СМИ

Причерноморский регион этим летом постоянно «искрит» из-за пересечения в нем интересов России, Запада и стран исламского мира

Военно-морские силы НАТО проводят учения у берегов, в отношениях России и Грузии произошел острый кризис, сохраняется напряженность вокруг Нагорного Карабаха, при этом Турция, к негодованию союзников по Североатлантическому альянсу, покупает у России зенитно-ракетные комплексы С-400. Рассказал ведущий научный сотрудник Центра евроатлантической безопасности Института международных исследований МГИМО Сергей Маркедонов.

— Г-н Маркедонов, сегодня у всех на слуху конфликт между Москвой и Тбилиси. Что же стало истинной причиной июньских событий, и как теперь России надо развивать отношения с Грузией?

— Я думаю, что нынешняя конфронтация между Москвой и Тбилиси, условно говоря, имеет два измерения. Первое касается внутренней политики, потому что в последние два года в Грузии нарастают протестные движения. Причины у них разные. Но вопрос России используется как внутриполитический фактор.

Действия правящей партии «Грузинская мечта» представляются оппозицией не просто как ошибочный курс в экономике или, скажем, как большой разрыв между реальностью и обещаниями этой партии, которые были даны в 2012 и 2016 годах на парламентских выборах.

Курс «Мечты» преподносится едва ли не как политика, которая проводится в российских интересах.

Дело в том, что среди грузинских избирателей — как среди тех, кто голосует за оппозицию, так и тех, кто голосует за «Грузинскую мечту» — есть люди, являющиеся беженцами из Абхазии и Южной Осетии, есть и те, кто был вовлечен в эти конфликты. И российская тематика вызывает определенную мобилизующую реакцию.

Но фактически, когда используются попытки разыграть во внутриполитических целях внешнеполитическую карту, этот вопрос мгновенно перерастает как минимум в проблему двусторонних отношений, а как максимум — в международную проблему.

— Почему международную?

— Потому что то, что происходит в отношениях Москвы и Тбилиси, естественным образом волнует и Ереван. Армения не имеет прямой границы с Россией, а через Грузию проходят три четверти ее экспорта и импорта. Есть такая дилемма: Россия — стратегический союзник, а Грузия — важный экономический партнер, выход во внешний мир в условиях региональной изоляции.

Ситуация с российско-грузинскими отношениями волнует и Азербайджан.

Мы видим, что параллельно складываются довольно непростые отношения вокруг монастырского комплекса Давид Гареджи — участок азербайджано-грузинской границы там до конца не делимитирован.

Оппозиция пытается разыгрывать и эту проблему с точки зрения внутренней политики. Поэтому здесь вопрос не только российско-грузинских отношений.

В последние дни мы часто слышим заявления о том, что отношения между Москвой и Тбилиси были на стадии нормализации, а теперь все отброшено. Я напомню, что отношения России и Грузии не были блестящими и до того. Даже на стадии нормализации между государствами не было дипломатических отношений.

Да, были экономические контакты, транспортные связи, туризм — это все работало, но дипломатических отношений не было. И расхождения по статусу Абхазии и Южной Осетии, как и перспектива вступления Грузии в НАТО, были. Эта совокупность проблем дала тот взрыв, который мы наблюдаем сегодня.

— Этот взрыв еще не успел утихнуть, как в регионе обозначились новые разногласия: горячие споры вызвала поставка российских ЗРК С-400 Турции. Комментируя эту закупку, генерал Кёртис Скапаротти заявил, что Россия беззастенчиво пользуется разногласиями, которые возникают у Турции и НАТО. Действительно ли существуют эти противоречия, насколько они глубоки и чего ждать Южному Кавказу от Турции Эрдогана?

— Проблемы между Турцией и коллективным Западом носят многоплановый характер. Если мы посмотрим на Европейский союз и Турцию, то здесь существует проблема демократических стандартов и прав человека, что ЕС очень часто ставит Турции в вину.

