© AP Photo, Pablo Martinez MonsivaisАвтор статьи критикует администрацию президента Трампа за то, что та проявляет мало интереса к общественной дипломатии, которая, по его убеждению, является одним из ключевых инструментов для создания мягкой силы. Ссылаясь на опросы общественного мнения, он утверждает, что американская мягкая сила убывает с тех пор, как начался президентский срок Трампа.
Кембридж (США) — Администрация президента США Дональда Трампа проявляет мало интереса к общественной дипломатии. Однако общественная дипломатия, то есть усилия правительства по налаживанию коммуникаций напрямую с обществами других стран, является одним из ключевых инструментов, который применяется властями для создания мягкой силы. В условиях нынешней информационной революции подобные инструменты становятся даже важнее, чем раньше.
Как показывают опросы общественного мнения и индекс «Мягкая сила 30», составляемый агентством «Портлэнд» (Portland), американская мягкая сила убывает с тех пор, как начался президентский срок Трампа. Твиты способны помочь в формировании глобальной повестки дня, но они не создают мягкую силу, если оказываются не привлекательными для других.
Защитники Трампа отвечают, что мягкая сила (то есть то, что происходит в сознании других) не имеет значения; важна лишь жёсткая сила — с её военными и экономическими инструментами. В марте 2017 года Мик Малвейни, директор бюджетного управления в администрации Трампа, объявил о «бюджете жёсткой силы», который предполагал сокращение финансирования Госдепартамента и Агентства США по международному развитию (USAID) почти на 30%.
К счастью, военные лидеры лучше разбираются в этом вопросе. За месяц до объявления Малвейни тогдашний министр обороны, генерал Джеймс Мэттис, предупреждал Конгресс: «Если вы не будете полностью финансировать Госдепартамент, тогда мне в конечном итоге придётся покупать больше оружия». Как однажды заметил Генри Киссинджер, международный порядок зависит не только от баланса жёсткой силы, но и от представлений о легитимности, которые критически зависят от мягкой силы.
Информационные революции всегда производили глубокий социально-экономический и политический эффект. Свидетельством этому стали драматические последствия для Европы XV и XVI веков, вызванные изобретением печатного станка Гутенбергом. Историю нынешней информационной революции можно начинать с 1960-х годов и открытия «закона Мура» (число транзисторов в компьютерном чипе удваивается примерно каждые два года). С тех пор компьютерные мощности резко возросли, а их стоимость к началу XXI века составляла 0,1% от их стоимости в начале 1970-х годов.
В 1993 году во всём мире существовало примерно 50 вебсайтов; к 2000 году их число превысило 5 миллионов. Сегодня более четырёх миллиардов человек находятся в онлайне. По прогнозам, к 2020 году эта цифра вырастет до 5-6 миллиардов человек, при этом «Интернет вещей» будет связывать десятки миллиардов устройств. У Фейсбука сейчас больше пользователей, чем всё население Китая и США вместе взятых.
В подобном мире сила привлечения и убеждения становится особенно важной. Но уже давно позади те дни, когда общественная дипломатия в основном осуществлялась с помощью радио- и телевещания. Технологический прогресс привёл к радикальному сокращению стоимости обработки и передачи информации. Результатом стал информационный взрыв, который создал «парадокс изобилия»: избыток информации ведёт к дефициту внимания.
Когда объёмы информации, предлагаемой людям, становятся просто ошеломляющими, им трудно понять, на чём именно надо фокусировать внимание. Алгоритмы социальных сетей создаются для конкуренции за это внимание. Репутация становится даже важнее, чем в прошлом, а политические битвы, опирающиеся на данные о социальном и идеологическом сходстве, часто оказываются сосредоточены на создании и разрушении авторитетов и доверия. В социальных сетях фейковая информация может выглядеть вызывающей больше доверия, если она поступает от «друзей». Как показано в докладе специального прокурора США Роберта Мюллера о российском вмешательстве в президентские выборы 2016 года, именно это позволило России превратить американские социальные сети в оружие.
В мировой политике репутация всегда имела значение. Тем не менее, сейчас доверие стало даже более важным источником силы. Информация, которая выглядит как пропаганда, может не только презрительно отвергаться, но и оказываться в итоге контрпродуктивной, если она подрывает репутацию и доверие к стране (и, следовательно, сокращает её мягкую силу). Самая эффективная пропаганда — это не пропаганда. Это двусторонний диалог между людьми.
