СМИ

Тысячи европейцев возвращаются домой, проиграв войну, — и Европа паникует от одной этой мысли. Ведь что теперь будет с теми, кто ранее присоединился к ИГИЛ*, чтобы уничтожить свою бывшую родину? Даже если они предстанут перед судом, проблема не исчезнет, и каждой отдельно взятой стране придется решать ее самостоятельно.

Было время, когда те, кто называл себя воином (хотя они и тогда оставались террористами), могли попасть в клетку в Гуантанамо. Тогда — как и сейчас — они клялись уничтожить христианские и светские страны, убив как можно больше людей. В ожидании судебного разбирательства, до которого редко доходило дело, они сидели там, подпадая под совершенно новую юрисдикцию, отталкивающуюся от идеи, что эти люди слишком опасны, чтобы их вообще когда-то можно было выпустить.

Тогда мы говорили, что США нарушают права человека, что у захваченных террористов нет доступа к правовой защите на американской земле или в любой другой стране. Но это были не только американцы: британские, канадские, французские граждане, задержанные в Пакистане и Афганистане. Был среди них и один швед.

Я ездила в Эребру узнать о его прошлом, встречалась с его родителями и охотилась за представителями Полиции безопасности СЭПО, чтобы выяснить, какие усилия они приложили для его возвращения домой. Доказательства против шведского гражданина были туманными, но, по информации от свидетелей из Пакистана, он ясно дал понять, что собирается присоединиться к джихаду, подразумевающему борьбу против западной цивилизации.

Двадцать лет назад представлялось немыслимым, что американские военные будут удерживать его в совершенно нечеловеческих условиях. Через два года он вернулся в Швецию и потребовал компенсации от американского правительства.

Сегодня многое по-другому.

Американские граждане по-прежнему могут попасть в Гуантанамо, но в остальном США теперь предлагают однозначное решение для всех случаев: они призывают европейские страны самим нести ответственность за террористов, захваченных в Ираке и Сирии. «Забирайте их домой».

Сейчас, когда ИГИЛ через какие-то недели или даже дни будет полностью изгнано с территорий уничтоженного халифата, возможно, впервые в голову приходит мысль: я что, буду теперь сидеть рядом с ними на скамейке где-нибудь на детской площадке? Буду ходить на родительские собрания вместе с террористами? Уже 150 человек, по информации СЭПО, самостоятельно вернулись в Швецию. Ни одного из них не призвали к ответственности, хотя по закону это вполне возможно.

Резко очнулись и другие европейские страны, в том числе те, кто занимал более жесткую позицию, чем Швеция. Например, из Великобритании, по некоторым оценкам, 800 человек отправились воевать или в другой форме помогать ИГИЛ строить государство. 450 вернулись. Из них десятая часть предстали перед судом. Некоторым помешали вернуться, отняв у них британское гражданство, и это тоже очень сомнительный момент.

«Раньше иные утверждали, что раскаялись или что они там оказались по ошибке. Сейчас ситуация другая: они провоевали четыре года». Эти люди совершенно другого пошиба, говорит Никита Малик (Nikita Malik), руководитель Научно-исследовательского центра по терроризму и радикализации при обществе Генри Джексона (Henry Jackson Society) в Лондоне.

Она описывает гонку, в которой западноевропейские страны всегда на шаг отставали от своих граждан, уезжающих в Сирию и Ирак, чтобы присоединиться к ИГИЛ. Было приложено много усилий, чтобы помешать людям уехать и чтобы воспрепятствовать исламистской вербовке. Но большинство, включая политиков и законодателей, все время отбрасывали мысль, что однажды большая группа людей может вернуться оттуда на родину.

В Швеции парламент удовольствовался тем, что «осудил» преступления, которые совершались в Ираке и Сирии, в том числе шведскими гражданами, но, в отличие от ООН, решил не называть это геноцидом. Тот, кто хочет сам составить представление об ИГИЛ и иностранных террористах, которых описывают как особо жестоких, может почитать что-то из написанного за последние пять лет журналистом и активистом Нури Кино (Nuri Kino), основателем организации «Нужно действовать» (A Demand For Action). Он, например, рассказывает о езидах, христианах и других мужчинах, женщинах и детях, которых пытало и казнило ИГИЛ.

