СМИ

Словесно поддерживая разговоры о «едином человечестве» и «одной лодке», в которой оно-де находится, нельзя забывать, что «табачок врозь». И что лозунги глобализации, откуда бы они ни исходили, работают сегодня против национальных интересов России, которая в любом варианте такой глобализации неизбежно оказывается на ее очень далекой периферии.

Дважды войти в одну и ту же воду нельзя, но некоторые пытаются. Именно это первым делом приходит в голову при ознакомлении с совместной инициативой президентов США и Франции Дональда Трампа и Эммануэля Макрона «вернуть» Россию в «большую восьмерку» (G8), пригласив ее на саммит 2020 года. И именно это лидеры «большой семерки» (G7) собираются обсуждать во французском Биарицце, где на днях пройдет их очередной саммит. Не успел Владимир Путин добраться до Москвы из Брегансона, где встречался с Макроном, а Россия и Китай совместно поставить в Совете Безопасности ООН вопрос об американских испытаниях ракет средней дальности, как лидеры США и Франции по телефону договорились о России в «восьмерке». Аргументация хозяина Белого дома, популистски незатейливая и явно предвыборная, сводится к тому, что «Обама не любил Путина потому, что ему проиграл, вот и свел с ним счеты, исключив из «восьмерки» Москву».


Критические комментарии многих аналитиков, которые уже прозвучали в достаточном количестве, совершенно правильно сводятся к тому, что делать в «восьмерке» нашей стране нечего. Но доводы приводятся откровенно слабые, ограничивающиеся тем, что Москве за право посидеть за «мировым столом» придется чем-то расплачиваться. Например, отступить от принципиальных позиций в Сирии, в кризисе вокруг Украины и других постсоветских республик, в военно-стратегических вопросах, где много шума наделало совместное патрулирование дальневосточных рубежей России и КНР дальней авиацией двух стран и т.д. Это всё правильно, но не это главное. Строго говоря, то, о чём упомянул глава международного комитета Совета Федерации Константин Косачев, что Западу нужен формат «семь против одного» — это квинтэссенция подобной аргументации. Семь западных столиц собираются диктовать России, как себя вести в тех или иных вопросах, осознав, что отказав ей в 2014 году в участии в G8, они лишили себя возможность давить на Москву «глаза в глаза». Более того, антироссийские санкции также не отменены, и в этом случае наше согласие на формат «восьмерки» автоматически будет означать готовность к сохранению с Западом неравноправных отношений.

Поэтому Косачев предложил увеличить формат до «десятки», дополнив нынешнюю «семерку», наряду с Россией, еще Китаем и Индией. О санкциях как препятствии для реализации идеи восстановления формата «Группы восьми» заявил и другой сенатор-международник Алексей Пушков, посчитавший, однако, саму эту идею «здравой и единственно верной». В сумме вырисовывается следующая картина: прозападничество «верхов» никуда не делось, как и надежда с Западом «договориться», задрав ставки и потребовав равноправия. Ущербность российских элит — именно в этом: в том, что без тесного «партнерства» с Западом они себе внешней политики не видят и не мыслят, ибо душой и всеми внутренностями с ним срослись. Лукаво требуя «равноправия», они головой сами понимают, что его не будет, потому что у Запада цели противоположные. И самим фактом своего понимания соглашаются на заведомые уступки по горбачевско-ельцинской схеме. В этом и основная беда нашей страны и нашей внешней политики — в доминировании в элитах проевропейских и прозападных настроений. На словах «поворот на Восток» одобряется и поддерживается, но, как выясняется, не по-настоящему, а понарошку. И исключительно чтобы дешевкой этого лозунга попугать Запад: не захотите-де с нами договариваться — повернем к Китаю.


А на Западе посмеиваются и хорошо понимают, что ЭТИ никуда не повернут. Потому что Восток им «социально чуждый», а «социально близкий» им Запад. И пока ЭТИ рулят внешней политикой, мотивы торговли национальными интересами в обмен на интеграцию в западные глобальные элиты будут у них превалировать, и на этом всегда их можно будет поймать. И поэтому линия западных элит к нашим элитам выстраивается на двух максимах покойного Бжезинского: новый миропорядок строится «против России, за счет России и на ее обломках» и «500 млрд вашей элиты лежит в американских банках, и вы еще разберитесь, это ваша элита или уже наша». Предложение России от Трампа и Макрона вернуться в «восьмерку» есть концентрированное выражение этих двух максим, сведенных вместе, и оба сенатора-международника на эту удочку дружно клюнули. Иначе и быть не могло. Знаете, почему? Сейчас очень много дифирамбов поется внешней политике Сталина, по-настоящему блестящей и в высшей степени результативной. Но при обращении к сталинской политике (в большинстве случаев трудно назвать такие обращения «анализом») как-то забывается или предумышленно опускается, что секрет ее эффективности находился в антиевропейскости и антизападничестве. Сталин не был западником и не «сох» по Европе.

