СМИ

Апостроф: Вы участник освобождения Славянска от террористов Игоря Гиркина, вы 5 июля 2014 года поднимали флаг над этим городом. Поэтому наш разговор будет посвящен событиям июля — августа 2014 года. Начнем со Славянска. Расскажите, как вы освобождали этот город.

Иван Журавлев: Накануне взятия Славянска мы собирали разведданные. Наша разведрота неоднократно заходила в Славянск. Каким образом мы туда попадали? Переодевались в гражданскую одежду. Был у нас велосипед. Мы решили его использовать. Взяли мешок, мол, мы хотим закупить хлеба, потому что хлеб выпекался только в Славянске, а в селах его не было. Мы подделали ксерокопии паспортов. Заходили в Славянск и собирали разведданные. Накануне 5 июля, мы увидели перемещения отрядов боевиков. Мы поняли, что они покидают город. Когда мы эту информацию донесли до нашего руководства, то оно дало приказ на вход колонны для освобождения Славянска. Колонну сформировали из разных родов войск. Мы провели ее прямо в центр Славянска, где мне, вместе с моими товарищами, выпала честь поднять флаг над городом.

— Ваши товарищи — это Влад Волошин и Василий Ковальчук?

— Да. Мы поднялись на крышу здания городской администрации. Там висели три флага боевиков. Мы сняли их и подняли украинский флаг. Те флаги, которые мы тогда сняли — они сейчас находятся в музее города Корсунь-Шевченковский.

— А как это происходило, вспомните, пожалуйста. Вот вы вышли на центральную площадь…

— Да, мы вышли на центральную площадь. Там у здания администрации стояли милиционеры. Мы спросили одного из них, знает ли он о минировании помещения. Он ответил, что не знает. Но мы решили взять его с собой, чтобы хотя бы по его реакции видеть, заминировано здание или нет. Мы с ним понемногу, этаж за этажом, поднялись на крышу. Когда мы подняли украинский флаг, то были приятно удивлены, когда услышали, как снизу местные начали нам аплодировать, благодарить и кричать «Слава Украине». Конечно, мы такого не ожидали.

— Как местное население встретило вас, когда вы вошли?

— По-разному. Некоторые реагировали очень враждебно. Но часть людей приходила, благодарила, плакала. Помню одну женщину, которая сказала мне лично: почему же вы, родные, так долго не шли? Мы вас так давно ждем, а вы не приходили. Она плакала, тяжело было на это смотреть, потому что люди, действительно, ждали нашего возвращения и своего освобождения. Они просили что-то поесть, потому что, по их словам, два дня ничего не ели. Мы раздали весь свой сухпай, потом им еще подвозили продукты, потому что было понятно, в каких жутких условиях они там проживали.

— Что было после Славянска?

— После Славянска нам дали месяц на ротацию, чтобы мы восстановили свои силы. Далее у нас расформировали первый, второй батальоны и сформировали батальон Кульчицкого (Национальной гвардии — «Апостроф»). Но мы решили не тратить время, потому что собирались дальше защищать нашу страну. Поэтому мы с Василием Ковальчуком перевелись в вооруженные силы. И уже в составе вооруженных сил Украины участвовали в обороне Саур-Могилы.

— Вы сразу пошли на Саур-Могилу?

— Уже в вооруженных силах, накануне отбытия на Саур-Могилу, мы получили задание найти слабые места в обороне боевиков в Горловке. Тогда еще предполагалось, что мы будем освобождать Горловку. Имея опыт сбора разведданных в Славянске, нам нужно было добыть такую же информацию в Горловке. Мы выдвинулись в тыл врага, выполнили задание, но когда возвращались, то стало понятно, что наша информация перестала быть актуальной, так как именно в этот период 2014 года уже сыпалась наша линия фронта у Снежного. Уже начался отвод наших войск. Следовало удержать именно Саур-Могилу, для чего необходима была поддержка именно нашего подразделения.

— Что вы увидели у Горловки? Была ли возможность освободить город?

— Я думаю, что мы нашли то место, куда можно было незаметно для врага завести целую колонну. Мы уже знали, где находятся минные поля, где они взорвали мосты, где создали препятствия для продвижения тяжелой техники, но мы нащупали маршрут, по которому мы могли бы зайти в тыл боевикам. Была такая возможность. Но еще раз скажу, когда мы возвращались, то Россия уже начала перебрасывать на Донбасс тяжелую технику, и свои подразделения. Для того, чтобы наше отступление было более или менее равномерным, надо было удержать Саур-Могилу, потому что на ней находились наши корректировщики, и с этой высоты можно было на большом расстоянии следить за передвижением российских войск.

— Это была доминирующая высота?

