© РИА Новости, Алексей Никольский | Перейти в фотобанкНедоверчивые и авторитарные режимы России и Белоруссии не способны делиться властью, уверен автор «Карнеги». Максимум, что могут сделать стороны, не изменяя своим суверенным интересам, — это начать чуть плотнее координировать решения в разных сферах экономики. Например, согласовать единую цель по темпу инфляции. Если очень нужно, это тоже можно назвать интеграцией, считает автор.
Белорусская тема уже несколько месяцев как сошла с первых полос российских СМИ. Но связано это скорее с тем, что риторика в отношениях на время стала менее эмоциональной. А проблемы с реализацией интеграционных проектов никуда не делись и по-прежнему остаются главным источником противоречий между двумя странами.
Новая бухгалтерия
Резкого силовика Михаила Бабича во главе российского посольства в Минске в мае сменил Дмитрий Мезенцев, антипод своего предшественника. Его риторика на новом посту — эталон мягкости и любезности к стране пребывания.
Мезенцев подчеркнуто уходит от конфликтных тем, призывает поменьше о них говорить, постоянно уповает на особый характер дружбы Белоруссии и России, который поможет решить любые споры. Дипломат говорит длинными и кружевными фразами, как бы убаюкивая слушателя.
В отличие от Бабича Мезенцеву не дали статус спецпредставителя президента России. Все это значит, что Москва решила вернуть своей дипмиссии прежнюю роль: когда посол обслуживает диалог столиц, а не работает острием копья, не пытается самостоятельно наводить порядок в отношениях.
Бабича же перевели в Минэкономразвития, заместителем по постсоветскому пространству к министру Максиму Орешкину. Мало кого в Белоруссии обрадовала эта новость. Экономисты-технократы из правительства России всегда были самой большой головной болью для Минска, потому что они часто не готовы платить за славянское братство.
Теперь их укрепили силовиком, обиженным на белорусскую власть за досрочное прекращение работы, за которую он взялся с явным энтузиазмом. Бабич даже успел перевезти в Минск и сделать дипломатами полдюжины своих помощников с бывшей работы в Приволжье. Они так и остались в посольстве без шефа.
Как-то в порыве эмоций белорусский МИД назвал Бабича «подающим надежды бухгалтером». По злой иронии теперь он получил прямой доступ к белорусско-российской бухгалтерии. Это значит, что Москва, судя по всему, продолжит плавно изымать из отношений все, что считает незаслуженными бонусами Минску.
Правда, этот процесс идет и без Бабича. В июне стало известно, что Россия теперь увязывает с интеграцией не только компенсацию налогового маневра, но и выдачу давно обещанных кредитов. В итоге Минск был вынужден нарастить заимствования на внутреннем рынке, чтобы рассчитаться по внешнему долгу и попросить кредит у Китая.
Параллельно идут газовые переговоры, где Белоруссия, как обычно, настаивает на внутрироссийских ценах. Но и там согласия пока нет. Когда белорусского министра энергетики спросили, увязывает ли Москва и газовый вопрос с интеграцией, он сказал, что «пока не может это комментировать». Если бы одно не имело отношения к другому, ничто не мешало бы министру об этом прямо сказать.
Повестка разговора
Таким образом, в центре белорусско-российского диалога теперь оказалось углубление интеграции. Много месяцев группа из десятков чиновников двух стран работала с достойной лучшего применения секретностью. Участники лишь рапортовали о взятых высотах: что позиции сблизились на 70%, затем — что на 90%.
В июле дорожную карту по интеграции обещают положить на стол президентам, а к ноябрю, если те все одобрят, подготовить планы действий по отдельным направлениям интеграции. Эти планы, по словам белорусского сопредседателя группы, министра экономики Дмитрия Крутого, рассчитаны до 2022-2023 годов.
Лишь в последние недели стала появляться какая-то конкретика. По словам Крутого, позиции по социальным вопросам, промышленности, финансовому рынку «сходятся где-то очень близко». Сложнее идет разговор о банковском секторе и энергетике, самой чувствительной отрасли для Белоруссии.
Главы минсельхозов двух стран отрапортовали, что у них нет противоречий по интеграции аграрного сектора. Эта тема, как и энергетика, в приоритете для Минска, который хочет постоянных гарантий бесперебойного доступа своей продукции на российский рынок. Евразийский союз не стал панацеей от активности Россельхознадзора. Поэтому устранение любых преград для своей продукции Белоруссия наверняка сделает условием для разговора на другие интеграционные темы.
Не до конца ясно, обсуждается ли всерьез единая валюта. Дмитрий Орешкин в начале июня сказал, что да. Глава Центробанка Эльвира Набиуллина уточнила, что переговоры «на очень начальной стадии».
