СМИ

© CC0 / Public Domain, Michael Gaida / Pixabay | Перейти в фотобанкНа современной карте Европы разделяющие государства линии представляются твердыми и незыблемыми. Однако эти линии в головах многих европейцев в значительной степени размыты, подчеркивает автор британской The Times.В результате подъема национализма возрастает напряженность между соседними государствами. Трудно представить себе федерального канцлера Ангелу Меркель, позирующую для фотографирования на фоне карты Германии с границами, существовавшими перед Первой мировой войной, то есть, включая Эльзас-Лотарингию, Восточную Пруссию и другие земли, которые в настоящее время входят в состав Польши, Литвы и Чешской Республики. Однако в других местах Европы времена меняются. Десять недель назад Виктор Орбан, премьер-популист из Венгрии, провел собрание своей партии. Над столом висела огромная карта с изображением территорий, которые столетие назад принадлежали Венгрии — значительная части Словакии, Хорватии, Румынии и Украины. На современной карте Европы разделяющие государства линии представляются твердыми и незыблемыми. Однако эти линии в головах многих европейцев в значительной степени размыты, о чем свидетельствуют результаты исследования, проведенного компанией Pew Research. 67% венгров, 60% греков, 36% итальянцев и 30% немцев согласны с таким заявлением: «Некоторые части территории соседних государств, на самом деле, принадлежат нам». Не составит большего труда переоценить подобные данные. Как подчеркивает Славомир Дебский (Slawomir Debski), директор расположенного в Польше исследовательского Института международных отношений, существует большое количество неопределенностей в словах «на самом деле, принадлежат нам». На практике подобного рода данные вряд ли могут свидетельствовать о широкой поддержке аннексии. Многие немцы, например, могут чувствовать определенную связь с территорией на западе Польши, однако мало кто из них серьезно рассматривает вопрос о направлении танков бундесвера в Данциг. Однако в эпоху возрождающегося национализма чувство принадлежности вновь становится чем-то вроде геополитической головной боли. За пределами своих законных границ большинство европейцев имеют также воображаемые границы территорий, которые каким-то образом связаны с ними исторически с помощью языка, этнических связей или завоеваний. Часто подобные теневые границы достаточно безобидны. На пространстве от итальяноговорящих регионов Швейцарии до преимущественно немецкоговорящего Южного Тироля в северной части Италии имеются такие уголки в Европе, где подобного рода двойная идентичность мирно укоренилась и существует в течение десятилетий. Но иногда теневые границы являются жесткими и смертельными. На востоке Украины, в стране, название которой вполне может происходить от старославянского выражения «окраина», российская де-факто реваншистская агрессия стоили жизни 13 тысячам человек, а более 2 миллионов украинцев вынуждены были покинуть свои дома и стали перемещенными лицами. Даже при отсутствии военной силы неразрешенная напряженность между старыми и новыми границами становится источником проблем. Спустя почти 30 лет после расчленения Югославии и спустя почти 20 лет после последнего большого раздела территорий на Балканах линии на карте вновь стали хрупкими. Такого рода конфликт оказался почти на поверхности в Боснии. К северу и к востоку от нее значительная территория, известная как Республика Сербская, формально один из трех полуавтономных регионов этой страны, принимает внешние атрибуты государственности и становится сербским государством-сателлитом во всем, кроме названия. Агрессивный боснийский лидер этнический серб Милорад Додик превратил полицию в вооруженные силы и в течение последних нескольких недель возродил угрозу отделения. В январе нынешнего года более 2 тысяч государственных служащих и ветеранов войны прошли маршем по улицам Баня-Лука, региональной столицы, отметив таким образом 28-ю годовщину одностороннего провозглашения Республики Сербской в 1992 году, события, которое стало причиной начала войны в Боснии спустя несколько месяцев. Выступая на параде, который Конституционный суд Боснии назвал незаконным, г-н Додик заявил: «Не будет свободы для сербов, если они не будут иметь государства. Поэтому сербы сегодня имеют две страны — Сербию и Республику Сербскую». Эта территория также продемонстрировала свои мускулы и отказалась от признания геноцида в Сребренице в 1995 году, когда 8 тысяч мусульманских мужчин и детей были убиты сербскими военными на той территории, которая в настоящее время находится внутри границ Республики Сербской. В Белграде президент Вучич, который был министром информации в правительстве Слободана Милошевича во время югославского конфликта, потакает Додику, однако он никогда не заходит слишком далеко и не говорит о том, что что независимая Республика Сербская может быть присоединена к собственно Сербии. Подобный шаг не стал бы популярным среди населения Сербии, и, вероятно, он бы был воспринят как слишком радикальный в