— Доминирующая. Я не понимаю, почему с самого начала ее занял враг и мы были вынуждены ее отбивать. Часть пути к Саур-Могиле мы пролетели на вертолете, а дальше уже ехали на броне. Тогда мы убедились, что наши войска отступают. У Саур-Могилы мы видели сбитые наши вертолеты, и подбитую технику. Когда мы попали на эту высоту, сразу же начался обстрел «Градами». С этой высоты четко было видно, что он ведется с территории России.

— Кто там был, на Саур-Могиле, когда вы там оказались?

— Было подразделение нашей разведроты. Уже на высоте мы увидели, как прошел первый гуманитарный конвой с территории России — это тот, который все журналисты ждали в Харькове. Была очень большая колонна этой гуманитарной помощи. Что она на самом деле везли нам, конечно, неизвестно, но мы увидели, что сразу за этим гуманитарным конвоем пошли регулярные российские войска. Почему я подчеркиваю, что регулярные, потому что они шли четко по воинским подразделениям, по ротам, по взводам. Военный человек это поймет. Когда мы начали их считать, то буквально за небольшой промежуток времени насчитали где-то до ста единиц тяжелой техники. Когда стемнело, по огонькам было видно, что они шли еще целую ночь. А когда рассвело на второй день, то они еще продолжали двигаться. Эта колонна постепенно растягивалась, видимо, она шла издалека. Двигались они в трех направлениях. Первое направление — на города Снежное и Торез. Вторая колонна пошла на Луганскую область и еще третья колонна повернула ниже по линии границы, в сторону Мариуполя.

— Что должны были делать вы?

— Удерживать высоту.

— Вас атаковали?

— Атаковали постоянно, причем атаковали профессионально, по законам ведения войны. Сначала происходила артподготовка. Она могла продолжаться час и даже больше, потому что мы еще смеялись по поводу того, что у них уже руки должны были заболеть, непрерывно заряжая эти снаряды. Стреляли они днем и ночью. До прохождения гуманитарного конвоя нас обстреливали только с территории России, а после того, как конвой прошел, нас обстреливали уже с двух сторон.

После артподготовки шла танковая атака, а дальше выдвигалась пехота. По их радиоперехватам мы слышали, что отдаются четкие команды командиров подразделений, а подчиненные так же четко их выполняют. У боевиков такого нет. Они общаются в своей манере, поэтому было совершенно ясно, что это подразделения Российской Федерации. Нам очень приятно было услышать, как они жаловались, что не могут взять эту высоту, якобы потому, что там сидит американский спецназ. Говорю: ого, мы выросли уже до таких величин, что нас приняли за американский спецназ!

— Это видимо потому, что у вас форма была такая?

— Да. По перехвату было слышно, как командиры спрашивали: с чего вы взяли, что там сидит американский спецназ? А им говорят: они в своей форме с флажками (в то время много украинских военнослужащих пользовались более качественной американской, английской или германской одеждой с соответствующими знаками различия — «Апостроф»). Возможно, это подавляло их моральный дух, но, я думаю, что наши парни были более профессиональными и мотивированными, чем их солдаты, потому что мы защищали свою землю. Мы также понимали, что наша оборона позволит нашим войскам планомерно отступить. Конечно, мы эту высоту удержали. Они не смогли ее взять. Ранее они держали эту высоту, а наша армия смогла отбить ее. А они, как ни пытались, не смогли этого сделать.

— Тогдашний начальник генерального штаба Виктор Муженко говорил, что в районе Саур-Могилы пришлось применить ракеты «Точка У» для уничтожения врага. Вы видели последствия этих обстрелов?

— Я видел один залп этой «Точки У». Тогда был мощный штурм нашей высоты и нам пришлось вызвать огонь на свои позиции. Именно в этот период нам помогла «Точка У». Залп накрыл очень большую площадь и сильно повлиял на них — после этого они прекратили штурм.

— Сколько таких штурмов вообще было?

— Постоянно. Причем перед началом всех штурмов прилетал беспилотник, зависал и корректировал огонь. Соответственно, мы уже знали, что сейчас начнется обстрел и нам нужно занять позиции.

— Сбить его можно было? Пытались?

— Пытались, но не получалось. Он маленький, его даже не всегда и видно. Его слышно, что он прилетел, но не видно.

— Как вы считаете, вы серьезные потери нанесли противнику?

— Я думаю, что да, потому что только потери могли их останавливать. Но сколько их погибло — сложно сказать, потому что убитых и раненых трудно было увидеть в траве. Но после боя они очень редко приходили подбирать своих людей. Я помню только один случай, когда пришел один человек чеченской внешности и начал что-то искать на этом поле. Как говорят, русские своих не бросают, но на той высоте мы доказали, что бросают, здорово они бросают своих, даже не подбирая раненых.

— А с украинской стороны были серьезные потери?

