СМИ

Если мы хотим сказать о показном блеске, о ложном благополучии, за фасадом которого стоит иная, «некрасивая», реальность, мы привычно говорим: «потемкинская деревня». Ну кто же не знает, как князь Григорий Потемкин «на самом деле» во время путешествия Екатерины II в Новороссию и Крым временно населял людьми пустые степи, а на ширмах распорядился намалевать деревни. На самом деле — перед нами еще один культурный миф о России, созданный иностранцами и некоторыми завистниками-русскими.

Рождение мифа

Более полугода, с 2 января по 11 июля 1787-го, Екатерина Великая совершала путешествие в Северное Причерноморье — Новороссию и Тавриду, недавно присоединенные (после войны с турками) к России. Управление новыми территориями было отдано князю Г. А. Потемкину. Длина пути, проделанного императрицей со свитой, составила 5657 верст, 446 из которых — по водному пути. Императрицу сопровождали иностранцы — принц де Линь, граф Сегюр (посол французского двора), граф Кобенцель (посол немецко-римского императора), Фиц-Герберт (посол английского двора). Во время путешествия состоялась встреча и с польским королем, и австрийским императором Иосифом II (обсуждалась судьба Османской империи). Именно они, иностранцы, и «разглядели» бутафорию за пышным фасадом потемкинских презентаций.
Как заметили острым взором и «непомерные амбиции» князя: «Фиц-Герберт даже придумал новороссийскому генерал-губернатору подходящий латинский девиз: «Nec vigetquiquam simile aut secundum», т. е.: «Да не пребудет на кого-либо похож или после кого-либо вторым». В общем, им почему-то был выгоден миф о «потемкинской деревне». Почему? Ответим позже.

Но им помогали и русские: князь М. М. Щербатов не раз проявлял свои недовольства течением дел в России и екатерининскими «прожектами». Ему подыграли П. А. Румянцев (генерал-губернатор Малороссии, видевший теперь в Потемкине соперника) и канцлер А. А. Безбородко, всегда составлявший оппозицию светлейшему князю. Итак, почти все иностранные гости (и отчасти русские оппозиционеры) писали, что не было никаких селений, а были только живописные декорации, будто «Екатерине несколько раз кряду показывали одно и то же стадо скота, которое перегоняли по ночам на новое место; в воинских магазинах мешки были наполнены не зерном, а песком». Также и роскошные магазины с ювелирными украшениями переезжали с места на место и т. д. Таким был «общий глас». Однако, тот же де Линь назвал этот «общий глас» нелепой басней... Но высказывания иностранцев отражали определенные ожидания: они не хотели принимать увиденное за реальность!

Академик А. Панченко, описавший наиболее полно историю возникновения мифа о «потемкинских деревнях», смог доказать интересный факт: МИФ о них возник ДО путешествия Екатерины Великой в новую Россию. Он возник еще в петербургских гостиных и следовал за императрицей по пятам: об этом же говорили ей и в Киеве, что отражают дневники ее секретаря. «Разбор источников, — пишет А. Панченко, — не оставляет сомнений, что мысль о «потемкинских деревнях» возникла за несколько месяцев до того, как Екатерина II ступила на новоприобретенные российские земли. Миф предварял реальность, и в этом нет никакого парадокса, если учитывать атмосферу соперничества, наговоров и взаимной ненависти, в которой жил петербургский высший свет.
О том, что ее ожидает лицезрение размалеванных декораций, а не долговременных построек, царице твердили еще в Петербурге». По сути, это были разговоры о мистификации, якобы устроенной Потемкиным для Екатерины и ее двора. Это были наговоры, усиленные страхом присоединившихся иностранцев. Дело в том, что увиденное ими могло вызывать в них только страх.

Что видели на самом деле?

