СМИ

12 июля Турция получила первую партию оборудования для российских ракетных комплексов С-400 в рамках подписанного в апреле 2017 года соглашения. Это событие (за ним последовали поставки в августе и сентябре) повлекло за собой серьезную дипломатическую напряженность с Америкой. Вашингтон утверждает, что С-400 несовместимы с системами НАТО, в которую Турция входит с 1952 года. В стремлении надавить на Анкару администрация Дональда Трампа пригрозила приостановкой поставок F-35 турецкой армии. Все это обострило страхи насчет выхода Турции из НАТО и дальнейшего обострения отношений с США, которые уже и так были подорваны их разнонаправленными стратегиями в Сирии.

Для понимания динамики турецкой дипломатии нужно в первую очередь учесть одну из ее постоянных составляющих, которую зачастую описывают как «севрский синдром» (отсылка к мирному договору, который был подписан 10 августа 1920 года под давлением победителей в Первой мировой войне и привел к распаду Османской империи). За этим понятием скрываются все экзистенциональные национальные страхи. Так, среди структурных основ турецкой внешней политики стоит отметить недоверчивый национализм. В региональном плане, доминирующее место в дипломатии Анкары до сих пор отводится курдскому вопросу и одержимому стремлению не допустить формирования государства или автономного образования, которого хотят курдские националисты, несмотря на все их разногласия.

Никаких проблем с соседями

В начале 2000-х годов была предпринята попытка отхода от этой парадигмы министром иностранных дел Ахметом Давутоглу, который был известен своей доктриной отсутствия проблем с соседями. Хотя эта инициатива могла вызвать улыбку с учетом традиционно плохих отношений Турции с ближним зарубежьем, она все же ознаменовала собой желание отказаться от другого принципа внешней политики Анкары, которым та руководствовалась на протяжении десятилетий: «У турка не может быть других друзей кроме турок». Как бы то ни было, геополитическая обстановка, в частности гражданская война в Сирии, подорвала эти усилия, и основы вновь взяли верх.

Турция тесно связана с западными державами с окончания Второй мировой войны, но никогда не была простым союзником. Разногласия с США выходили на первый план неоднократно. Так, после вторжения турецкой армии на север Кипра в 1974 году американцы на несколько месяцев ввели эмбарго на поставки оружия. В 2003 году отношения двух стран обострились после отказа турецкого парламента одобрить запрос Джорджа Буша на проход через Турцию 62 000 американских солдат для участия в операции против Ирака Саддама Хусейна.

Как бы то ни было, усилия Турции по переосмыслению отношений с внешним миром (константа с 1990-х годов) никогда не сопровождались отказом от традиционных альянсов. Это подтверждается тремя недавними событиями. Во-первых, это согласие разместить на своей территории радар натовской ПРО (принято на саммите в Лиссабоне в ноябре 2010 года и подтверждено в сентябре 2011 года). Во-вторых, это развертывание НАТО (по запросу Турции) ракет Patriot на турецко-сирийской границе в январе 2013 года. В-третьих, это (незамедлительно удовлетворенный) запрос Анкары на собрание НАТО на уровне постпредов после того, как ее истребитель сбил российский самолет 24 ноября 2015 года.

Хотя разногласия с США иногда используются в националистических целях (что ведет к усилению напряженности), Турция не собирается сжигать мосты. Она осознает свой потенциал и стремится силой продвигать свои интересы. Стоит напомнить, что ее армия — вторая по численности в НАТО, что она предоставляет союзникам базу Инджирлик (там в частности хранится ядерное оружие), контролирует проливы и является единственным мусульманским государством-членом Североатлантического альянса. Другими словами, она до сих пор остается ключевым евразийским «хабом» американской политики в регионе.

Запад считает совершенно необходимым сохранение осевой роли, которую де факто играет Анкара. Взаимное доверие, безусловно, было подорвано решением о покупке С-400, но близость интересов все еще остается очень существенной. По этой причине Турция останется в НАТО, хотя периодически и ведет себя там как нарушитель спокойствия подобно генералу де Голлю в свое время.

С-400 действительно несовместимы с нормами Североатлантического альянса и, по мнению Вашингтона, могут создать уязвимость в сформированной из западного вооружения оборонной системе Турции в случае их подключения. Тем не менее Турция прекрасно понимает, что ни одна другая страна или группа стран не в силах представить ей такие же гарантии безопасности, как НАТО. Множество подписанных или обсуждаемых с западными государствами оружейных контрактов говорит о диверсификации осей дипломатии Анкары и ее стремлении укрепить собственные оборонные возможности. Так, оставшихся на базе Инджирлик ракетных комплексов Patriot недостаточно для охвата всей восточной и южной границы.

