СМИ

VATNIKSTAN продолжает знакомить читателей с интересными находками из архивов и библиотек. На этот раз представляем автобиографические рассказы советского офицера о войне в Афганистане, которые обнаружил Андрей Диченко в журнале «Уральский следопыт» (№ 11 за 1990 год). Автором этих рассказов был Владимир Киеня, сотрудник Уральской военной контрразведки, отправившейся в Афганистан в 1984 году добровольцем.

Командировка офицера продлилась два года. Всю службу в Афганистане Владимир Киеня вёл дневник. Контрразведчик увлекательно и с вниманием к деталям повествовал о своей работе, столкновении с гипнозом, примерах неуставных отношений между советскими военнослужащими и боевых действиях. В 2018 году, после кампании по сбору денег, воспоминания Владимира Киени, вышедшего на пенсию звании подполковника ФСБ, были изданы под заглавием «Афганские перевалы» и уже успели превратиться в библиографическую редкость. Мы же обратимся к оригинальной публикации из журнала «Уральский следопыт».

Дуэль

Огромный двухмиллионный Кабул, скрытый зеленью, терялся вдали в чаше гор, как всегда настороженно-угрюмых. Чистейший горный воздух приближал их высокие коричневые вершины без какой-либо растительности. Невдалеке на холме гордо красовался пятиэтажный дом с колоннами — бывший шахский дворец, а сейчас штаб 40-й армии советских войск. По вечерам, почти ежедневно, как только стемнеет, светящиеся окна штаба видны далеко вокруг. Тогда и начинается очередная серия бесконечного «кино»…

Сначала от ближнего кишлака в направлении штаба по чёрному, как тушь, небу обманчиво медленно начинает двигаться малиновый след «трассера», затем долетает звук выстрела душманcкого «бура» (Винтовка «Бур-303», популярная среди моджахедов. — Ред.): «Да-дах!». Незамедлительно в ответ летит длинная пунктирная линия автоматной очереди советского «Калашникова». Короткая выжидательная тишина. Снова из кишлака нахально медленно в том же направлении летит одинокий «трассер» И раздается вслед: «Да-дах!». От подножия штаба по невидимому противнику нервно клокочут уже десяток автоматов. Видно, как в кишлаке, рикошетируя, пули разлетаются в разные стороны, словно искры от точильного камня. Теперь-то уж душман не посмеет нападать. Но ровно через минуту слышится знакомое «Да-дах!», и «трассер» насмешливо плывет по небу к дому с колоннами.

Терпение «шурави» (так называли советских граждан в Афганистане) лопается, десятки автоматов извергают в наглеца тысячи пуль, в бой включаются бронетранспортеры, гулко, как отбойные молотки, начинают стучать их крупнокалиберные пулеметы. Некоторое время в ответ ни выстрела, ни звука. Наступает настороженная тишина. Противники пытаются разглядеть друг друга в кромешной темноте. И снова к ярким окнам штаба вызывающе ползет малиновый «трассер», слегка опережая неизменное «Да-дах!». Тут дружно включаются в дуэль расположенные рядом батарея и даже танк. Их частые оглушительные выстрелы перекрывают уже сплошное и яростное негодование автоматов и пулемётов. Весь огонь обрушивается на место, откуда раздались одиночные выстрелы «бура».

Осмотр каравана. Картина Анатолия Хомутинникова
Сотни невидимых зрителей заинтересованно наблюдают красочный спектакль. Их симпатии явно на стороне неуловимого владельца «бура». Везде в мире «болеют» за смелых. Постепенно грохот утихает, выстрелы всё реже и реже…

Проходит в тишине несколько десятков секунд, и вновь раздается неуступчивое «Да-дах!». И снова — шквал огня, но пушки и танк уже не ввязываются, считая своё участие в подобном «бое» ниже своего достоинства. В следующий раз и пулемёты выходят из игры, только автоматы по-прежнему беснуются на методическое «Да-дах!».

Но и они постепенно умолкают, гаснут осветительные ракеты, и прожектор закрывает свой лазерный глаз. Победно звучит последний выстрел «бура», но ему отвечает лишь задумчивая тишина…

Восток — дело тонкое…

В бою наши десантники захватили в плен шесть душманов с оружием в руках. Попутно сдали их на гауптвахту в советский военный городок и помчались на БМП догонять своих, но не догнали. При переправе через стремительный желтый поток горной речки тяжелая машина ухнула в бомбовую воронку. Никто из экипажа и десанта не всплыл, да и не смог бы, так как на всех были бронежилеты, тяжелые, как гири, ботинки, магазины с патронами и гранаты. Погибли замечательные ребята, все награжденные боевыми орденами. Посмотрев, как водолаз безуспешно пытается зацепить трос за утонувшую машину, чтобы вытащить ее танками, я сел в вертолет, и через несколько минут он приземлился на площадке в центре части. Удрученный увиденным, зашел в караульное помещение, разложил на столе необходимые документы и приготовился к опросу задержанных. Ровно через 24 часа их необходимо передать по акту местным властям для дальнейшего разбирательства. Это требование действующего соглашения между афганской и советской сторонами. Очевидцы боя погибли, установить истину будет значительно труднее. Послал солдата за переводчиком и огляделся. Мухи облепили электрические плафоны, сплошным ковром закрывали потолок просторной комнаты. «Такого и в дурном сне не увидишь»,— пришла мысль, и в это время прибыл переводчик.