Для того, чтобы понять происходящее, нужно уяснить: какие же стратегические цели преследовал сам князь Григорий Потемкин? Что он хотел транслировать высоким путешественникам и главной среди них — Екатерине? Первое, что поражало воображение — это зрелищность. Потемкин организовал на всем пути зрелища, типичные для придворного быта XVIII века — иллюминации и фейерверки. Салютом отмечались встречи и отъезды высоких гостей, иллюминации с вензелем императрицы тоже устраивались не раз, фейерверк в Севастополе произвел фантастическое впечатление и на императора Иосифа, перед глазами которого рассыпался сноп из 20 тысяч ракет. Даже горы были декорированы — увешены вензелями императрицы, составленными из 55 тысяч плошек! Столь же роскошными (и, конечно же, расточительными, что, прежде всего, отметили иноземцы) были иллюминации и в других городах. Да, денег потрачено было много: но и это в России принято — тратить деньги не только в тучные годы. Слава и красота зрелища важнее денег!

Но сейчас важно подчеркнуть и другое: Потемкин «действительно декорировал города и селения, но никогда не скрывал, что это декорация» (А. Панченко). Тут никто никого не обманывал! Ведь тот же граф Сегюр писал: «Города, деревни, усадьбы, а иногда простые хижины так были изукрашены цветами, расписанными декорациями и триумфальными воротами, что вид их обманывал взор, и они представлялись какими-то дивными городами, волшебно созданными замками, великолепными садами». Потемкинская иллюминационная и зрелищная феерия были сказочно великолепны, сопровождали поезд императрицы на всем пути, но как раз цель феерии была прямо противоположной смыслу «потемкинской деревни». Все происходило с точностью до наоборот: за пышной феерией стояли серьезные государственные идеи.
Как говорит А. Панченко: «...Некоторые из потемкинских «чудес» обладали повышенной знаковостью»... Среди акцентированных тем государственной важности были темы флота, армии и цивилизации.

Инкерманский обед

Тема флота, его славы, побед и развития воплощалась в зрелищных символах: во-первых, императрица отплывала от Киева по Днепру на галерах колоссальных размеров и построенных в римском стиле. Они составили целую флотилию, и были не просто средством хоть и роскошного, но передвижения: галеры были вооружены, они салютовали, производили маневры. Во время встречи польского короля они были выстроены в боевом порядке и салютовали из орудий. Вроде бы перед именитыми гостями было просто развлечение, но на самом деле Потемкин все продумал: по мере движения царственного поезда все мощнее заявляет себя «тема флота» и все громче гремели громы корабельных пушек.

В мае 1787 года на встречу с русской императрицей прибывает Иосиф II. В Херсоне на их глазах произошел спуск трех военных кораблей. Граф де Людольф писал: «...Я не мог себе представить того, чтоб эти суда могли быть готовы к прибытию императрицы, но работали так усердно, что к назначенному сроку все было готово... Все сделано только на скорую руку. Тем не менее, я был поражен прилагаемою ко всему деятельностью. Это страна вещей удивительных, и я их всегда сравниваю с тепличными произведениями, только уж не знаю, будут ли они долговечны». Восхищение тут сдобрено сильной долей скептицизма, но, собственно, что ж еще ждать от придворного, если на вопрос императрицы Иосифу о том, что он «думает о ее хозяйстве», он только и смог, что поклониться без слов...

«Европейцы, — говорит А. Панченко, — оставались неисправимо самодовольны: всякий русский успех казался им нонсенсом: «Строитель — русский, и никогда не выезжал из своего отечества, но, по-видимому, он хорошо знает свое дело, потому что знатоки говорят, что корабли эти очень хорошо сделаны». Но главное потемкинское «чудо» ждало всех еще впереди: своего грандиозного апофеоза «тема флота» достигла в Севастополе, когда во время обеда в Инкерманском дворце были отдернуты занавеси и Черноморский флот, стоявший на рейде, устроил салют матушке Екатерине и всем гостям ее. Стоит обратить внимание еще на один маркированный факт — ему Потемкиным придана была «повышенная значимость». Императрица объезжала суда на катере, который был точной копией катера султанского.
Император Иосиф был просто поражен, увидев русские суда. Все иностранные гости так или иначе оставили воспоминания о знаменитом «инкерманском обеде», продемонстрировавшем главную государственную мысль Потемкина: флот в России уже есть, черноморская эскадра охраняет новые берега. Потемкин своего добился: эта мысль о русском флоте крепко застряла в головах иноземных путешественников. Зрелище было полезно для России.