Белорусские официальные лица были еще пространнее: министр экономики сказал, что валюта может быть только венцом экономической интеграции; посол Владимир Семашко заявил, что единая валюта не может подрывать суверенитет кого-то из союзников. Именно такой риторикой Минск отбивался от этой темы последние 15 лет.
Как это не работает
Ситуация с единой валютой — вообще слепок всей истории с интеграцией Белоруссии и России. В 2000 году страны подписали соглашение о введении единой валюты с 2008 года. В 2002-м образовали рабочую группу по созданию эмиссионного центра. Годом позже подписали план действий по введению единой валюты и не выполнили его. В 2009-м согласовали еще один план с таким же названием, который постигла та же судьба.
Теперь Минск и Москва снова могут подписать некую дорожную карту. Но какой бы всеобъемлющей она ни была, этот документ наткнется на ту же реальность, о которую в прошлом разбивались все попытки перейти от деклараций к их воплощению.
То же самое произойдет в каждой сфере, которую стороны решат полноценно интегрировать. Загвоздка в том, что невозможно создать единые валюту, таможню, тарифы, налоги и акцизы, бюджет, финансовые рынки или сельское хозяйство без наднациональных институтов, которые бы устанавливали общие правила игры, решали споры и в случае с единой валютой печатали бы ее.
Этими институтами кто-то должен руководить. Как только Минск и Москва доходят до этого вопроса, они начинают перетягивать одеяло на себя. Белоруссия хочет равного голоса, чтобы не потерять суверенитет. Россия не может дать маленькой и не самой предсказуемой соседке право вето в важных сферах своей экономики.
Евросоюз смог создать работающие наднациональные органы в том числе благодаря тому, что, во-первых, право вето для маленьких стран сохранилось на уровне Совета ЕС. А во-вторых, суверенитет стран-членов размывался не в пользу одного гегемона.
Представьте, если бы Евросоюз состоял только из двух стран — Германии и какой-нибудь ее небольшой соседки. Для элит последней было бы политическим самоубийством делегировать серьезные полномочия в органы такой «евродвойки», если бы Берлин имел там решающий голос, пропорциональный своему реальному весу.
К этому нужно добавить взаимное недоверие и авторитарность правящих режимов Белоруссии и России, то есть их природную неспособность делиться властью. Максимум, что могут сделать стороны, не изменяя своим суверенным интересам, — это начать чуть плотнее координировать друг с другом решения в разных сферах экономики.
Именно такой подход пока и просматривается в заявлениях Крутого и Орешкина. Белорусский министр говорит, что страны останутся самостоятельными, но у них будут очень тесные «экономическое, финансовое сближение, взаимодействие, унификация». Российский называет примером такого сближения единую цель по темпу инфляции.
Если очень нужно, это тоже можно назвать интеграцией. Но по факту в ней нет места ни наднациональным органам с собственной компетенцией, ни контролю за исполнением союзных решений. Если Лукашенко понадобится под выборы повысить пенсии и зарплаты, то согласованная с Россией цель по годовой инфляции — последнее, о чем он будет думать.
Принятие неизбежного
Если Минску удастся продать Москве такие сырые соглашения (или амбициозные дорожные карты, но с традиционно нулевыми шансами воплотить их в жизнь) хоть за какое-то смягчение позиции по нефтегазовым и кредитным вопросам, это будет серьезным переговорным успехом. Но, кажется, сама белорусская власть стала морально готовить себя и народ к обратному.
Объявляя, что российский кредит не придет до соглашения по интеграции, белорусский министр финансов Максим Ермолович заявил, что, в общем-то, в Минске давно это поняли и сверстали свои планы с расчетом, что кредита не будет. А если он когда-нибудь придет, продолжил министр, ну что ж, нарастим резервы, сможем не брать какие-то новые займы.
Вице-премьер по энергетике Игорь Ляшенко уже обозначил, как вырастут цены на бензин после завершения налогового маневра в России в 2024 году, то есть выхода на мировые цены на нефть для Белоруссии. А замглавы госконцерна «Белнефтехим» заявила, что белорусские НПЗ уже готовятся к работе в таких условиях — проводят модернизацию и оптимизируют затраты.
Строя свои планы в расчете на худший сценарий с Москвой, Минск как бы примиряется с ситуацией. Получится что-то выторговать — отлично, не получится — что ж, придется жить по-новому.
Если одна сторона морально готовится к провалу переговоров, он перестает казаться концом света, позиция перестает быть отчаянной, а энтузиазм к уступкам снижается. В такой ситуации уже нет задачи любой ценой добиться от России прежних преференций. Особенно если эта цена — суверенитет.