Неоднократная напряженность с Россией

Сам Дональд Трамп предпочел минимизировать ответственность турок в приобретении С-400. По его словам, вина лежит на Бараке Обаме, который не дал туркам приобрести Patriot. Как бы то ни было, это не помешало ему принять после поставок С-400 ответные меры, исключив Турцию из программы F-35: отмена сборочной линии, выдворение проходивших подготовку турецких летчиков, запрет на приобретение самолетов. Несогласный с таким шагом генсек НАТО Йенс Столтенберг выступил в защиту Анкары на форуме по безопасности в Аспене (Колорадо) 17 июля 2019 года: «Роль Турции в НАТО гораздо шире F-35 и С-400».

Как сейчас выглядят отношения Анкары и Москвы? Хотя сейчас они представляются гармоничными, события последних лет указали на их неустойчивость. Между Россией и Турцией не может быть ни полного разрыва, ни стратегического альянса.

Периодически звучащие опасения насчет формирующегося против Запада российско-турецкого альянса опираются на ошибочное понимание места и задач двух стран на международной арене. Да, их многое сближает: классификация в группе ключевых развивающихся стран, тенденция к авторитарному и персонифицированному характеру власти, проблемные отношения с ЕС и США, ностальгия по великому прошлому и стремление к самоутверждению на международной арене. Как бы то ни было, два этих игрока относятся к совершенно разным категориям.

Россия сейчас возвращает свое место на международной арене, тогда как Турция до сих пор по-настоящему не нашла его и продолжает поиск. Устойчивая асимметрия выливается в регулярные вспышки напряженности между двумя странами, с чем не в силах справиться даже общность политических и экономических интересов. Более того, недавнее возвращение России в число великих держав осуществилось в ущерб стремления Турции стать региональным лидером. Москва поддерживает отношения со всеми региональными деятелями (в частности в связи с участием в сирийском конфликте) и играет центральную роль, которой стремилась Анкара с подачи Давутоглу. Кроме того, импульсивность Реджепа Тайипа Эрдогана и его неспособность очертить четкую перспективу означают, что Турция не находится в позиции силы на переговорах по сирийскому вопросу, хотя любой вариант урегулирования представляется затруднительным без ее участия.

В целом, сама концепция альянса и партнерства, которая подразумевает определенное число взаимных политических обязательств и ограничений, не позволяет понять насквозь прагматический характер отношений России и Турции. Не стоит путать идеологическое, политическое и экономическое сотрудничество, которое стало необходимым из-за геополитических условий, со стратегическим сближением по логике блоков. Стоит также помнить о постоянной переоценке своих интересов каждой страной. Как бы то ни было, Турция не считает Россию врагом или угрозой, в отличие от своих западных союзников.

Таким образом, о стратегическом альянсе говорить не приходиться, но обоюдная заинтересованность в сотрудничестве делает маловероятным сценарий полного разрыва. Хотя напряженность или даже прямая конфронтация остаются возможными, Турция продолжит быть ключевым союзником Владимира Путина, если тот хочет добиться поставленных целей в Сирии и на международной арене. Кремль, судя по всему, руководствуется этой логикой и предоставил Анкаре определенную свободу действий на северо-востоке Сирии против курдов Демократического союза и в Идлибе, где у Турции сохраняется влияние на мятежников. Эрдоган в свою очередь видит в России способ удержать под контролем курдский вопрос, который он считает жизненно важным для страны. Хотя тактические неприятности всегда возможны, Анкара считает, что российская политика в регионе куда меньше вредит ее интересам, чем американская.

В краткосрочной перспективе отношения России и Турции будут во многом определяться развитием сирийского конфликта и переговоров по его урегулированию. Кроме того, их следует рассматривать через призму связей каждой из стран с ЕС и США.

В конечном итоге, изменения внешней политики Турции связны в равной степени с ее долгим поиском идентичности (он заметен на протяжении последнего полувека) и относительно недавним стремлением принять во внимание структурирующие парадигмы международных отношений. В настоящий момент ценности, которые западные страны все еще считают «общечеловеческими», больше не в силах утвердиться в военном, политическом и культурном плане. Так называемые развивающиеся державы отличаются большим разнообразием, заявляют о себе на международной арене и рушат старые равновесия. Турция представляет собой пример этих изменений в мире, и президент Эрдоган регулярно выражает неприятие международного порядка, которым руководят пять постоянных членов Совбеза ООН. «Я неизменно твержу, что Совет безопасности ООН должен быть реформирован для лучшего представления современного мира. Именно это я имею в виду, когда говорю, что в мире больше пяти стран», — заявил он на закрытии 62-й Парламентской ассамблеи НАТО 21 ноября 2016 года в Стамбуле.

Таким образом, традиционным союзникам Турции следует научиться отличать ее конъюнктурные позиции (зачастую они определяются внутриполитическими соображениями) от того, что гипотетически может играть структурную роль в ближайшие годы.