Не стоить забывать и о проблеме Кипра. Сейчас Турция осуществляет геологоразведку неподалеку от Кипра, что вызывает резко негативную реакцию ЕС. В свою очередь, в парламенте Турции четыре основные партии опубликовали совместную декларацию, которая осуждает решение Евросоюза приостановить переговоры на высоком уровне с Анкарой. Есть серьезные проблемы в отношениях между США и Турцией.

Турция видит вмешательство США в свои внутренние дела.

Это и до сих пор неурегулированные отношения после попытки государственного переворота в 2016 году, и споры вокруг проповедника Фетхуллаха Гюлена и его роли, на которую у этих государств разные взгляды.

Что касается Ближнего Востока, то турки не могут простить американцам поддержки курдов. Хотя эта поддержка, скажем так, ситуативна и не носит последовательного характера, она Турцию очень тревожит.

Что касается России, то она рассматривается как противовес этим, условно говоря, западным устремлениям, западному критицизму в отношении Турции.

Однако, мне кажется, этот противовес, это сотрудничество с Россией носит все-таки ограниченный характер. Один мой турецкий коллега, Бюлент Араз, характеризуя отношения между Турцией и Россией, употребил такое словосочетание, как «соревновательное сотрудничество».

В отношениях России и Турции существуют многочисленные разногласия — возьмите тот же Крым. Да, мы говорим, Крым — это российская территория, оспариванию этот вопрос не подлежит. Но Турция признает принадлежность Крыма Украине.

Другой пример: Нагорный Карабах. Здесь Москва пытается выступать в роли модератора в урегулировании конфликта и выстраивать отношения как с Арменией, так и с Азербайджаном, может быть, и с некоторым перекосом в сторону Армении.

Но все же Азербайджан совсем не то, что Грузия. Россия очень ценит отношения с Баку, и Баку отвечает взаимностью. А Турция имеет очень жесткий, абсолютно проазербайджанский подход. Конечно, он протурецкий, в том смысле, что генерируется не из Баку, а из Анкары, но эта позиция совпадает с позицией Азербайджана. У Турции нет дипломатических отношений с Арменией, что для России, естественно, не самый лучший вариант, учитывая стратегический характер российских отношений с Ереваном.

То же самое касается и Ближнего Востока — для России главным врагом в этом регионе является радикальный исламизм, Россия всеми силами последовательно ему противостоит. Для Турции это, конечно, враг, но главный противник и главный вызов для нее — это курдское движение. Призрак независимого Курдистана для Турции гораздо опаснее, чем радикальный исламизм.

Поэтому говорить о том, что российско-турецкий альянс — это нечто сложившееся, да еще и антинатовское, я бы не стал. Турция не заявляет о выходе из НАТО, НАТО тоже не ставит вопрос об исключении Турции.

Запад понимает, что Турция в рамках НАТО более контролируема — как и ее армейские структуры и структуры безопасности.

80-миллионная страна вне такого контроля несет в себе много рисков и много непредсказуемости.

Что касается Южного Кавказа, Турция, безусловно, активна в этом регионе, она исходит из позиции признания территориальной целостности всех стран. Худшие отношения у нее с Арменией, поскольку здесь есть расхождения как исторического, так и актуально-политического характера, касающиеся Нагорного Карабах

Турция с Азербайджаном — союзники, осуществляющие военно-техническое сотрудничество. Элемент значительного экономического влияния Турции присутствует в Грузии.

Тем не менее при всей важности турецкого фактора на Южном Кавказе, все-таки первостепенным приоритетом турецкой политики остается Ближний Восток. В настоящее время это в первую очередь Сирия, а также проблема курдского движения в самом широком смысле этого слова.

Я бы также рассматривал и кипрское направление. Кавказское направление все же по значимости уступает перечисленным выше.

В случае с российско-грузинским спором Турция не занимает чью-либо сторону, не придерживаясь пророссийской позиции, но и прогрузинской тоже — каждый из партнеров важен для Анкары. Не думаю, что Турция будет активно играть в каком-то из этих направлений.