— Были. В частности, в первый день, когда мы только пришли защищать эту высоту, была танковая атака. Погиб Кандела, был ранен Потехин, еще один парень был ранен, позывной «Лис». Далее мы потеряли Тимура Юлдашева, Витю Самойлова. Были потери. Если бы дали нам команду отходить чуть раньше, возможно, эти потери были бы меньшими, но произошло, как произошло.

— Какое вооружение было в вашем распоряжении?

— Стрелковое оружие и РПГ.

— Против танков?

— Да. В госпитале у меня было время подумать, и я считаю, что Россия подготовилась к этой войне. При Януковиче было два министра обороны — граждане Российской Федерации, два начальника СБУ — тоже русские. Они разложили вооруженные силы Украины до нуля. Например, мы запросили приборы для корректировки огня. Нам доставили два прибора. Мы сорвали пломбы, открыли и увидели, что первый и второй приборы выведены из строя, причем таким образом, что даже из двух один собрать невозможно. Но ведь они ранее были запломбированы и хранились на складе. Далее. Когда мы запросили ПТУРы, чтобы отбиваться от танков, нам привезли эти ПТУРы, но не было приборов для их наведения. То есть, они тоже были выведены из строя.

— Как же вы выходили из положения, в частности, с приборами для управления огнем?

— Обходились таблицами, картами. О картах тоже нужно кое-что сказать. Самые новые карты были 1986 года выпуска. Приведу один пример. Когда мы уже остались без воды, нужно было пополнить хотя бы какой-нибудь запас для раненых, то мы нашли на этой карте источник. Он находился в полях. Ночью ребята сходили на это место и увидели, что там этого источника давно нет. Он пересох. Поэтому вернулись ни с чем. Если бы мы сами не оставили эту высоту, то вскоре нас можно было без штурма брать, потому что без воды мы не смогли бы сопротивляться.

— Много ли украинских бойцов обороняли эту высоту?

— Уже в конце где-то четырнадцать человек оставалось… После того, как зашел гуманитарный конвой, количество обстрелов нашей высоты увеличилось и, соответственно, мы увидели, что наши войска начали отступать более интенсивно. Когда отошла наша артиллерия, они прислали машину и забрали своих корректировщиков. А мы остались на этой высоте удерживать ее. По тому, как стреляла российская артиллерия, особенно ночью, было очень хорошо видно, что наши войска отошли от нас где-то на 30-40 километров.

— Почему вас там оставили? Какой был смысл вашего пребывания на Саур-Могиле, если вы попали в окружение и на 30-40 километров вокруг вас никого не было?

— Наш командир Гордейчук говорил, что к нам прорываются, идет колонна. Но, судя по тому, что можно было увидеть с этой высоты, то никакой колонны не было, никто к нам не двигался. Было понятно, что даже если бы ту колонну и прислали, то потери были бы еще большими, ведь пробиться через такое количество российских войск было бы затруднительно. Мы это понимали. Почему так произошло, я не могу вам сказать. Нас просили продержаться два дня, но мы держались семь. На седьмой день уже у нас закончилось почти все, даже боеприпасов осталось на два часа боя.

— Россияне предлагали вам сдаться, выйти к ним, прекратить сопротивление?

— Я уже был тяжело контужен, поэтому точно не знаю, что происходило в последние дни.

— Вы получили контузию? При каких обстоятельствах это произошло?

— Именно во время одного из штурмов. Чтобы удержать эту высоту, нам нужно было постоянно менять позицию. Например, когда по нам вели артиллерийский огонь — необходимо было находиться в одних окопах, потому что там была небольшая каменная стенка, которая немного прикрывала нас сверху. Когда шла танковая атака, находиться возле этой стенки было опасно, потому что танки стреляли в нее прямой наводкой и заваливали ее. Поэтому мы смещались в другие окопы, где эта стенка нас уже не прикрывала. Но когда шла пехота, нужно было снова менять позиции, чтобы эту пехоту отсекать огнем. Именно во время такого штурма я оказался у этой стенки, когда танк выстрелил прямо в нее. Меня привалило этими камнями и я на мгновение потерял сознание. Когда я отрыл сам себя, то понял, что сейчас этот танкист снова видит меня в оптику и следующий выстрел будет снова сделан по мне. Когда я уже падал в другой окоп, то снаряд пролетел прямо надо мной — он успел выстрелить во второй раз.

Причем мне кажется, что я даже видел тот первый выстрел. Будто в фильме, когда время замедляется. Сначала я не обратил на это внимание, но сейчас мне кажется, что я видел, как этот снаряд летел в мою сторону. Пока я менял позицию, прилетели еще две мины. Они взорвались рядом со мной. Эти взрывы были настолько сильными, что у меня лопнули сосуды в глазах. Тогда я еще удивился, как меня не задел ни один из обломков. Но меня посекло камнями, лопнули барабанные перепонки в ушах, поэтому я плохо помню последние дни своего пребывания на Саур-Могиле.