СМИ

Москва, Башня ВТБ, перед началом интервью изданию «Хандельсблатт» Андрей Костин угощает шоколадными конфетами с изображением Владимира Путина. Глава банка, крупнейшим акционером которого является государство, является ярым поклонником президента. Но Костин известен и тем, что открыто критикует отрасль, все еще переживающую кризис. У ВТБ много проблем, которые Костин прежде всего связывает с западными антироссийскими санкциями. Из-за недостаточного интереса иностранных инвесторов влияние государства на финансовый сектор продолжает расти, рассказывает банкир в интервью «Хандельсблатт».

Впрочем, многие западноевропейские банкиры, возможно, все же поменялись бы местами с Костиным. В то время как банки в Еврозоне борются с закреплением отрицательных ставок Европейского центрального банка, ключевая ставка в России уверенно держится на уровне 6,5%. За текущий год ВТБ стремится получить прибыль в размере 2,8 миллиарда евро в пересчете на европейскую валюту. Этого достаточно для рентабельности собственного капитала в 12%. Показатели, о которых глава «Дойче Банк» Кристиан Зевинг или его коллега Мартин Зильке из «Коммерцбанка» могут только мечтать.

Полный текст интервью

Хандельсблатт: Господин Костин, акции банка ВТБ за прошедшие три года потеряли около 40% стоимости. Как вы оцениваете этот процесс?

Андрей Костин: Мы недовольны. Однако я не думаю, что в данный момент мы можем добиться лучших показателей по двум причинам: из-за ужесточения регулирования отрасли и санкций, которые являются большой нагрузкой для фондового рынка.

В настоящее время влияние санкций, вероятно, не так велико, но оно все же имеет значение, потому что неизвестно, будут ли события развиваться в лучшую или худшую сторону. Поскольку банковский сектор был главной целью американских санкций, они всегда будут дамокловым мечом для отрасли.

— Ваш конкурент, Сбербанк, в котором государство также имеет контрольный пакет акций, имеет значительно лучшие показатели на Московской бирже.

— Тем не менее если бы не санкции, они могли бы быть гораздо выше. Дела у Сбербанка идут лучше, потому что он все еще является монополистом в банковской сфере. Российский банковский сектор по-прежнему разделен, но не на государственные и частные банки, а на Сбербанк и все остальные.

Это слишком крупный банк и во многих областях он доминирует на рынке. Но я вовсе не умаляю заслуг менеджеров банка. Они уже давно осознали важность новых технологий. Тем не менее Сбербанк с самого начала имел некоторые преимущества. Поэтому, с этой точки зрения, конкурировать с ним не так-то просто. Но мы стараемся.

— И насколько вы в этом преуспели?

— Три года назад у нас не было прибыли. В этом году мы ожидаем доход в 200 миллиардов рублей (в пересчете 2,8 миллиардов евро). Этого достаточно для рентабельности капитала в 12%. Мы надеемся, что за два-три года сможем повысить этот показатель до 15%.

Это хорошая доходность с учетом не слишком благоприятной ситуации с ужесточением регулирования отрасли, включая новые требования к капиталу и отчисления в резервные фонды, которых требует Центральный банк и которые несут нагрузку для самого прибыльного раздела банковского бизнеса: обслуживания физических лиц.

— Разве у Центробанка нет веских причин для вмешательства?

— Причины всегда найдутся (смеется). Но мы не считаем, что наступила та стадия, когда требуется более жесткое регулирование на рынке банковского обслуживания физических лиц. Мы считаем, что рынок может выдержать большую нагрузку.

Однако Центробанк начал тормозить розничное кредитование. Банки должны уделить более пристальное внимание кредитование реального сектора экономики, корпоративным инвестициям. Но это абсурд. Если мы сокращаем розничное кредитование, это не означает, что банки будут предоставлять больше кредитов предприятиям.

— Почему нет?

— Многие компании имеют большие долги, поэтому банки не наращивают кредитование предприятий. Например, это касается предприятий в цементной промышленности, в строительном секторе или даже в добыче угля. А некоторые компании недостаточно прозрачны.