Картина Рената Шафикова
Ввели первого задержанного. Это был мальчишка, с пушком на щеках и тонким детским голосом. Сразу выпил половину предложенной ему трёхлитровой банки чая. Насратулло, сын Мохаммеда, возраст 13 лет. Отец воевал в 8-й пехотной дивизии афганской армии и год назад погиб. Дома — мать и пять братьев и сестёр младше его. Главой семьи стал дедушка. В отряде «непримиримых» Насратулло находился около трёх месяцев, после того, как их командир избил дедушку, а его взял к себе силой. С напарником переносил по горам боеприпасы. «Будь он проклят!» — сказал Насратулло о командире душманов Рахматулло и стал подробно рассказывать, вытирая плачущие глаза рукой, как тот пытал и убивал местных дехкан (обозначение среднеазиатских крестьян). С этим «душманом» всё ясно… Доставили Рахматулло. Брюнет с — яркими голубыми глазами, что среди афганцев большая редкость. Пристальный, умный взгляд. Опустился не на стул, стоящий чуть в отдалении, а на пол возле моего стола, привычно скрестив ноги. Какая у него обаятельная, белозубая улыбка!

Бывший студент Нангархарского университета. За ним пришли ночью и насильно увели в банду. Долго били, полгода держали в зиндане. Ненавидит эту опустошающую душу, длительную войну, хотел бы продолжать учёбу, мечтает о посещении Советского Союза. Уважает сильных и мужественных «шурави». На его руках нет крови. Холост. Родители в провинции Баглан занимаются сельским хозяйством…

Какая-то необычная пелена доверия и сочувствия охватывает меня. Всё окружающее становится размытым. В центре внимания его необыкновенные, лучистые, доброжелательные глаза. Я безоговорочно верю всему, что он говорит. Вера в его порядочность, сострадание захлёстывает, на улыбку я отвечаю такой же искренней улыбкой единомышленника. Глубоко в душе нарастает протест против сказанного ранее мальчишкой об этом чистом человеке. Внезапно резкий окрик переводчика возвращает меня к действительности. «Не улыбайся! Не улыбайся!!» — громко и зло кричит тот и делает шаг вперед, загораживая меня от Рахматулло. Затем поворачивается и говорит: «Товарищ майор! Он же применяет гипноз!».

Картина Рината Шафикова
Меня как будто ударяет током. Бросаю взгляд на задержанного. В его глазах откровенная ненависть и страх, руки сжаты в кулаки. Полностью овладеваю собой. Убираю автомат со стола, до которого — на мгновенный бросок. Удивлённо отмечаю, что забыл закрыть металлические задвижки окна, рядом густые камышевые заросли. Командую: «Увести задержанного». Презрительно улыбнувшись, он стремительно поднимается на ноги и бесшумно, походкой молодого барса уходит в сопровождении вооруженного солдата.

Приносят ориентировку. «…Рахматулло, сын Гуляма, крупного землевладельца, 22 года, добровольно вступил в ИПА (Исламская партия Афганистана), участвует в боевых действиях против правительственных войск в течение шести лет. Дважды прошёл спецподготовку в Пакистане. Лично из гранатомета уничтожил советский и два афганских танка. Сжёг три школы, расстреливал учителей. Проявляет особую жестокость к местному населению, лояльно относящемуся к конституционной власти, и особенно к пленным…». Далее идут списки уничтоженных его наемными бандитами. Вносят китайский десантный автомат, полевую сумку с документами и японские часы «Seiko», принадлежащие Рахматулло. С этого и надо было начинать, но после гибели товарищей я проявил поспешность. Через два часа Рахматулло даёт подробные показания по спискам именного состава его группы, ее кровавом пути, дислокации, структуре и личном составе спецподразделения в Пакистане. Разговор продолжается…

Не пойте хором по ночам…

Наше одноэтажное, похожее на спичечный коробок на боку общежитие называли «модуль». Если громко чихнуть, то желают здоровья сразу несколько голосов из разных комнат. Два моих соседа-прапорщика, вернувшись с продсклада, где они днем несли службу, долго плескались под душем, неторопливо брились и, надев десантные тельняшки и пятнистые маскхалаты, выглядели бывалыми вояками. Иногда к ним приходили «чековыжималки» — женщины, которые любят за чеки «Внешпосылторга».

Звуковой сценарий таких вечеров был всегда неизменен: бульканье, разговор шепотом, повизгивание. Снова бульканье, громкий разговор, русские и украинские народные песни и, наконец, богатырский храп. Многие жильцы, как и я, возвращались в «модуль» далеко за полночь и, положив по подушке на каждое ухо, засыпали, как убитые. Да и что стоит этот храп на фоне постоянной перестрелки до глубокой ночи. Приехав на несколько дней в Союз, я не мог заснуть без привычного грохота стрельбы.