— Тем не менее корабли Турции приняли участие в учениях НАТО «Морской щит — 2019» в Черном море. Как всегда, необходимость их проведения доказывается наличием «российской угрозы». К чему может привести эта антироссийская истерия и повышение активности НАТО в Черноморском регионе?

— За последние несколько лет этот тренд стал достаточно устойчивым. Чему он служит?

Во-первых, любое военное усиление — это не просто проверка технического и тактического состояния частей; во многом это и политическая демонстрация. Не зря Клаузевиц говорил о войне как о продолжении политики иными средствами. О войне здесь, конечно, речи не идет, но военная демонстрация — это тоже продолжение политики.

Эти учения показывают интерес НАТО к Черному морю.

Они должны продемонстрировать, что статус Крыма для НАТО неизменен, никакой российский суверенитет над Крымом НАТО не признает.

Российское присутствие в Крыму рассматривается как некий вызов, как и присутствие в Абхазии.

В СМИ говорится, что именно Россия является страной, которая нарушает условия коллективного Запада, его идею Wider Black Sea Region. Потому что большинство черноморских стран или сделали выбор в пользу НАТО, как Турция, Румыния и Болгария, или заявляют об этом выборе, как Украина и Грузия. А вот Россия выбивается из этого «парада».

В определенном смысле в этом есть опасность, потому что любые военные демонстрации и такие заявления, подкрепленные силой, таят определенную угрозу — мало ли куда какой корабль зайдет или какой самолет залетит.

Это всегда создает нервозность и непредсказуемость.

Что касается Черного моря, здесь можно было бы использовать опыт, который был наработан Россией и НАТО на Балтике или Россией и Западом в Сирии. Там существуют определенные каналы коммуникации между военными, чтобы держать ситуацию под контролем и не допускать эксцессов.

— Действия НАТО во многом определяются политикой Соединенных Штатов. Какую политику на Южном Кавказе выбрала новая администрация Белого дома?

— Если говорить о Кавказе, то здесь я не вижу каких-либо выдающихся ноу-хау от американской администрации. Мы должны понимать, что для американцев Кавказ не то измерение, каким он является для России. Мы говорим о некоей диспропорции восприятия, потому что для России Кавказ — это во многом продолжение сюжетов внутренней безопасности; многое связывает его с Северным Кавказом — это непосредственная граница, это ближнее зарубежье.

Для Штатов Кавказ — никак не ближнее зарубежье. Он фигурирует в общих вопросах, где Кавказ — это часть проблем в отношениях с Россией.

Да, это Грузия, очевидно. Кавказ, естественно, является частью проблем с Ираном. Иран граничит с Арменией и Азербайджаном, Иран выходит на районы вокруг Карабаха и так далее. Наращивание кооперации Ирана с Арменией, возможно, Ирана с ЕАЭС с каким-то выходом на более широкие интеграционные связи не слишком обрадовало бы Штаты.

Понятное дело, что это комплекс турецких проблем, поскольку Турция — это союзник США, несмотря на все разночтения и расхождения, союзник, которого называли главным союзником в исламском мире.

Для Штатов Кавказ — не столько Грузия, Армения и Азербайджан, сколько Турция, Россия и Иран.

— Можно вспомнить прошлогодние заявления [советника президента США по национальной безопасности] Джона Болтона, который высказывал недовольство высоким уровнем военно-технического сотрудничества России с Арменией и Азербайджаном. Там даже говорилось о том, что Америка готова предоставить свои возможности, свое вооружение этим странам, что нарушало бы предыдущую политику. Но это так и осталось декларацией.

Сегодня Штаты всячески поддерживают Грузию. И недавний визит премьер-министра Грузии Мамуки Бахтадзе в Вашингтон, приуроченный, кстати, к десятилетию подписания Хартии стратегического партнерства в 2009 году, тоже о многом говорит.

Поддержка Грузии — это создание некоего форпоста, некоего хаба для сдерживания России.