— Какой стратегии в этой ситуации придерживается ВТБ?

— Центральная тема — это переход на цифровой формат, поскольку в банковском бизнесе новые технологии внедряются быстрее, чем в других областях. Уже много лет говорят о беспилотных автомобилях, но сегодня их не так часто встретишь на дороге. В банковском бизнесе, напротив, ежедневно внедряются новые технологии. Все больше и больше людей для проведения денежных операций используют мобильные телефоны или интернет.

— В Западной Европе молодые использующие новые технологии финансовые компании, так называемые «финтехи», конкурируют с банками. Как в этом плане обстоят дела на вашем отечественном рынке?

— В России это не слишком развито. У ведущих банков здесь достаточно денег, чтобы купить определенное ноу-хау или приобрести стартап в финансовом секторе. Внедряя новые цифровые технологии, мы пытаемся опередить остальных, а также прорваться в другие отрасли. Мы хотим создать экосистему, внутри которой нашими услугами будут пользоваться в транспортной, торговой и других областях.

— Значит, главная проблема — это по-прежнему санкции?

— Да, как минимум, в некоторой степени. ВТБ полностью отрезан от внешнего финансирования из-за санкций. Но у нас достаточно долларов, евро и рублей, так что мы скорее ориентируемся на внутреннее финансирование. Мы больше не зависим от иностранных финансовых ресурсов.

— Стабильна ли банковская система России, несмотря на санкции?

— Да, стабильна. Хотя у нас все еще слишком много финансовых учреждений, в стране 450 банков. Большинство из них слишком малы и не поспевают за новыми правилами Центрального банка. Некоторые из них все еще недостаточно прозрачны. В последние годы Центральный банк инвестировал огромную денежную сумму в размере около 50 миллиардов долларов, чтобы стабилизировать систему. Эта сумма призвана удержать ситуацию под контролем.

— Что это значит конкретно?

— 50 миллиардов долларов были потрачены на обанкротившиеся банки в основном в виде прямых впрыскиваний капитала и платежей через системы страхования вкладов. В целом банковская система стабильна. Сейчас уже государство или Центробанк контролируют не только ВТБ и Сбербанк. Центробанк имеет контрольный пакет акции и в банке Открытие.

— Таким образом, государственное влияние в финансовом секторе становится все сильнее.

— Да, и этот факт часто подвергается критике. Но я думаю, что это меньшее из зол. У Центробанка не было большого выбора, а государство с Центробанком также хотят продавать банковские акции. Но на самом деле, из-за ужесточения регулирования отрасли банковское дело на данный момент во всем мире не является привлекательным бизнесом.

А в России на ситуацию сильно влияют санкции. Без этих ограничений ВТБ был бы полностью приватизирован. Мы запустили этот процесс в 2007 году, сейчас доля акций в свободном обращении составляет 39%, и в то время мы могли бы значительно увеличить этот показатель. Сегодня это невозможно.

— Из-за западных санкций? Могут быть и другие покупатели, например, из Китая.

— Все боятся вторичных санкций США. Самое смешное, что российское правительство может продавать уже существующие акции, ведь санкции распространяются только на новые акции. Таким образом, правительство может продать оставшиеся 61% ВТБ, но инвесторы не проявляют особенного интереса.

Так что придется ждать окончания санкций. Пока российские активы сильно недооценивают, но если санкции снимут, цены будут расти очень быстро.

— В чем еще, кроме санкций, заключаются проблемы?

— Наша экономика растет так же медленно, как и в Европе. Официальный прогноз на 2019-й год составляет менее двух процентов. Банковский сектор по-прежнему растет быстрее, чем экономика в целом. Но скромный экономический рост ограничивает возможности для банков.

Однако у европейских банков дела обстоят еще хуже, потому что регулирование банковского сектора набирает серьезные обороты. Это игра в кошки-мышки, как в мультфильме «Том и Джерри»: центральные банки настаивают на том, чтобы банки меньше рисковали и предоставляли больше капитала, а банки пытаются сделать обратное.