© РИА Новости, Алексей Никольский | Перейти в фотобанкНедоверчивые и авторитарные режимы России и Белоруссии не способны делиться властью, уверен автор «Карнеги». Максимум, что могут сделать стороны, не изменяя своим суверенным интересам, — это начать чуть плотнее координировать решения в разных сферах экономики. Например, согласовать единую цель по темпу инфляции. Если очень нужно, это тоже можно назвать интеграцией, считает автор.Белорусская тема уже несколько месяцев как сошла с первых полос российских СМИ. Но связано это скорее с тем, что риторика в отношениях на время стала менее эмоциональной. А проблемы с реализацией интеграционных проектов никуда не делись и по-прежнему остаются главным источником противоречий между двумя странами. Новая бухгалтерия Резкого силовика Михаила Бабича во главе российского посольства в Минске в мае сменил Дмитрий Мезенцев, антипод своего предшественника. Его риторика на новом посту — эталон мягкости и любезности к стране пребывания. Мезенцев подчеркнуто уходит от конфликтных тем, призывает поменьше о них говорить, постоянно уповает на особый характер дружбы Белоруссии и России, который поможет решить любые споры. Дипломат говорит длинными и кружевными фразами, как бы убаюкивая слушателя. В отличие от Бабича Мезенцеву не дали статус спецпредставителя президента России. Все это значит, что Москва решила вернуть своей дипмиссии прежнюю роль: когда посол обслуживает диалог столиц, а не работает острием копья, не пытается самостоятельно наводить порядок в отношениях. Бабича же перевели в Минэкономразвития, заместителем по постсоветскому пространству к министру Максиму Орешкину. Мало кого в Белоруссии обрадовала эта новость. Экономисты-технократы из правительства России всегда были самой большой головной болью для Минска, потому что они часто не готовы платить за славянское братство. Теперь их укрепили силовиком, обиженным на белорусскую власть за досрочное прекращение работы, за которую он взялся с явным энтузиазмом. Бабич даже успел перевезти в Минск и сделать дипломатами полдюжины своих помощников с бывшей работы в Приволжье. Они так и остались в посольстве без шефа. Как-то в порыве эмоций белорусский МИД назвал Бабича «подающим надежды бухгалтером». По злой иронии теперь он получил прямой доступ к белорусско-российской бухгалтерии. Это значит, что Москва, судя по всему, продолжит плавно изымать из отношений все, что считает незаслуженными бонусами Минску. Правда, этот процесс идет и без Бабича. В июне стало известно, что Россия теперь увязывает с интеграцией не только компенсацию налогового маневра, но и выдачу давно обещанных кредитов. В итоге Минск был вынужден нарастить заимствования на внутреннем рынке, чтобы рассчитаться по внешнему долгу и попросить кредит у Китая. Параллельно идут газовые переговоры, где Белоруссия, как обычно, настаивает на внутрироссийских ценах. Но и там согласия пока нет. Когда белорусского министра энергетики спросили, увязывает ли Москва и газовый вопрос с интеграцией, он сказал, что «пока не может это комментировать». Если бы одно не имело отношения к другому, ничто не мешало бы министру об этом прямо сказать. Повестка разговора Таким образом, в центре белорусско-российского диалога теперь оказалось углубление интеграции. Много месяцев группа из десятков чиновников двух стран работала с достойной лучшего применения секретностью. Участники лишь рапортовали о взятых высотах: что позиции сблизились на 70%, затем — что на 90%. В июле дорожную карту по интеграции обещают положить на стол президентам, а к ноябрю, если те все одобрят, подготовить планы действий по отдельным направлениям интеграции. Эти планы, по словам белорусского сопредседателя группы, министра экономики Дмитрия Крутого, рассчитаны до 2022-2023 годов. Лишь в последние недели стала появляться какая-то конкретика. По словам Крутого, позиции по социальным вопросам, промышленности, финансовому рынку «сходятся где-то очень близко». Сложнее идет разговор о банковском секторе и энергетике, самой чувствительной отрасли для Белоруссии. Главы минсельхозов двух стран отрапортовали, что у них нет противоречий по интеграции аграрного сектора. Эта тема, как и энергетика, в приоритете для Минска, который хочет постоянных гарантий бесперебойного доступа своей продукции на российский рынок. Евразийский союз не стал панацеей от активности Россельхознадзора. Поэтому устранение любых преград для своей продукции Белоруссия наверняка сделает условием для разговора на другие интеграционные темы. Не до конца ясно, обсуждается ли всерьез единая валюта. Дмитрий Орешкин в начале июня сказал, что да. Глава Центробанка Эльвира Набиуллина уточнила, что переговоры «на очень начальной стадии». Белорусские