Я никогда не забуду тот солнечный летний день в 2014 году, когда Нури позвонил мне и закричал: началось! ИГИЛ только что захватило Мосул. «Мы можем поговорить об этом в другой день?» — спросила я тогда. У Нури был самый потрепанный и старый мобильник из всех, что я когда-либо видела, но с того момента он начал звонить не переставая. На фоне Трампа, #Metoo, правительственных переговоров и всего остального, что кажется жизненно важным, он постоянно говорил по телефону с родственниками и близкими жертв, и они рассказывали ему о детях, которых насиловали, распинали и сжигали живьем.

На днях он снова позвонил и рассказал, как ему пришлось десять часов кряду тихо лежать в темноте, потому что мозг почти перестал работать, за все эти года под завязку заполнившись подробными свидетельствами такого рода. Только на этой неделе солдаты британского спецназа нашли братскую могилу, где лежало с дюжину женских тел с отрубленными головами.

Международного трибунала, который мог бы «заняться проблемой» этих преступников, тоже нет. Вместо этого сейчас ясно, что каждой отдельной стране придется разбираться с этим в рамках собственных законов и политических решений.

Британский гражданин Мейсер Гиффорд (Macer Gifford) уехал в Сирию, чтобы воевать на другой стороне — за Демократические силы Сирии. Большая часть материалов по делам возвращающихся в Великобританию оказалась под грифом «секретно», но его постоянно допрашивали, и поэтому у него есть некоторое представление о том, как все происходит. Согласно британскому закону о терроризме, он утратил право не отвечать на вопросы, а потому в любом случае обязан рассказывать, где он, что делает и делал, — в особенности если он въезжает в страну или выезжает.

Но он считает, что наблюдение за ним непоследовательно, а полиция и сама не уверена, какие полномочия у нее есть, рассказал он мне в разговоре. «Они идут на ощупь», причем уже несколько лет, говорит Мейсер Гиффорд. При этом у британской полиции и службы безопасности есть обширная возможность контролировать интернет и телефонную связь с тем, чтобы выяснить намерения и планы «путешественников».

В 2014 году тоже никто не понимал, сколько людей из Европы уехали и к чему это может привести, говорит Никита Малик. Те, кто присоединялся к «Аль-Каиде»*, чаще всего погибали в боях, а информационная стратегия террористов состояла в том, чтобы слать друг другу пыльные видеокассеты. ИГИЛ же удавалось проводить вербовку совсем других масштабов, снимая на видео казни, которые потом вирусно распространялись в интернете. Те, кто к ним присоединялся, делали это именно потому, что знали, какие зверства там происходят, — именно это их и привлекало. И пусть многие из них погибли, но другие ведь выжили.

В Великобритании, как и в Швеции, идет спорят сейчас, нельзя ли формулировку предательства родины в уголовном кодексе распространить и на тех, кто присоединяется к террористической организации с целью уничтожить свою страну. Создать нечто вроде Гуантанамо или начать лишать людей гражданства — совершенно немыслимо в либеральном демократическом обществе, говорит Малик. Нынешняя правовая система должна доказывать преступные действия, находя свидетельства и улики, как и во всех остальных случаях. Но, как и всегда, речь тут идет о политической воле расставлять приоритеты и выделять ресурсы на правовую систему, чтобы имеющиеся законы и инструменты могли применяться на практике.

Также Никита Малик ставит вопрос: хотим ли мы вообще, чтобы эти люди оказались в обычных тюрьмах, вместе с другими преступниками? В вербовке они показали себя лучше всего. Несмотря на то, что халифата скоро уже не будет, они не планируют сдаваться, а лидеры их секты — эксперты по привлечению молодых мужчин и женщин, жаждущих высокой цели. Исследование уже показало, что европейские тюрьмы — наилучшая почва для роста экстремизма, и именно там в последние годы вербовали террористов.

«Мы должны найти компромисс между правами человека и справедливостью. Мы не можем позволить этим преступникам просто ходить повсюду бок о бок с потенциальными жертвами», — говорит Никита Малик.

* террористические организации, запрещены в России