© РИА Новости, РИА Новости | Перейти в фотобанк«Франкфуртер альгемайне цайтунг» перепечатала из архива своей предшественницы «Франкфуртер цайтунг» статью от 12 мая 1929 года. Это рассказ немецкого журналиста о поездке в Советский Союз. Автор пишет, что в коммунистическом государстве взгляд направлен в будущее — в рационализированное общество, где до мельчайших деталей распланирована трудовая и личная жизнь людей.
Из архива "Франкфуртер альгемайне цайтунг"
На Украине, конец апреля
Многое и при этом самое важное в первых заметках о «пролетарском бытии» в советской России нуждается в пояснениях и дополнениях. Поскольку затронутая здесь тема — патетическая проблематика человечности — подводит к самой сердцевине революционного процесса, происходящего в Советском Союзе. Но я оставляю эти рассуждения на потом. Я уехал из Москвы, чтобы найти в действительной жизни все то, что мне там изложили в теории, продемонстрировали и преподали за десятками письменных столов. Из того, что произошло затем, я представляю сегодня несколько зарисовок, моментальных снимков действительных фактов, которые говорят не только сами за себя, но являются примерами того, что здесь происходит вообще. Спряжение глаголов в будущем времени
В других странах говорят о настоящем: мы являемся такими-то и таким-то, мы это делаем, или о прошедшем: мы были такими-то и такими-то, мы этого добились, или даже: как хорошо нам жилось в прошлом. В Советском Союзе глаголы употребляются только в будущем времени. Здесь постоянно слышишь: мы будем, будем, будем — мы будем создавать промышленность, мы будем развивать производство, мы будем добиваться снижения цен, мы будет снижать производственные затраты — и так далее в том же ритме. Более того: у говорящих об этих планах на будущее всегда под рукой оказываются и точные данные в цифрах, подтверждающие эти планы.
Поскольку планирование тут происходит на основе огромного плана, на пять лет вперед формулирующего и определяющего всю экономическую работу громадной страны — финансирование и развитие каждой отдельной отрасли производства, рационализацию и механизацию, а также результаты в цифрах. Вне плана остаются в принципе только два фактора, а именно погода, способная вызывать неурожай, и любовь, определяющая число новорожденных (хотя и в эту сфере уже активно вторгается плановое регулирование). Этот пятилетний план содержит, тем не менее, довольно много фантазий; годовые планы, составляемые ежегодно в постоянно корректируемых рамках, в значительно большей степени отвечают реальности. Но совершенно ясно и то, что все это планирование в то же самое время оказывает и невероятное пропагандистское воздействие. Каждое отдельное предприятие знает на годы вперед, что общество от него ожидает. Это знает и каждый отдельный сотрудник предприятия, потому что план на предприятии беспрерывно обсуждается.
В то время как неспособность вести экономическую деятельность влечет за собой не только понижение по социальной лестнице или увольнение, а при определенных обстоятельствах и тюремное заключение (такая неспособность в серьезных случаях действительно является уголовно наказуемым деянием), то с другой стороны эти планы подстегивают честолюбие, причем честолюбие как отдельных личностей, так и групповое честолюбие предприятия. И это опять же эксплуатируется в плановом порядке — в «социалистическом соревновании» отдельных предприятий между собой, которые открыто вызывают друг друга на состязание, кто из них быстрее достигнет поставленной цели или даже превзойдет ее.
Кроме того, жизнь, наполненная планами на будущее, помогает (но не всем) легче переносить жертвы и лишения настоящего. Люди внушают сами себе: сейчас нам еще трудно, но скоро мы заживем, как следует. Русская пословица гласит: «Цыплят по осени считают» — то есть успех можно определить только в конце. Но новая вера легко разметает старую мудрость. И поэтому иностранец будет напрасно пытаться убежать от вечного «мы будем, будем, будем», уезжая из Москвы — и в провинции он постоянно будет слышать то же самое. Провинция также спрягает глаголы в будущем времени. И также как центр, и провинция беспрерывно употребляет другое великое слово будущего — американизм.
Клоп
Мейерхольд показывает в одном из московских театров с большим успехом сатирическую пьесу о российском американизме: «Клоп». Действие первой части происходит в настоящее время с его закрытыми магазинами, уличными лотошниками, комсомольским общежитием и в конце со свадьбой главного героя. «Объявляю свадьбу открытой» — этой заученной на политических собраниях фразой жених приветствует гостей, и это — единственная праздничная речь. Затем гости налегают на еду и напитки, торжество заканчивается всеобщим опьянением и дружеской потасовкой. Но вторая часть показывает действительность пятьдесят лет спустя.