Россия и Китая, похоже, этого не понимают, но иногда и США не проходят данный тест. Например, во время Иракской войны методы обращения с заключёнными в тюрьме Абу-Грейб были не совместимы с американскими ценностями, что привело к представлениям о лицемерности США, и этого нельзя было изменить сюжетами о мусульманах, которым хорошо живётся в Америке. Сегодня президентские «твиты», которые при проверке оказываются неопровержимо лживыми, подрывают доверие к Америке и уменьшают её мягкую силу. Эффективность общественной дипломатии измеряется в количестве людей, изменивших свои взгляды (что отражается в интервью и данных опросов), а не в количестве потраченных долларов или отправленных сообщений.
Внутренняя или внешняя политика, которая выглядит лицемерной, высокомерной и безразличной к мнению других, или же основанная на узкой концепции национальных интересов, может подрывать мягкую силу. Например, опросы общественного мнения, проводившиеся после вторжения в Ирак в 2003 году, демонстрировали резкий спад привлекательности США. В 1970-е годы многие люди в мире выступали против американской войны во Вьетнаме, и на глобальных позициях Америки отражалась непопулярность этой политики.
По мнению скептиков, подобная цикличность свидетельствуют о том, что мягкая сила не очень важна; государства сотрудничают, исходя из своих корыстных интересов. Но в этой аргументации упускается из вида критически важный момент: сотрудничество всегда имеет определённую степень, и эта степень определяется привлекательностью или отторжением.
К счастью, мягкая сила страны зависит не только от её официальной политики, но и от привлекательности её гражданского общества. Когда протестующие за рубежом маршировали против Вьетнамской войны, они нередко пели песню «Мы преодолеем» (We Shall Overcome) — гимн американского движения за гражданские права. Учитывая опыт прошлого, есть все основания надеяться, что США восстановят мягкую силу после Трампа, хотя этому, несомненно, будет также способствовать увеличение инвестиций в общественную дипломатию.
Джозеф С. Най (Joseph S. Nye) — автор книги «Закончился ли американский век?» и готовящейся к выходу «Мораль имеет значение? Президенты и внешняя политика от Рузвельта до Трампа»
© AP Photo, Pablo Martinez MonsivaisАвтор статьи критикует администрацию президента Трампа за то, что та проявляет мало интереса к общественной дипломатии, которая, по его убеждению, является одним из ключевых инструментов для создания мягкой силы. Ссылаясь на опросы общественного мнения, он утверждает, что американская мягкая сила убывает с тех пор, как начался президентский срок Трампа. Кембридж (США) — Администрация президента США Дональда Трампа проявляет мало интереса к общественной дипломатии. Однако общественная дипломатия, то есть усилия правительства по налаживанию коммуникаций напрямую с обществами других стран, является одним из ключевых инструментов, который применяется властями для создания мягкой силы. В условиях нынешней информационной революции подобные инструменты становятся даже важнее, чем раньше. Как показывают опросы общественного мнения и индекс «Мягкая сила 30», составляемый агентством «Портлэнд» (Portland), американская мягкая сила убывает с тех пор, как начался президентский срок Трампа. Твиты способны помочь в формировании глобальной повестки дня, но они не создают мягкую силу, если оказываются не привлекательными для других. Защитники Трампа отвечают, что мягкая сила (то есть то, что происходит в сознании других) не имеет значения; важна лишь жёсткая сила — с её военными и экономическими инструментами. В марте 2017 года Мик Малвейни, директор бюджетного управления в администрации Трампа, объявил о «бюджете жёсткой силы», который предполагал сокращение финансирования Госдепартамента и Агентства США по международному развитию (USAID) почти на 30%. К счастью, военные лидеры лучше разбираются в этом вопросе. За месяц до объявления Малвейни тогдашний министр обороны, генерал Джеймс Мэттис, предупреждал Конгресс: «Если вы не будете полностью финансировать Госдепартамент, тогда мне в конечном итоге придётся покупать больше оружия». Как однажды заметил Генри Киссинджер, международный порядок зависит не только от баланса жёсткой силы, но и от представлений о легитимности, которые критически зависят от мягкой силы. Информационные революции всегда производили глубокий социально-экономический и политический эффект. Свидетельством этому стали драматические последствия для Европы XV и XVI веков, вызванные изобретением печатного станка Гутенбергом. Историю