официальные лица были еще пространнее: министр экономики сказал, что валюта может быть только венцом экономической интеграции; посол Владимир Семашко заявил, что единая валюта не может подрывать суверенитет кого-то из союзников. Именно такой риторикой Минск отбивался от этой темы последние 15 лет. Как это не работает Ситуация с единой валютой — вообще слепок всей истории с интеграцией Белоруссии и России. В 2000 году страны подписали соглашение о введении единой валюты с 2008 года. В 2002-м образовали рабочую группу по созданию эмиссионного центра. Годом позже подписали план действий по введению единой валюты и не выполнили его. В 2009-м согласовали еще один план с таким же названием, который постигла та же судьба. Теперь Минск и Москва снова могут подписать некую дорожную карту. Но какой бы всеобъемлющей она ни была, этот документ наткнется на ту же реальность, о которую в прошлом разбивались все попытки перейти от деклараций к их воплощению. То же самое произойдет в каждой сфере, которую стороны решат полноценно интегрировать. Загвоздка в том, что невозможно создать единые валюту, таможню, тарифы, налоги и акцизы, бюджет, финансовые рынки или сельское хозяйство без наднациональных институтов, которые бы устанавливали общие правила игры, решали споры и в случае с единой валютой печатали бы ее. Этими институтами кто-то должен руководить. Как только Минск и Москва доходят до этого вопроса, они начинают перетягивать одеяло на себя. Белоруссия хочет равного голоса, чтобы не потерять суверенитет. Россия не может дать маленькой и не самой предсказуемой соседке право вето в важных сферах своей экономики. Евросоюз смог создать работающие наднациональные органы в том числе благодаря тому, что, во-первых, право вето для маленьких стран сохранилось на уровне Совета ЕС. А во-вторых, суверенитет стран-членов размывался не в пользу одного гегемона. Представьте, если бы Евросоюз состоял только из двух стран — Германии и какой-нибудь ее небольшой соседки. Для элит последней было бы политическим самоубийством делегировать серьезные полномочия в органы такой «евродвойки», если бы Берлин имел там решающий голос, пропорциональный своему реальному весу. К этому нужно добавить взаимное недоверие и авторитарность правящих режимов Белоруссии и России, то есть их природную неспособность делиться властью. Максимум, что могут сделать стороны, не изменяя своим суверенным интересам, — это начать чуть плотнее координировать друг с другом решения в разных сферах экономики. Именно такой подход пока и просматривается в заявлениях Крутого и Орешкина. Белорусский министр говорит, что страны останутся самостоятельными, но у них будут очень тесные «экономическое, финансовое сближение, взаимодействие, унификация». Российский называет примером такого сближения единую цель по темпу инфляции. Если очень нужно, это тоже можно назвать интеграцией. Но по факту в ней нет места ни наднациональным органам с собственной компетенцией, ни контролю за исполнением союзных решений. Если Лукашенко понадобится под выборы повысить пенсии и зарплаты, то согласованная с Россией цель по годовой инфляции — последнее, о чем он будет думать. Принятие неизбежного Если Минску удастся продать Москве такие сырые соглашения (или амбициозные дорожные карты, но с традиционно нулевыми шансами воплотить их в жизнь) хоть за какое-то смягчение позиции по нефтегазовым и кредитным вопросам, это будет серьезным переговорным успехом. Но, кажется, сама белорусская власть стала морально готовить себя и народ к обратному. Объявляя, что российский кредит не придет до соглашения по интеграции, белорусский министр финансов Максим Ермолович заявил, что, в общем-то, в Минске давно это поняли и сверстали свои планы с расчетом, что кредита не будет. А если он когда-нибудь придет, продолжил министр, ну что ж, нарастим резервы, сможем не брать какие-то новые займы. Вице-премьер по энергетике Игорь Ляшенко уже обозначил, как вырастут цены на бензин после завершения налогового маневра в России в 2024 году, то есть выхода на мировые цены на нефть для Белоруссии. А замглавы госконцерна «Белнефтехим» заявила, что белорусские НПЗ уже готовятся к работе в таких условиях — проводят модернизацию и оптимизируют затраты. Строя свои планы в расчете на худший сценарий с Москвой, Минск как бы примиряется с ситуацией. Получится что-то выторговать — отлично, не получится — что ж, придется жить по-новому. Если одна сторона морально готовится к провалу переговоров, он перестает казаться концом света, позиция перестает быть отчаянной, а энтузиазм к уступкам снижается. В такой ситуации уже нет задачи любой ценой добиться от России прежних преференций. Особенно если эта цена — суверенитет.
Комментарии (0)