Евросоюзе, который все еще считает Сербию кандидатом на вступление и является крупнейшим донором этой страны. Пока Республика Сербская остается частью Боснии, для 50-летнего г-на Вучича и российского президента Путина, его друга и регионального союзника, она также представляет собой удобный инструмент для подрыва и ослабления соседей Сербии. Босния должна была стать западным образцом успеха, поскольку в нее были вложены миллиарды евро с момента окончания войны, а многочисленные высокопоставленные бюрократы наблюдали за ее переходным периодом. Ее целью было членство в НАТО и в Евросоюзе, однако создаваемые г-ном Додиком проблемы превращают эти планы в отдаленную перспективу. Сербия имеет похожие намерения в отношении Косово, которое когда-то было самым южным ее регионом, но сегодня это независимое государство, признанное почти половиной стран-членов ООН. Хотя 95% жителей Косово являются этническими албанцами, там проживают еще около 200 тысяч сербов, в основном в северной части страны, граничащей с Сербией, а также в нескольких других анклавах. Хотя перспектива обмена территориями между этими двумя странами становится все менее вероятной, Белград продолжает оказывать дестабилизирующее давление на своего меньшего по размеру соседа. Сербская прогрессивная партия Вучича спонсирует сербскую партию в Косово Сербский список, которая выступает против независимости и часто пытается помешать принятию законов в Парламенте Косово. Два года назад премьер-министр Косово заявил о том, что силы безопасности Косово, созданные под эгидой НАТО и затем превращенные в регулярную армию, не будут иметь мандата в населенных сербами регионах. Белград был также обвинен в участие в совершенном в январе 2018 года убийстве Оливера Ивановича, косовского сербского политика и бывшего министра, призывавшего к примирению с косовскими албанцами. Избрание в октябре прошлого года Альбина Курти (Albin Kurti), известного участника акций протеста, ставшего политиком, на пост премьер-министра Косово может подтолкнуть Белград к активизации своих действий. 44-летний г-н Курти раньше призывал к тому, чтобы Косово формально присоединилось к Албании, а после своего вступления в должность он объявил о том, что собирается укрепить Силы безопасности за счет введения службы по призыву. Что касается Евросоюза, то при всей его гордости по поводу установления мира на континенте, он сам тоже подвержен подобным конфликтам. Орбан не случайно позировал на фоне исторической карты «Великой Венгрии». Это визуальный символ той раны, которая получила его страна в результате заключенного в 1920 году Трианонского договора, на основании которого победители в первой мировой войне лишили Королевство Венгрии ее береговой линии, ее военно-морского флота, почти трех-четвертей ее территории, а также пяти из десяти наиболее населенных городов. Поколения венгерских политиков держали эту рану открытой и гноящейся. В июне будет отмечаться столетие этого договора, и 56-летний Орбан назвал этот юбилей «годом национального единства». Рядом со зданием Парламента Венгрии его правительство возводит мемориал, которые будет состоять из 100-метровой рампы, которая будет спускаться к гранитному блоку, освещенному постоянно горящим факелом и символизирующему разделение на части старой родины. На степах этой рампы будут нанесены названия 12 тысяч «венгерских» городов, многие из которых сегодня принадлежат соседним странам. Это больше, чем просто символический жест. После возвращения Орбана к власти в 2010 году Венгрия выдала более миллиона паспортов этническим венграм в соседних странах и тратит по меньшей мере 330 миллионов евро в год на церкви, детские сады, спортивные сооружения, уроки языка и медийные организации в этих сообществах. В последние несколько месяцев увеличилось количество столкновений между католиками из числа этнических венгров, которых еще называют секеями, и их православными соседями в Трансильванском районе Харгита в центральной Румынии. В октябре прошлого года произошли столкновения по поводу мемориала в память о солдатах, павших во время сражений между этими двумя странами в ходе первой мировой войны, после чего состоялся обмен резкими дипломатическими нотами между Будапештом и Бухарестом. У Орбана нет реваншистских намерений в отношении этих территорий. «Историческая память, годовщины имеют важное значение — правда должна быть высказана, — подчеркнул он ранее в этом году, — но что касается будущего, то мы мало что от этого получим». Вместе с тем, подобное провокационное поведение служит двум целям. Первая состоит в том, что щедрость Орбана неплохо компенсируется в виде голосов: большинство представителей венгерской диаспоры поддерживают его партию Фидес на избирательных участках. А вторая состоит в активизации его внутренней политической базы за счет раздувания чувства национального возмущения по поводу несправедливого Трианонского договора. «Не случайно (Орбан) каждый год приезжает в Румынию и произносит речь о Венгрии и ее роли в Трансильвании, — подчеркнул Дебский. —