Все изменилось. Все механизировано и рационализировано. В том числе и люди. Чистенькие, одетые с иголочки, контролирующие каждое движение и лишенные всех страстей студенты сгруппировались в аудитории вокруг такого же профессора. Тот показывает ученикам замороженный в прошлом уникальный экспонат — героя первой части вместе с обнаруженным у него и также замороженным клопом: Klopus communalis и homo vulgaris.
Выпущенный из клетки, этот совершенно обыкновенный человек, мокрый и грязный, еще испачканный в земле, из которой его откопали, и ужасно скучающий в своем новом окружении, подходит к рампе и кричит в восторге: «Да вы же все здесь, вы все точно такие же, как и я, пустите меня к себе!» Но стоящие наготове охранники, такие же элегантные, чистые и совершенные, как и все остальные, хватают его и засовывают назад в клетку, где он растягивается на полу такой же скучный, как орангутанг в зоологическом саду: американизм победил.
Воспитанием в механический век
Американизм должен здесь действительно победить. В этой стране, над которой тысячами возвышаются золотые и зеленые купола старых православных церквей, в которой народ поет свои печальные песни, а крестьяне в зимние месяцы хотя больше и не рисуют икон, но зато делают из дерева и ткани прекрасные, традиционные произведения искусства. В стране, в которой старое варварство сочетается с огромной любовью и традиционным пониманием красоты и духовности в любой форме ее проявления, должно быть в кратчайшее время создано нечто совершенно новое: рационализированный, рационально мыслящий и рационально ведущий хозяйство человек, стоящий у машины.
Получится ли это? Еще существуют острейшие противоречия. Даже на руководящих постах (правда, не в высших эшелонах власти) вечно спешащий путешественник с Запада еще очень часто сталкивается с недостаточным пониманием ценности времени, что способно привести в отчаяние. Если приходишь в какое-то учреждение, то уже через четверть часа вместо одного человека, к которому ты пришел, вокруг собираются еще четыре, пять, шесть других, которые слушают разговор, говорят что-то от себя, как будто им нечем заняться. А если идешь по предприятию, то в каждом отделе к тебе присоединяется новый начальник, и в конце тебя сопровождает уже целый эскорт.
Что касается рабочих, то эта проблема намного более серьезная. Самый тревожащий вопрос русской промышленности, который постоянно обсуждается сегодня и в обществе, — это падение дисциплины на предприятиях. В этом наверняка сказывается недовольство рабочих трудностями повседневной жизни, высокими ценами и нехваткой продовольственных товаров, одежды и других предметов первой необходимости, большинство из которых еще строго рационировано. К этому прибавляется недоверие рабочих к инженерам и специалистам, вновь опасным образом подпитанное шахтинским процессом. Но мне постоянно говорили о том, что есть еще и третье объяснение. При этом указывали на тот факт, что очень большая часть в спешке увеличенного рабочего класса состоит из недавних деревенских жителей. Это люди, не обученные предыдущими поколениями рабочих, как в старых промышленных странах, не привыкшие к производственной дисциплине и к тщательной работе на машинах, к строгой регулярности труда, пунктуальному выполнению своих обязанностей. А ведь строго и регулярно соблюдать все эти требования особенно важно в условиях короткого рабочего времени — на промышленных предприятиях рабочий день длится восемь, а то и семь часов, а в конторах вообще шесть с половиной.
И тем не менее: механизация труда и необходимая для этого рационализация человека, что в других странах является результатом длившегося десятилетиями постепенного развития, должно тут произойти в кратчайший срок. «Мы не можем придерживаться того азиатского уклада жизни, который был у нашего народа до войны. Ведь иначе что нам делать с огромным ежегодным приростом населения?» — сказал мне один ученый. А другой его коллега так охарактеризовал проблему: «Вы могли видеть эти острые противоречия еще в прежней России. Всегда было так, что большая масса населения нашего народа жила в XVI-м веке, а тонкий верхний слой — в XXI-м. Одна часть народа далеко отстала от времени остального мира, а другая часть намного обогнала его. Сгладить эти различия — сегодня наша цель».