И поэтому когда в Потсдаме посол и олигарх Аверелл Гарриман, решив к нему подлизаться, стал делать комплименты насчет появления советских войск в Берлине, в центре Европы, советский вождь сухо поверг того в шок на концептуальном языке евразийства: «Царь Александр дошел и до Парижа». Европа в этом языке — придаток Евразии, «хвост от собаки», небольшой, хотя и важный полуостров, примыкающий слева на карте к великоконтинентальной евразийской махине. Не субъект, а объект — внешнего управления, и именно понимание этого, как и проведение к Европе соответствующей политики, и позволило Сталину в центре Европы оказаться, разделив ее с англосаксами. Мог и не делить, но понимая всю проблематичность предложения крупного полководца «дойти до Ла-Манша», ответил тому: «Дойти-то мы дойдем, а вот кто их кормить будет?». Как в воду глядел: если бы дошли, «план Маршалла» мог послужить не установлению контроля США над западом Европы, а превратиться в инструмент подрыва СССР в условиях уже послевоенного восстановления, многократно его усложнив. Поэтому и ограничился наш вождь традиционным для России предпольем у своих западных границ, которое потом позорно слили «преемнички», вляпавшиеся в Запад душой, или что там у них было вместо нее.


Так каковы действительные мотивы предложений Макрона и Трампа по восстановлению «восьмерки»? Их по большому счету всего два. Первый. Косачевские «семь против одного» — это продолжение многовековой западной политики Drang nach Osten, уходящей корнями в восстановление централизованной московской государственности в XV веке. Не раз и не два приходилось напоминать, что Европа тогда посчитала мировой баланс нарушенным в пользу Московии, а Московия, обозначив тенденцию превращения в Великую Евразийскую Империю, наоборот, восстановленным. И хотя время доказало верность именно российского взгляда, который, в отличие от европейского, за много столетий предвосхитил подъем ислама, обезопасив миропорядок интеграцией его северо-евразийской ветви в русскую государственность, на Западе до сих пор тешат себя иллюзиями, будто бы сдюжили, рванув тогда одеяло на себя. В том случае, если бы смогли организовать восток Европы на началах польского проекта, генетически антироссийского ввиду подчиненности Святому престолу, и вышли бы на границу с исламом где-нибудь на Волге. Это нам понятно, что «евразийские Балканы» в этом случае сформировались бы на тысячу-полторы километров севернее нынешних, а они в своей основной мещанской массе ввиду интенсивного промывания остатков мозгов этого не понимают.

Как интерпретируются эти «семь против одного» сегодня? Проектом трех «мировых блоков», миропорядок которого отражается структурой Трехсторонней комиссии, включающей североамериканскую, европейскую и азиатско-тихоокеанскую группы. Российской группы там нет, из чего следует, что самостоятельной роли в мировых делах западные планы для нашей страны не предусматривают. Известная спекуляция насчет Европы «от Лиссабона (то есть от Атлантики) до Владивостока», которую Макрон и воспроизвел Путину в Брегансоне — это включение России целиком в «европейский блок». Отсюда и заверения французского президента от партии Банка Ротшильдов, от которой в хозяева Елисейского дворца баллотировались и побеждали и все его предшественники, начиная с де Голля и Помпиду, в «европейском будущем России». Символической ценой достижений нынешней российской власти в вопросе консолидации страны и во внешней политике служит то, что в Брегансоне не вспоминали деголлевский проект «Европы от Атлантики до Урала», что на языке геополитики означает раздел России между европейским и АТРовским блоками. Между тем еще полтора десятилетия назад именно этот проект считался приоритетным. Однако его сдача в архив безопасности России не обеспечивает; это решается только постсоветской консолидацией и нейтралитетом в форме «финляндизации"/фрагментации восточноевропейских «чижиков» Вашингтона — от Варшавы и Праги до Бухареста и Софии.

Между прочим, говоря о «европейском будущем» нашей страны, Макрон имел в виду реабилитацию проекта «Париж — Берлин — Москва», которым определенная часть российской элиты бредила еще со времен первых докладов Римскому клубу, к созданию которого деятельно приложила руку. Французский президент здесь всего лишь торопится опередить немцев, у которых пока в повестке дня собственный транзит власти. И перезавязать на себя настоящую «ось» внешнего контроля над проектом «Париж — Берлин — Москва», которая сегодня протягивается из Вашингтона и Лондона в Берлин. И ставку в этом предприятии Макрон в равной мере делает как на то, чтобы оказаться первым около Трампа, так и на прозападные инстинкты российских элит. На них, отметим, не влияют даже внутренние споры, которые сводятся к выбору объекта своего обожания и подражания между Европой и Америкой. Резюме по этому макроновско-трамповскому мотиву повторного вовлечения России в «восьмерку» очень простое — это исходный пункт в «дорожной карте» нашего включения в западный проект с перспективой добровольного участия в новом «Генеральном плане Ost»: Россия как «Ноев ковчег» для спасения остального человечества, загадившего среду своего обитания до невозможности в ней существовать.