Через комнату недавно поселили молодого лейтенанта, который, хотя и изматывался днем на службе, ещё не привык засыпать под кабульский «оркестр». Вечером не стреляли. Но бульканье, визги и громкие разговоры за тонкой стенкой явно действовали офицеру на нервы. Когда соседи в четыре голоса затянули «Катюшу», он, вежливо постучав, приоткрыл дверь и попросил: «Ребята, можно потише?». Картинно развалившись на стуле, красавец-прапорщик, пренебрегая нормами устава, произнес: «Пошел бы ты..!». Остальные дружно заржали.

Кишлак в окрестностях Кабула. Картина Анатолия Хомутинникова
Скромно притворив дверь, офицер ушел. Затем снова появился, неторопливо, на виду у всех разогнул усики чеки взрывателя гранаты Ф-I, бережно катнул её по полу к ногам прапорщика и закрыл за собой дверь…

Мощно оттолкнувшись обеими ногами от пола, прапор спиной вперед стремительно вылетел в окно «модуля», вынося на плечах оконную раму. Его товарищ совершил бросок, достойный Льва Яшина, и тоже исчез. За ними «рыбкой» мелькнула полуобнаженная «чековыжималка», сверкнув ослепительно белым. И только ее «боевая подруга» застыла на кровати, напряженно глядя на гранату и подтянув сжатые колени к носу.

Помедлив, граната негромко хлопнула, и из неё потянулся небольшой дымок. Спустя секунды в оконном проеме одновременно появились растрепанные головы всех трёх «певцов». Дверь в комнату снова легонько открылась, и появившийся лейтенант равнодушно-вежливо произнес: «Сейчас была учебная, в следующий раз будет боевая». Помолчав, уточнил: «Ясно, орлы?!». «Ясно!!!» — дружно ответили «герои» и их боевые подруги. С тех пор в соседней комнате всегда тишина…

Ранили сына

Рано утром мои соседи по «модулю» улетали в Союз насовсем. Заранее уложили вещи в старые парашютные сумки, оформили документы и позвали меня на прощальный ужин. Я пришёл, как обычно, после полуночи, закончив трудный рабочий день. Олег улетал в Севастополь, Миша в родную Белоруссию. Боевое братство сближает. Всё и обо всём было многократно обсуждено. И будущие места службы, и привычки жён и детей, характеры начальников, достоинства женщин: местных и на Родине… Выпили и закусили опротивевшей «красной рыбой» сайрой в томатном соусе. Лениво постреливали невдалеке часовые, отвечая на одиночные выстрелы из ближайшего кишлака. Помолчали. Тоскливо-протяжно завыла сигнальная мина. Видимо, местный зверек-шакал неосторожно зацепил незаметную в темноте проволочку. Взлетело пять разноцветных ракет, обозначая место его пребывания, негромко хлопнул звук разрыва подпрыгнувшей мины. Как на поминках, в наступившей тишине дружно и жалостно заголосили тонкими голосами его собратья.

Письмо матери. Картина Василия Возняка
«Третий тост»,— сказал Миша, и по традиции выпили молча, стоя и до дна за погибших товарищей. «Провожать не смогу»,— сказал я и, обняв ребят на прощанье, вышел из «модуля». Раздался резкий, пронзающий, как копье, свист, сверкнула яркая вспышка, и страшный удар потряс «модуль». С ободранной щекой, весь в пыли, я вбежал в коридор. При свете фонариков вытащили Олега и Мишу, на санитарной машине отправили обоих в санчасть. Ракета ударилась в потолочную балку комнаты и взорвалась над их головами. Взрыв разметал крышу, но вниз попали только мелкие осколки, которые изрешетили мебель и стены. Несколькими ранило Олега и Мишу, но не тяжело.

Войдя в свою комнату, я одеялом занавесил разбитое окно, заменил пробитые осколками наволочку и простыни. Крест-накрест жирно перечеркнул 342-й еще не проснувшийся день пребывания в Афганистане на разграфленном на два года самодельном календаре. Вглядевшись в прикрепленную на стене фотокарточку жены и сыновей, обнаружил, что она пробита осколком. Тревога и невысказанный вопрос были в глазах жены. Как оленёнок, младший сын смотрел на мир спокойно и Доверчиво. Удар пришелся по левой руке старшего — юноши, которого только что призвали в армию. Бережно погладил его раненую руку. «Больно, сынок?» — хотел спросить, но в горле пересохло. Закололо сердце, горечь сжала его тугим комком. «Ранили сына», — неотвязно терзала мысль, долго не дававшая забыться тревожным и чутким сном…

Автор Владимир Киеня. Уральский следопыт, № 11, 1990

Иллюстрация с обложки: картина Анатолия Хомутинникова «Взвод»
Источник