© РИА Новости, РИА Новости | Перейти в фотобанк«Франкфуртер альгемайне цайтунг» перепечатала из архива своей предшественницы «Франкфуртер цайтунг» статью от 12 мая 1929 года. Это рассказ немецкого журналиста о поездке в Советский Союз. Автор пишет, что в коммунистическом государстве взгляд направлен в будущее — в рационализированное общество, где до мельчайших деталей распланирована трудовая и личная жизнь людей. Из архива "Франкфуртер альгемайне цайтунг" На Украине, конец апреля Многое и при этом самое важное в первых заметках о «пролетарском бытии» в советской России нуждается в пояснениях и дополнениях. Поскольку затронутая здесь тема — патетическая проблематика человечности — подводит к самой сердцевине революционного процесса, происходящего в Советском Союзе. Но я оставляю эти рассуждения на потом. Я уехал из Москвы, чтобы найти в действительной жизни все то, что мне там изложили в теории, продемонстрировали и преподали за десятками письменных столов. Из того, что произошло затем, я представляю сегодня несколько зарисовок, моментальных снимков действительных фактов, которые говорят не только сами за себя, но являются примерами того, что здесь происходит вообще. Спряжение глаголов в будущем времени В других странах говорят о настоящем: мы являемся такими-то и таким-то, мы это делаем, или о прошедшем: мы были такими-то и такими-то, мы этого добились, или даже: как хорошо нам жилось в прошлом. В Советском Союзе глаголы употребляются только в будущем времени. Здесь постоянно слышишь: мы будем, будем, будем — мы будем создавать промышленность, мы будем развивать производство, мы будем добиваться снижения цен, мы будет снижать производственные затраты — и так далее в том же ритме. Более того: у говорящих об этих планах на будущее всегда под рукой оказываются и точные данные в цифрах, подтверждающие эти планы. Поскольку планирование тут происходит на основе огромного плана, на пять лет вперед формулирующего и определяющего всю экономическую работу громадной страны — финансирование и развитие каждой отдельной отрасли производства, рационализацию и механизацию, а также результаты в цифрах. Вне плана остаются в принципе только два фактора, а именно погода, способная вызывать неурожай, и любовь, определяющая число новорожденных (хотя и в эту сфере уже активно вторгается плановое регулирование). Этот пятилетний план содержит, тем не менее, довольно много фантазий; годовые планы, составляемые ежегодно в постоянно корректируемых рамках, в значительно большей степени отвечают реальности. Но совершенно ясно и то, что все это планирование в то же самое время оказывает и невероятное пропагандистское воздействие. Каждое отдельное предприятие знает на годы вперед, что общество от него ожидает. Это знает и каждый отдельный сотрудник предприятия, потому что план на предприятии беспрерывно обсуждается. В то время как неспособность вести экономическую деятельность влечет за собой не только понижение по социальной лестнице или увольнение, а при определенных обстоятельствах и тюремное заключение (такая неспособность в серьезных случаях действительно является уголовно наказуемым деянием), то с другой стороны эти планы подстегивают честолюбие, причем честолюбие как отдельных личностей, так и групповое честолюбие предприятия. И это опять же эксплуатируется в плановом порядке — в «социалистическом соревновании» отдельных предприятий между собой, которые открыто вызывают друг друга на состязание, кто из них быстрее достигнет поставленной цели или даже превзойдет ее. Кроме того, жизнь, наполненная планами на будущее, помогает (но не всем) легче переносить жертвы и лишения настоящего. Люди внушают сами себе: сейчас нам еще трудно, но скоро мы заживем, как следует. Русская пословица гласит: «Цыплят по осени считают» — то есть успех можно определить только в конце. Но новая вера легко разметает старую мудрость. И поэтому иностранец будет напрасно пытаться убежать от вечного «мы будем, будем, будем», уезжая из Москвы — и в провинции он постоянно будет слышать то же самое. Провинция также спрягает глаголы в будущем времени. И также как центр, и провинция беспрерывно употребляет другое великое слово будущего — американизм. Клоп Мейерхольд показывает в одном из московских театров с большим успехом сатирическую пьесу о российском американизме: «Клоп». Действие первой части происходит в настоящее время с его закрытыми магазинами, уличными лотошниками, комсомольским общежитием и в конце со свадьбой главного героя. «Объявляю свадьбу открытой» — этой заученной на политических