нынешней информационной революции можно начинать с 1960-х годов и открытия «закона Мура» (число транзисторов в компьютерном чипе удваивается примерно каждые два года). С тех пор компьютерные мощности резко возросли, а их стоимость к началу XXI века составляла 0,1% от их стоимости в начале 1970-х годов. В 1993 году во всём мире существовало примерно 50 вебсайтов; к 2000 году их число превысило 5 миллионов. Сегодня более четырёх миллиардов человек находятся в онлайне. По прогнозам, к 2020 году эта цифра вырастет до 5-6 миллиардов человек, при этом «Интернет вещей» будет связывать десятки миллиардов устройств. У Фейсбука сейчас больше пользователей, чем всё население Китая и США вместе взятых. В подобном мире сила привлечения и убеждения становится особенно важной. Но уже давно позади те дни, когда общественная дипломатия в основном осуществлялась с помощью радио- и телевещания. Технологический прогресс привёл к радикальному сокращению стоимости обработки и передачи информации. Результатом стал информационный взрыв, который создал «парадокс изобилия»: избыток информации ведёт к дефициту внимания. Когда объёмы информации, предлагаемой людям, становятся просто ошеломляющими, им трудно понять, на чём именно надо фокусировать внимание. Алгоритмы социальных сетей создаются для конкуренции за это внимание. Репутация становится даже важнее, чем в прошлом, а политические битвы, опирающиеся на данные о социальном и идеологическом сходстве, часто оказываются сосредоточены на создании и разрушении авторитетов и доверия. В социальных сетях фейковая информация может выглядеть вызывающей больше доверия, если она поступает от «друзей». Как показано в докладе специального прокурора США Роберта Мюллера о российском вмешательстве в президентские выборы 2016 года, именно это позволило России превратить американские социальные сети в оружие. В мировой политике репутация всегда имела значение. Тем не менее, сейчас доверие стало даже более важным источником силы. Информация, которая выглядит как пропаганда, может не только презрительно отвергаться, но и оказываться в итоге контрпродуктивной, если она подрывает репутацию и доверие к стране (и, следовательно, сокращает её мягкую силу). Самая эффективная пропаганда — это не пропаганда. Это двусторонний диалог между людьми. Россия и Китая, похоже, этого не понимают, но иногда и США не проходят данный тест. Например, во время Иракской войны методы обращения с заключёнными в тюрьме Абу-Грейб были не совместимы с американскими ценностями, что привело к представлениям о лицемерности США, и этого нельзя было изменить сюжетами о мусульманах, которым хорошо живётся в Америке. Сегодня президентские «твиты», которые при проверке оказываются неопровержимо лживыми, подрывают доверие к Америке и уменьшают её мягкую силу. Эффективность общественной дипломатии измеряется в количестве людей, изменивших свои взгляды (что отражается в интервью и данных опросов), а не в количестве потраченных долларов или отправленных сообщений. Внутренняя или внешняя политика, которая выглядит лицемерной, высокомерной и безразличной к мнению других, или же основанная на узкой концепции национальных интересов, может подрывать мягкую силу. Например, опросы общественного мнения, проводившиеся после вторжения в Ирак в 2003 году, демонстрировали резкий спад привлекательности США. В 1970-е годы многие люди в мире выступали против американской войны во Вьетнаме, и на глобальных позициях Америки отражалась непопулярность этой политики. По мнению скептиков, подобная цикличность свидетельствуют о том, что мягкая сила не очень важна; государства сотрудничают, исходя из своих корыстных интересов. Но в этой аргументации упускается из вида критически важный момент: сотрудничество всегда имеет определённую степень, и эта степень определяется привлекательностью или отторжением. К счастью, мягкая сила страны зависит не только от её официальной политики, но и от привлекательности её гражданского общества. Когда протестующие за рубежом маршировали против Вьетнамской войны, они нередко пели песню «Мы преодолеем» (We Shall Overcome) — гимн американского движения за гражданские права. Учитывая опыт прошлого, есть все основания надеяться, что США восстановят мягкую силу после Трампа, хотя этому, несомненно, будет также способствовать увеличение инвестиций в общественную дипломатию. Джозеф С. Най (Joseph S. Nye) — автор книги «Закончился ли американский век?» и готовящейся к выходу «Мораль имеет значение? Президенты и внешняя политика от Рузвельта до Трампа»
Комментарии (0)