Уокер: Я выбрал такое название из-за ощущения, что мы не понимаем, насколько сильно распад Советского Союза все еще влияет на то, что происходит в России (и в политике, и в головах людей). Возможно, это более очевидно гражданам бывшей Югославии, но в Западной Европе, как мне кажется, этот факт просто упускают из вида. Я говорю не только о поверхностном мнении о том, что «Россия остается советской, и у людей все еще советский менталитет, а Путин хочет воскресить Советский Союз». Так зачастую считают люди на Западе, но, по-моему, это неправда. Нет, я также имею в виду и более изощренные и укоренившиеся представления. Конечно, моя метафора неточная: похмелье можно проспать, но в случае России мы как будто ворочаемся в кровати, продолжая игнорировать то, что вся эта культура, социальный и исторический багаж утратили всякую актуальность.© РИА Новости, Алексей Мальгавко | Перейти в фотобанкТрансляция прямой линии с президентом России Владимиром Путиным в КрымуМожно писать о российском вторжении, оружии, пропаганде. И все это правда, но только отчасти, ведь есть еще право людей на местах выражать свое недовольство. Точно так же можно писать об украинских обстрелах, жестоких местных жителях, экономическом упадке. И это тоже все правда. И тем не менее писать только об этом бессмысленно, если не объяснить, что Россия отправляла оружие, деньги и военнослужащих через границу. Как я уже сказал, я написал книгу, в частности, потому, что уже сам устал от разговоров о войне и ее причинах (причем с людьми по обе стороны конфликта). Таким образом, чтобы полностью понять мой ответ, нужно прочитать книгу. Я понял, как мало тех журналистов, у кого была возможность освещать происходящее со столь разных сторон: украинских националистов, сепаратистских бойцов, органов власти в Москве и Киеве. Тогда я ощутил потребность зафиксировать свои мысли и впечатления, как и сложные исторические причины, приведшие к войне. — Аннексия Крыма стала пиком путинской политики разворота к славному российскому имперскому прошлому. Почему так просто оказалось объединить Россию и Крым? — Еще один вопрос без однозначного ответа! В месяц аннексии я был в Крыму, и с точки зрения логистики я с восхищением наблюдал за тем, как регион присоединяется к другому государству в режиме реального времени. Помогла география: перешеек, соединяющий Крым с континентальной Украиной, очень узкий, и перекрыть его было очень просто. С философской точки зрения, как я предполагаю, в целом для многих в Крыму идея, которую воплощает собой Путин (или по крайней мере то, как эту идею транслировали российские телеканалы) была привлекательнее идеи Украины в том виде, в каком крымчане ее себе представляли. Тут снова встал вопрос о смысле. Работая над книгой, я побеседовал с некоторыми представителями руководства Крыма, и у меня сложилось впечатление, что в 2014 году они впервые поняли, что от них требуется стать частью чего-то великого. И это сыграло большую роль. Конечно, после реальность оказалась иной. В конце концов, в Крыму было много людей, которые всячески противились аннексии. Либо они уехали, либо их заставили молчать. В последний раз, когда я туда приезжал (несколько лет назад), там царила поистине странная атмосфера: люди боялись высказывать свое мнение. Намного больше, чем в других регионах России. — Является ли депортация многочисленных народов во время Второй мировой войны, включая чеченцев, калмыков и крымских татар, а также страшная голодная смерть миллионов украинцев по-прежнему табуированной в России темой? — Все, что не вписывается в победоносную военную историю, все больше становится в России табу. Конечно, для всех стран характерен избирательный подход к своей истории. В разговоре британца с хорваткой, вероятно, ни один из нас не может чем-то похвалиться в этом вопросе. Но в российском опыте есть нечто особенное. Путин не хочет превозносить Сталина, но чтобы у военной победы был смысл, Сталин должен быть хотя бы нейтральной фигурой. То есть он не может преподноситься как преступник, который погубил миллионы, который депортировал более миллиона человек и так далее. Иначе какая польза от победы на службе у подобного режима? Если россияне и говорят о жертвах, то как о жертвах какого-нибудь