собраниях фразой жених приветствует гостей, и это — единственная праздничная речь. Затем гости налегают на еду и напитки, торжество заканчивается всеобщим опьянением и дружеской потасовкой. Но вторая часть показывает действительность пятьдесят лет спустя. Все изменилось. Все механизировано и рационализировано. В том числе и люди. Чистенькие, одетые с иголочки, контролирующие каждое движение и лишенные всех страстей студенты сгруппировались в аудитории вокруг такого же профессора. Тот показывает ученикам замороженный в прошлом уникальный экспонат — героя первой части вместе с обнаруженным у него и также замороженным клопом: Klopus communalis и homo vulgaris. Выпущенный из клетки, этот совершенно обыкновенный человек, мокрый и грязный, еще испачканный в земле, из которой его откопали, и ужасно скучающий в своем новом окружении, подходит к рампе и кричит в восторге: «Да вы же все здесь, вы все точно такие же, как и я, пустите меня к себе!» Но стоящие наготове охранники, такие же элегантные, чистые и совершенные, как и все остальные, хватают его и засовывают назад в клетку, где он растягивается на полу такой же скучный, как орангутанг в зоологическом саду: американизм победил. Воспитанием в механический век Американизм должен здесь действительно победить. В этой стране, над которой тысячами возвышаются золотые и зеленые купола старых православных церквей, в которой народ поет свои печальные песни, а крестьяне в зимние месяцы хотя больше и не рисуют икон, но зато делают из дерева и ткани прекрасные, традиционные произведения искусства. В стране, в которой старое варварство сочетается с огромной любовью и традиционным пониманием красоты и духовности в любой форме ее проявления, должно быть в кратчайшее время создано нечто совершенно новое: рационализированный, рационально мыслящий и рационально ведущий хозяйство человек, стоящий у машины. Получится ли это? Еще существуют острейшие противоречия. Даже на руководящих постах (правда, не в высших эшелонах власти) вечно спешащий путешественник с Запада еще очень часто сталкивается с недостаточным пониманием ценности времени, что способно привести в отчаяние. Если приходишь в какое-то учреждение, то уже через четверть часа вместо одного человека, к которому ты пришел, вокруг собираются еще четыре, пять, шесть других, которые слушают разговор, говорят что-то от себя, как будто им нечем заняться. А если идешь по предприятию, то в каждом отделе к тебе присоединяется новый начальник, и в конце тебя сопровождает уже целый эскорт. Что касается рабочих, то эта проблема намного более серьезная. Самый тревожащий вопрос русской промышленности, который постоянно обсуждается сегодня и в обществе, — это падение дисциплины на предприятиях. В этом наверняка сказывается недовольство рабочих трудностями повседневной жизни, высокими ценами и нехваткой продовольственных товаров, одежды и других предметов первой необходимости, большинство из которых еще строго рационировано. К этому прибавляется недоверие рабочих к инженерам и специалистам, вновь опасным образом подпитанное шахтинским процессом. Но мне постоянно говорили о том, что есть еще и третье объяснение. При этом указывали на тот факт, что очень большая часть в спешке увеличенного рабочего класса состоит из недавних деревенских жителей. Это люди, не обученные предыдущими поколениями рабочих, как в старых промышленных странах, не привыкшие к производственной дисциплине и к тщательной работе на машинах, к строгой регулярности труда, пунктуальному выполнению своих обязанностей. А ведь строго и регулярно соблюдать все эти требования особенно важно в условиях короткого рабочего времени — на промышленных предприятиях рабочий день длится восемь, а то и семь часов, а в конторах вообще шесть с половиной. И тем не менее: механизация труда и необходимая для этого рационализация человека, что в других странах является результатом длившегося десятилетиями постепенного развития, должно тут произойти в кратчайший срок. «Мы не можем придерживаться того азиатского уклада жизни, который был у нашего народа до войны. Ведь иначе что нам делать с огромным ежегодным приростом населения?» — сказал мне один ученый. А другой его коллега так охарактеризовал проблему: «Вы могли видеть эти острые противоречия еще в прежней России. Всегда было так, что большая масса населения нашего народа жила в XVI-м веке, а тонкий верхний слой — в XXI-м. Одна часть народа далеко отстала от времени остального мира, а другая часть намного обогнала его. Сгладить эти различия — сегодня наша цель».
Комментарии (0)