Армия и обустройство Новой России

По пути следования Екатерины Великой Потемкин выставил и различные воинские соединения — тема армии тоже решалась им весьма в зрелищной форме. Три тысячи донских казаков, стоявших фронтом, увидели иноземные путешественники, о чем весьма красочно писали: «Когда мы их миновали, вся эта трехтысячная ватага пустилась вскачь, мимо нашей кареты, со своим обычным гиканьем. Равнина мгновенно покрылась солдатами и представляла воинственную картину, способную всякого воодушевить». Вполне «воодушевительные» картины можно было видеть и в других местах: в Кременчуге состоялся блистательный смотр войск и большие маневры, от Перекопа присоединилась татарская конница, вступив в почетное сопровождение императрицы; встречали государыню и калмыцкие полки.

Новая Россия — Новороссия — была присоединена к «маленькому хозяйству», как любила говорить Екатерина, совсем недавно. Какая мысль была в таком случае важна для государственного мужа, наместника края Г. А. Потемкина-Таврического? Мысль о цивилизации пустынной степи, где пока почти не было ни населения, ни городов. «Признаюсь, что я был поражен всем, что видел, — писал граф де Людольф, — ...Вы без сомнения думаете, друг мой, что Херсон пустыня, что мы живем под землей; разуверьтесь. Я составил себе об этом городе такое плохое понятие, особенно при мысли, что еще восемь лет тому назад здесь не было никакого жилья (Херсон был заложен в 1778 г. — К. К.), что я был крайне поражен всем, что видел... Князь Потемкин... бросил на учреждение здесь города семь миллионов рублей». И далее следуют похвалы «кремлю», саду и дворцу императрицы, верфи, домам, планировке улиц.

Главным действом, символизирующим цивилизаторские усилия России, была закладка города Екатеринослава — торжество состоялось сразу по приезде императора Иосифа II. Сама церемония демонстрировала, прежде всего, ГРАНДИОЗНОСТЬ ПЛАНОВ. Для русских это всегда важно. После молебна был заложен первый камень будущего екатеринославского собора. Новый собор должен был превзойти главную святыню католического мира — собор Св. Петра в Риме. Есть свидетельства того, что Потемкин приказал «пустить на аршинчик длиннее, чем собор в Риме».

Ну и пусть, что не получилось такое грандиозное строительство: в тот исторический момент была важна сама установка на масштабность задач. А планы Потемкина были просто грандиозны и фантастичны, будто всем вокруг говорили: русские не боятся будущего. Он хотел превратить Екатеринослав в столицу Новороссии: он начертал городу славное и роскошное будущее. Потемкин смог сделать так, что путешественники не столько были реальностью вдохновлены и удивлены, но именно планами, миром ИДЕЙ.

Идеи и символы

Академик Панченко говорит, что над новороссийским путешествием все время «как бы витал дух истории». Так, императрица Екатерина даровала польскому королю Станиславу-Августу орден Андрея Первозванного и в сопроводительной грамоте вспомнила путешествие апостола по Днепру. На пути «Из Грек в Варяги». Иностранцев поставили в известность, что при раскопках в Херсонесе нашли монеты Александра Великого, римских императоров и Владимира-крестителя Руси. Тут важна была идея преемственности от Греции: новые города Новороссии и Тавриды получали греческие названия совсем не случайно! Бахчисарай больше не будет столицей Крыма — он будет не татарский, но станет Тавридой.