урагана или цунами, но не как о жертвах кровожадного режима. В моей главе о крымских татарах и чеченцах рассказывается исключительно об этом процесс насильственного забвения. Это сложная и тяжелая тема. — Вы изучали российскую и советскую историю в Оксфорде. Почему вы выбрали эту область? — Я решил «погулять» год перед учебой. И в Великобритании люди обычно выбирают один из вариантов: либо валяются на пляже в Австралии, либо участвуют в каком-нибудь социальном проекте, помогая, например, строить школу в африканской деревне или тому подобное. Я хотел что-то среднее, что-то, что стало бы для меня вызовом и вывело меня из зоны комфорта. Но при этом оставалось развлечением. Поэтому я выбрал Россию и отправился в 2000 году на несколько месяцев преподавать английский язык в московской школе. А потом я поехал третьим классом в путешествие по Транссибирской магистрали. Страна меня восхитила своим соседством ужаса и красоты, амбиций и отчаяния, славы и абсурда. И я понял, что хочу вернуться. Я поступил на курс общей истории, но сделал так, чтобы он почти полностью был посвящен Советскому Союзу. Один профессор заставил меня пойти на семинар по средневековой Англии и возненавидел меня, так как мне было там скучно, а вот все российские темы меня немедленно привлекали. — Вы очень откровенно писали о фальшивых новостях и даже привели пример коллеги, который в одной из своих статей ссылается на фальшивые сообщения об убийстве русских в Одессе. Как мы можем спасти журналистику в информационном хаосе? — Одна из самых больших проблем в России заключается в том, что многие убеждены: все журналисты пристрастны, а западный журналист даже не может пытаться быть объективным. Я даже спорил со своими друзьями, которые хотели, чтобы я признался в том, что получаю от своих редакторов распоряжения, как мне писать или не писать. Друзья просто отказывались верить моим словам о том, что никаких команд мне не поступает. Отчасти из-за произошедшего в 90-е воцарился настоящий цинизм, и сегодня отрицается даже теоретическая вероятность, что журналист может стремиться к объективности. Конечно, в наши дни с этой проблемой сталкиваются журналисты не только в России. Российское правительство всегда было одержимо идеей об «информационной войне» с западными СМИ. Честно говоря, как мне кажется, некоторые западные журналисты тоже включились в эту войну (иногда я читаю статьи и смотрю передачи на телевидении о России, которые просто смехотворны). Думаю, единственный способ самому не угодить в ловушку информационной войны — это просто делать все, чтобы передавать правду или по крайней мере приблизиться к ней как можно ближе. — Куда Путин ведет Россию? Возрождает ли его внешняя политика равновесие сил времен холодной войны, или она сопряжена с чем-то похуже? © РИА Новости, Юрий Стрелец | Перейти в фотобанкПенсионеры Самары на фоне ковра с изображением президента России Владимира Путина— Я не думаю, что Россия пошла по пути к чему-то, что хуже холодной войны. Путин весьма расчетлив и форсирует события только тогда, когда, по его мнению, он сумеет выкрутиться. Что касается внутренней жизни России, то существует широкий спектр вариантов, зависящих от многих вещей: развития экономики, событий на Западе, здоровья Путина и так далее. В ближайшие два десятилетия мы можем стать свидетелями мирного прихода либеральной группы политиков, которые начнут постепенно трансформировать Россию, превращая ее в нормальную европейскую страну. Но также возможно, что мы увидим и жестокую революцию с кровопролитием на улицах. Между этими двумя крайностями существует еще множество вариантов. — В мире, где доминируют Соединенные Штаты, могла ли Россия пойти по другому пути, отличному от путинского? — Было бы интересно узнать, как развивались бы события, если бы Борис Ельцин выбрал своим преемником Бориса Немцова, а не Владимира Путина. Однако мы никогда этого не узнаем. Я бы не снимал с Путина ответственности за многие страшные вещи, которые произошли во время его правления. Но при этом я полагаю, что он вполне закономерная фигура в российской истории. Конечно, все могло быть и намного хуже… — Неужели война — это единственное, за что россияне могут держаться сегодня, по прошествии 74 лет после победы во Второй