СМИ

© AP Photo, Darko VojinovicДвадцать лет назад НАТО бомбила Сербию. "Тогда тоже была весна, хотя, честно говоря, солнца я не помню, потому что холод сопровождал меня потом на протяжении многих месяцев при каждом вздохе, — вспомиает жительница Белграда. — Но я помню первые бомбы и первый возглас от неверия и первую попытку принять своим изнуренным сознанием тот факт, что теперь ничего не будет прежним. не будет прежней ни Сербия, ни Европа, ни мир". До того момента мы утешали себя тем, что 90-е — это временный регресс в историческом развитии мира, что эволюция наконец возьмет верх и обезьяноподобный наблюдатель за летающими тарелками превратиться в часть Вселенной. Но мы глубоко ошибались. Первая бомба, которая упала в сердце Европы после Второй мировой войны, ознаменовала конец целой эры. И то, что мишенью стали именно мы, сербы, отнюдь не случайно, если учесть всю нашу прошлую борьбу, вспомнить всех мировых захватчиков, которых мы прогнали, и наше геостратегическое положение. Против нас было и то, что во главе нашего государства стояла малая, слабая копия Тито. А кроме того, большинство из нас отказалось принять тот факт, что мы не центр Вселенной и что для мира, по крайней мере для наших захватчиков, мы всего лишь точка на карте. С ней они хотели поступить, как саранча, которая пожирает будущее и уничтожает последнее, что есть у этой планеты. Они оставляют за собой новый мировой порядок, голую пустыню, море беженцев, джихад, ренессанс религий и разгул самых низменных человеческих страстей. Многие говорят, что плохо помнят бомбардировки, потому что топили свой страх в самогоне, который брали из запасов, оставленных на свадьбу, похороны или крестины. Кто-то с удовольствием заедал свой страх таблетками. Они спали в сырых подвалах, пока падали бомбы, отправляли своих детей к бабушкам и дедушкам в деревни, и, прощаясь со своими детьми, они прощались со своими мечтами. Ночные кошмары они разгоняли фонариками в темных помещениях без воздуха, но с тяжелым запахом обгорелых душ. Но были и такие, кто прошел через все трезвым, кто откликнулся и выполнил свой трудовой долг и кто из-за этой своей трезвости и погиб. И об этом никто не смеет забывать. Я не обвиняю всех этих малодушных людей, которые остались одни в темноте и чьи сердца не могли вынести ежедневного страха. День ото дня. Ночь от ночи. Кто не мог видеть в окнах растерзанные тела, потому что в каждом таком теле видел свое. Я не обвиняю тех, кто был побогаче и кто поскорее убежал за границу. Я также не виню тех, кто через ту же границу незаконно провозил всякую ерунду, необходимую сербам под бомбами. Я не виню тех, кто без раздумий шел на смерть, завороженный пророческими речами о победе, которой ни один разумный человек ожидать не мог. Потому что мы попали в лапы к ним — 19 странам-членам НАТО во главе с США и всей их военной машиной и военными отбросами, которые они совершенно осознанно сбросили на нас. Я виню всех тех американцев, итальянцев, испанцев, немцев, англичан, французов — всех маленьких людей этих больших наций, которые согласились, чтобы их души поставили на службу новому богу, антибогу, которому тогда они помогли воцариться, и на полное поругание в будущем… Я помню, что все окна по совету специалистов мы залепили широкой лентой, потому что когда бомба взрывается, стеклянные окна разлетаются вдребезги и ранят людей. Но я очень хорошо помню, что никакие ленты этого мира нам не помогали, когда в нашем доме взрывался бутановый баллон. Такие баллоны взрывались от старости и неиспользования, а вспоминали о них из-за голода и простого желания поесть чего-нибудь горячего в городе без электричества и воды. Я также помню землетрясение, которое случилось после ночи самых страшных бомбардировок и которое мы просто прокомментировали словами: «Это просто землетрясение, не более…» Я помню слезы своих детей, еще слишком маленьких для того, чтобы понять, почему каждую ночь я прячу их под дверным косяком, кутаю в одеяла, целую в темноте и сижу перед допотопным транзистором, готовая к следующему ночному бдению. А утро я встречала готовая к новому рабочему дню и задачам, которые не могли ждать до конца войны… Они не понимали, почему я оставляю их и спешу на троллейбус, набитый изможденными людьми, которые страдают так же, как и я. Труднее всего мне возвращаться к одному воспоминанию, которое сейчас мне кажется сном о временах чудес и чудовищ. Это воспоминание о моей бабушке, которая каждый вечер перед сиренами зажигала лампадку перед иконой святой Петки и шепотом читала молитву насколько чудесную, что каждое слово молитвы врезалось мне в сердце ножом. Она шептала, не зная, что я ее слушаю, быстро крестилась и немедленно принималась за свою часть подготовки к очередной ночи ужаса. Именно ее слова обнажают несоответствие между реальностью и душой… «Прости их, Боже, они не ведают, что творят».