Имя Владимира Святославовича, возникшее в путешествии и умах, в том числе иностранцев, значило одно: Потемкин указывал, что у России есть стародавние (и законные) права на эти земли. Третий символический план был связан с именем Петра I. Почему именно с ним? Панченко приводит «в высшей степени характерный разговор графа Сегюра с Екатериной II: «Ваше величество загладили тяжкое воспоминание о Прутском мире... Основанием Севастополя вы довершили на Юге то, что Петр начал на Севере». Тема Петра отмечена не раз секретарем Екатерины, передавшим слова, сказанные императрицей в Кременчуге: «Жаль, что не тут построен Петербург; ибо, проезжая сии места, воображаются времена Владимира I, в кои много было обитателей в здешних странах».

Херсон сопоставлялся с Амстердамом (там Петр корабельному делу обучался) и с Воронежем (в нем Петр Великий выстроил для Азовского похода свои корабли). Потемкин явно ориентируется на Петра I. Он, закладывая Екатеринослав, — город Екатерины, бросает вызов Петербургу — городу Петра. Новый город мыслится как соперник столичному Петербургу. А. Панченко называет такой вызов — обновление старой русской традицией: Иван Грозный Москве противопоставил Александровскую слободу и в большей степени — Вологду, в которой видел новую столицу России. В Вологде же он строит Успенский собор (Софийский) — строит по образцу московского Успенского, а московский когда-то строился с оглядкой на Владимирский, который в свою очередь преемственно связан с киевской Софией...

Конкурентная мысль закладывалась Потемкиным и в создание нового города Екатеринослава, и в главный собор — «на аршинчик длиннее», но мысль Потемкина еще обширнее: когда-то Константинополь конкурировал с Римом, так вот у него Екатеринослав, «перенимающий ответственность за греческое и византийское наследство, бросает вызов Европе». Сама Екатерина предстает как счастливая и настоящая наследница дела Петра. Она — вторая, но вторая после Петра.

Нет сомнения, что проекты Потемкина и Екатерины иноземцам были разъяснены (впрочем, они тоже понимали, ЧТО им показывают). Граф де Людольф размышлял так: «В этой стране ежедневно появляются новые планы; они могут быть лишь вредными, если они не выполняются с мудростью и если они не представляют собой никакой действительной пользы; но я замечаю, что в данную минуту это есть наиболее обильная проектами в мире страна». Что ж, теперь всем ясно, почему Екатерина пригласила посланников иных держав в свое путешествие: планы и прожекты возымели нужное действие. Их конкурентный дух был хорошо почувствован. Иностранный же скепсис был «приличной миной»: послы попросту боялись, что планы и намерения, которые демонстрировал Потемкин, станут реальностью. А этого бы как раз и не хотелось.
Естественно, что политически выгоднее было поддержать миф о «потемкинских деревнях», дезавуировать идеи светлейшего князя. Во время новороссийского путешествия императрицы упорно распускались фантастические слухи, что она обсуждает с иноземными посланниками вопросы нападения на иные страны — «хотят завоевать Турцию, Персию, может быть, даже Индию и Японию».

На самом деле все было проще: Англия и Франция, Пруссия и Австрия — все толкали Турцию на конфликт с Россией, а потому миф о «потемкинских деревнях» был выгоден вдвойне: в России будто нет ни войска, ни флота, коль скоро там сплошь, на пять тысяч верст, одни «потемкинские деревни»...
Именно Турции пришлось доказать тот факт, что «потемкинские деревни» — это миф. Русско-турецкая война, начавшаяся вскоре после новороссийского путешествия императрицы Екатерины, закончилась решительной русской викторией, победные фанфары которой гремели и в честь светлейшего князя Потемкина. А «маленькое хозяйство» императрицы Екатерины по-прежнему прирастало и «шло порядочно»...

Источник