Точнее, не человечества, а его элит, которые пересаживаются сюда под условие, что русский и другие народы России «подвинутся», переместятся в «мегаполисы-агломерации» и поделятся с пришельцами всей остальной богатой и благодатной территорией. В перспективе — это проект раздела России на удельные княжества, которые окажутся под сюзеренитетом основных стран «большой семерки» (без Италии и Канады), как это было распланировано еще в декабре 1917 года соответствующим секретным англо-французским соглашением. Поэтому России в «большой восьмерке» делать нечего. Не являясь самостоятельной организацией, она представляет собой публичный филиал и своеобразный рупор Трехсторонней комиссии. Участвуя в ней, Россия априори соглашается не только и не столько с «неравноправием» (по Косачеву), сколько с выбором между двумя формами утраты суверенитета — целиком или по частям. А проевропейские амбиции «отечественных» элит, по этому факту вольно или невольно компрадорских, должны в этой ситуации рассматриваться одной из завуалированных форм работы на внешние интересы, то есть национального предательства. С соответствующими политическими и уголовно-правовыми последствиями для их носителей. Собственно, об этом уже не раз приходилось упоминать здесь, здесь, и далеко не только. Ведь «условия» такого возврата тем же Парижем были сформулированы еще в ноябре прошлого года.

Одно из двух: для такого возврата эти условия должен либо слить Запад, от них отказавшись вместе с потерей собственного лица, либо, теряя уже свое лицо, их должна выполнить Россия. Третьего не дано. И Мария Захарова, от имени МИД запросившая по «восьмерке» конкретику предложений, как будто этого не понимает! Поневоле согласишься с теми, кто давно уже говорит о том, что «поворот на Восток» требует в этом ведомстве нового «проворачивающего», у которого голову не заклинило в западном направлении. Второй мотив Трампа и Макрона раскрывается повесткой встречи в Брегансоне, где, помимо Украины и Сирии, почему-то присутствовала «торговая война США с Китаем». Двух мнений быть не может. Если запуск «черного кота» между Москвой и Пекином раньше осуществлялся Западом спустя рукава, по инерции, а не императивно, то сейчас, после известного эпизода над Японским морем, поднявшим на уши сателлитов Вашингтона в АТР, разведение России и Китая превращается в настоящий императив. Именно поэтому в «восьмерку» тащат только Россию, а никакого разговора о привлечении в нее Китая или Индии нет и не может идти, если, конечно, все без исключения участники этой истории не пляшут под «вувузелу» одного-единственного мирового центра. И не встроены в один-единственный проект будущего. Точнее, без будущего, ибо такой проект может предусматривать только одно — глобально-фашистскую «остановку истории», новый «тысячелетний рейх».

Возвращение в «большую семерку» с превращением ее обратно в «восьмерку» Москвой даже не должно рассматриваться. Если, конечно, мы не хотим в запале объединения с Вашингтоном против Пекина получить на самом деле их антироссийский альянс между собой. Так уже бывало, и кто забыл, того к внешней политике подпускать нельзя на пушечный выстрел! И последнее, самое главное. Словесно поддерживая разговоры о «едином человечестве» и «одной лодке», в которой оно-де находится, ни на минуту, даже секунду, нельзя забывать о том, что «табачок врозь». И что лозунги глобализации, откуда бы они ни исходили, работают сегодня против национальных интересов России, которая в любом варианте такой глобализации неизбежно оказывается на ее очень далекой периферии. Невзирая ни на проблемы в экономике, ни на мощь вооруженных сил, позиции в любой глобализации определяются наличием/отсутствием своего проекта, адресуемого человечеству. При выигрыше у других проектов он становится центром притяжения, при проигрыше всегда остается возможность, сохранив строй и порядок, отойти на исходные позиции и ощетиниться ракетами. Но бросаться в омут глобализации, такого проекта не имея, с потенциальными фронтами по всем постсоветским границам — это верх абсурда, граничащий с самоубийством.

Отсюда в центр внешней повестки, которая всегда как определялась, так и определяется внутренней политикой, становится «проклятый» идеологический вопрос, который в современном его состоянии «деидеологизации» на самом деле служит «фиговым листком», прикрывающим продолжение обанкротившегося либерализма. Которым в одинаковой мере руководствуются все прозападные элиты. Даже если либерализму при этом отказывают в будущем, без отказа на деле, а не на словах, путем слома хребта постсоветской либеральной инерции, стряхнуть его с себя не получится. Потому что у либерализма нет собственного национального проекта, эта космополитическая идеология — придаток глобалистских олигархических интересов, отводящий России в рамках концепции трех «мировых блоков» роль сырьевой колонии. И те, кто в нашей стране ее продвигают, именно этого на самом деле и добиваются, причем вполне осмысленно. И четко представляют себе, на что, на какую ликвидационную перспективу для страны и народа они обменивают прошлое и настоящее, лишая нас всех будущего.

Владимир Павленко