И здесь есть важный момент. Скорее всего, Грузия в НАТО не вступит, потому что НАТО не собирается править документы, которые касаются членства для стран, имеющих территориальные споры и внутренние неразрешенные конфликты. Но ведь это не закрывает, скажем, возможности для наращивания военной кооперации Грузии и США.

В НАТО? Зачем в НАТО? Однако превращение Грузии в привилегированного партнера Штатов в Евразии вполне возможно. Я думаю, это направление будет каким-то образом реализовано.

Что касается конфликта в Нагорном Карабахе, были большие опасения в том, что с приходом новой администрации начнется некая конкуренция за миротворчество.

До сих пор Карабах был уникальной точкой, где Штаты и Россия определенным образом взаимодействовали.

Попытки представить Россию как не очень эффективного модератора все же довольно пассивны, как мне кажется. При всем этом Кавказ не является темой №1 для США. Возможно, если бы он таковым был, мы бы видели более сильный накал страстей. Все-таки в отношениях больших игроков кавказская тема играет скорее подчиненную роль.

— Есть ли сегодня угроза разморозки конфликта и повторения «Четырехдневной войны» 2016 года между Арменией и Азербайджаном?

— Смотрите, какая ситуация. Когда спрашивают о том, есть ли возможность эскалации в Карабахе, я всегда говорю, что есть. Вопрос в том, насколько эта возможность высока или низка. Просто сама возможность очевидно присутствует. Почему?

Потому что не решаются принципиальные вопросы, стороны исходят из своих максималистских позиций. Азербайджан говорит о возвращении Карабаха, не только оккупированных районов, но и самого Карабаха, Армения говорит о самоопределении Карабаха и его включении в переговорный процесс. Здесь нет общих точек, по которым стороны могли бы договариваться.

При этом в прошлом году зафиксирован некий рекорд, скорее хороший рекорд: 130 дней обходилось без жертв, количество инцидентов за 5 лет было на самом низком уровне. Но в этом году мы снова видим тенденцию роста, особенно в начале лета, перед встречей в Вашингтоне министров иностранных дел Армении и Азербайджана. Значит, пресловутый карабахский маятник по-прежнему работает.

Переговоры не убираются полностью, они продолжаются, но не становятся содержательными. Это не то, что называется conflict resolution — разрешение конфликта, это conflict management — управление конфликтом.

Поскольку это управление происходит, так или иначе, вероятность повторения, хотя и существует — а она, повторюсь, всегда существует, — не столь высока. В любом случае, 100% повторения того, что было в 2016 году, не будет. Два раза одно событие полностью повторяться не может.

— Возникает ощущение, что весь регион застыл во времени — надежды на мирное разрешение этих противоречий в обозримой перспективе практически нет. Какой политики в Закавказье должна придерживаться Россия? Что должно стать ее приоритетами в этой турбулентной обстановке?

— Политика, как мне кажется, должна строиться с учетом индивидуальных особенностей партнеров. Очень сложно найти общую схему, под которую подойдут Армения, Азербайджан и Грузия. У нас разный уровень отношений с этими странами.

Общие рамки — это недопущение конфликтов в непосредственной близости к границам России, быстрое и оперативное предотвращение и гашение возможных инцидентов.

Очевидно, что в любой конфликт, если будет происходить его эскалация, будут входить внешние игроки. Также необходимо выстраивание индивидуальных подходов с каждым внешним игроком, потому что тут тоже нет общих рамок.

Если по Грузии со Штатами мы диаметрально расходимся, то по Карабаху возможно определенное понимание. Там, где понимание есть, — замечательно, его надо сохранять. Там, где понимания нет, надо, по крайней мере, пытаться не углублять противоречия, пытаться управлять конфликтами, по которым есть разночтения.

Михаил Захаров, Rubaltic

Обязательно подписывайтесь на наши каналы, чтобы всегда быть в курсе самых интересных новостей News-Front|Яндекс Дзен и Телеграм-канал FRONTовые заметки