К счастью, в России у нас по-прежнему относительно высокая ключевая ставка в 6,5%, что приемлемо для экономики и позволяет нам рассчитывать на высокую маржу в три процента. Это было бы невозможно, если бы у нас, как в Европе, были отрицательные процентные ставки.

— Достаточно ли российское правительство предпринимает мер для стимулирования экономики?

— Правительство выводит деньги из системы, взимая больше налогов, вкладывая больше денег в государственные резервные фонды, покупая золото или конвертируя доллары в рубли. В конце концов, правительство запустило национальные проекты, благодаря которым в ближайшие три-пять лет в инфраструктуру, образование и другие социально важные сферы потекут огромные инвестиции.

— Что, помимо всего этого, может сделать правительство?

— Я предложил министру финансов, который является председателем нашего наблюдательного совета, снизить налоги для людей с низкими доходами, а также для предприятий малого и среднего бизнеса. Министр был очень недоволен, поскольку он считает, что правительство ничего не должно менять.

Интересно, что власть повышает именно налоги, но не расходы. У нас высокий профицит бюджета, а налоговые поступления растут гораздо быстрее, чем государственные расходы. Министр финансов хочет удешевить кредиты, но Центробанк действует с осторожностью.

— Почему так?

— Центробанк опасается роста инфляции. На мой взгляд, в течение ближайших двух лет ключевая ставка может снизиться до 5,5-6%, не более. В России не будет дешевых денег для банков, как в Европе или Америке. Это точно. Это ограничивает импульсы роста для экономики. Вскоре снижение налогов лишится здравого смысла, поэтому единственная возможность — это увеличить государственные расходы. Это станет двигателем экономического роста.

— Насколько такие европейские процессы как установление отрицательных процентных ставок или Брексит коснулись России?

— Не слишком серьезно. Брексит не сильно повлияет на Россию.

— Даже на ваш филиал «ВТБ Капитала» в Лондоне?

— У нас там 160 сотрудников и 2,5 миллиарда долларов на балансе. Мы уже перенесли часть деятельности в европейскую штаб-квартиру ВТБ во Франкфурте. Там у нас 215 сотрудников — уже больше, чем в Лондоне. После концентрации европейской деятельности ВТБ в 2017-м году мы удвоили количество сотрудников в Германии.

Во Франкфурте у нас Директ-банк ВТБ, он обслуживает 170 000 счетов по вкладам на сумму около трех миллиардов евро. Там мы имеем в нашем ведении три миллиарда от частных клиентов Директ-банка ВТБ и миллиард от корпоративных клиентов ВТБ Банка (Европа) СЕ.

— Как вы собираетесь расти в Германии?

— Это сложно, даже «Дойче Банк» на своей родине испытывает трудности. В основном мы работаем с немецкими дочерними компаниями крупнейших российских предприятий, а также с предприятиями из стран СНГ, имеющих в Германии свои представительства. Мы финансируем российско-германскую торговлю в условиях санкций. Важно присутствовать в Европе. Мы ожидаем умеренного роста нашей клиентской базы в Германии.

— Вы упомянули «Дойче Банк». Что вы думаете о крупнейшем немецком банке?

— Американские и английские журналисты часто спрашивают, сотрудничали ли мы с «Дойче Банк». Конечно, сотрудничали, и до сих пор сотрудничаем. И тогда эти журналисты говорят, что «Дойче Банк» также сотрудничал с президентом США Дональдом Трампом и поэтому должна быть какая-то связь между ВТБ и Трампом. На вопрос «почему» эти критики отвечают «потому что оба сотрудничали с «Дойче Банк».

Серьезно, это их логика. Мой покойный сын проработал там десять лет. И у меня были совершенно особые отношения с бывшим главой правления банка господином Аккерманом, который, по моему мнению, был отличным инвестиционным банкиром. В банке он был прямо-таки звездой. А в области инвестиционного банкинга «Дойче Банк» фактически был нашим учителем. Прискорбно видеть, что сейчас происходит с «Дойче Банк».