СМИ

Для России в целом — то есть для внутренней политики, экономики, для социального самоощущения больших контингентов, независимо от того, как вы называете события 2014 года — аннексия, «русская весна», «путинский поворот», присоединение, «возвращение домой», «исторический выбор» и т. д. — за следующие пять лет после тех событий выявилась совокупность последствий, обладающих большой исторической длинной и конструирующей силой. Эти последствия создают «другую Россию» — другую по сравнению с той, какой она была и мыслилась на всех предыдущих этапах постсоветского развития. Об этом на страницах «Нового Времени» пишет политолог Александр Морозов. Разрушение «евразийства» Ранний путинизм — это концепция экономической интеграции так называемой Евразии, то есть, бывших республик СССР. Автором политического неоевразийства был, как известно, Назарбаев. Во времена Ельцина в Москве к этой концепции относились с равнодушием. Но затем идея регионального лидерства России в Евразии стала базовой доктриной. Москва действовала иногда мягко, иногда грубо, но в целом ее политика воспринималась как рациональная — подчиненная интересам экономического роста и безопасности в регионе. Крым полностью разрушил эту евразийскую политику. Он напугал даже Беларусь и Казахстан. Одновременно он поставил жирную точку на идеях «славянского единства». И с неизбежностью вызвал удар по, так называемой, канонической территории Русской Православной Церкви. Пока на маршрутном листе была одна точка — война с Грузией, можно было говорить, что это «эксцесс». Но Крым стал той второй точкой, через которую прошла прямая линия. Политика Кремля перестала быть политикой культурной и экономической экспансии, а стала политикой агрессии, издевательств и грубой демонстрации превосходства. Ни одна из соседних стран не признала вхождения Крыма в состав РФ. В результате Россия символически переместилась из «евразийского пространства» в пространство одиночества. Путин бросил Евразию и через ее голову начал разнообразные односторонние действия на дальних рубежах. Хотя в российских университетах продолжают по инерции повторять что-то про евразийство, но Крым привел к тому, что Кремль, как Заратустра, забрался на какую-то воображаемую горную вершину и оттуда транслирует свои риторические послания, обращенные в пустоту. Война с Западом Крым привел к тому, что война с Западом после 2014 года приобрела даже более истерический накал, чем при коммунистах в 60-80-е годы. Даже Примаков, в целом бывший имперским политиком, в одном из последних интервью в 2014 году сказал о том, что «телевидение перебарщивает, пропаганда строится так, как будто мы готовим население к войне». До Крыма, то есть, даже уже в 2007-2014 годах, в период после мюнхенской речи Путина, Кремль выставлял свои многочисленные требования Западу, жестко реагировал на любые замечания международных институтов в свой адрес, иногда шел на очень резкие дипломатические шаги, но все это была «конкуренция». Крым перевел отношения с Западом в другое «агрегатное состояние». Его называют «гибридной войной». Это явно неточное описание, как и любые другие, содержащие определение «гибридный». Но ключевым словом тут является война. Неважно, считаем ли мы, что Кремль ведет очень продуманную и скоординированную «сетевую не силовую войну», или эта скоординированность преувеличена. Для всех наблюдателей многочисленные отдельные эпизоды складываются в картину то ли «сетевой войны против либеральной демократии», то ли подготовки к большой войне за передел мира, то ли попыток спровоцировать США. Крым перевел отношения Москвы с Западом в другой тип конфликта. Транспарентность Крым сделал политику Кремля «заведомо злонамеренной». Это привело к тому, что в 2014-2019 годах изменился характер понимания «русского присутствия». Теперь повсюду анализируют «русский след». Это приводит к тому, что начинают, как это было недавно в скандале с «Тройкой-диалог», пересматривать даже очень старые транзакции. Русские глобальные коммуникации с окружающим миром попали под прожектора, под рентген. То, что ранее считалось сомнительным, но допустимым, неожиданно стало токсичным. Кремль превратился из партнера — пусть и проблемного — в держателя каких-то крысиных нор, катакомб. Национальные разведки, органы финансового мониторинга, журналисты теперь заняты тем, что, буквально, как ранее с исламским присутствием в Европе, теперь сепарируют «безобидное русское присутствие» в заведомо токсичное. При этом зона заражения, то есть, связанности с недоброкачественными намерениями Кремля, расширяется непрерывно все пять лет, и видно, что эта работа еще даже не в середине пути. Впереди еще долгий период «раздевания» Кремля. Санкции и плотность верхушки Главный результат санкций следующий: они привели к тому, что ответственная верхушка путинизма квалифицированно пересчитана. До взятия Крыма тоже имелось представление о том, кто входит в круг Путина и как расположены орбиты его клиентелы. Но это знание носило экспертный и оспоримый характер. Теперь все выстроились в ряд. Символически это очень важно. Ключевые персональные позиции тех, кто активно вступил на почву «гибридной войны», нынче не просто представлены в докладе Евгения Минченко «Политбюро» или в мутном рейтинге «100 влиятельных политиков России», где стейкхолдеры смешаны с чиновниками без ресурсов. Сейчас они все вывешены на мировой «Доске объявлений». Кроме того, санкции привели к тому, что представители элиты сдвинулись плотнее, зависимость Путина от них повысилась, «коллективный путин» перестал быть метафорой и стал конкретным списком. Россия в целом, конечно, не находится ни в какой исторической «предопределенности», история, как известно, состоит из развилок. Но конкретно этот «коллективный путин», конечно, оказался в ситуации предопределенности. Крым сделал так, что он уже не может поменять курс. На каждой следующей развилке «коллективный Путин» должен ехать в направлении дальнейшей эскалации. А сам Путин теперь не может дернуть за стоп-кран. «Новороссия» Весь постсоветский период Москва опиралась на базовое представление о том, что есть «две Украины» — левобережная и правобережная. Это была просто констатация, из которой, в частности, вытекали различные «культурные» и «гуманитарные» проекты. Например, длинная история работы в Крыму структур мэра Москвы Лужкова. Но Крым совершил чудовищный исторический поворот: Кремль, для того, чтобы микшировать захват Крыма, поддержал проект распада Украины. Теперь этот проект «Новороссия» навсегда записан в историю Восточной Европы. Не существует никакой аргументации, которая вывела бы это события из одного ряда с историей раздела Польши или оккупации стран Балтии. Какой бы ни была дальнейшая историческая судьба Крыма, откровенная злонамеренность Кремля в отношении соседнего народа в XXI веке записана уже большими и черными буквами. Проект «Новороссия» привел к тому, что неизбежно пересмотрены и все элементы ранней политики Кремля в отношении Украины: теперь они выглядят исключительно как подготовка вторжения. Извращение ума Крым является ядом, который непрерывно пять лет впрыскивается мелкими дозами в организм всей системы российского образования, культуры и в целом всей повседневной системы аргументации национальной идентичности. Приходится непрерывно изобретать, распространять, обсуждать на ток-шоу различные «аргументы лжи», обосновывающие Крым. Эта ложь должна быть инкорпорирована в школьные учебники, в киносюжеты, в систему правовой подготовки чиновничества, во все поры и щели социального пространства. Общество не может жить с «несправедливо присвоенным», и тем более оно не может признать, что участвовало в попытке раздела Украины. Поэтому приходится непрерывно производить тот же «клей аргументации», из которого состоял учебник «История КПСС» в позднесоветский период, то есть, сплошную витиеватую ложь, которая была призвана показать правоту «генеральной линии», несмотря на непрерывные ошибки и насилие. Само по себе это «извращение ума» превращается в большую машину, которую нельзя потом будет вынуть из государства без ущерба для всего организма. Между этой машиной лжи и государством возникает знак равенства. А это значит, что Крым раздувается как пузырь внутри системы. Он не может быть локализован. От него ежедневно разбегаются в разные стороны раковые клетки внутри всей государственной и общественной ткани. Что будет дальше? Пять лет «посткрыма» — слишком маленький исторический срок, чтобы подводить итоги. Ясно вот что. Если бы Путин не взял Крым, а затем и не устроил «Новороссию», то страшновато представить себе какие прекрасные шансы на ничем неограниченный рост влияния были бы у него и у «банды стейкхолдеров» в условиях трампизма и ослабления Европы брекзитом. Но теперь путинизм — это не просто «ковбои», а «ковбои, ворующие чужих лошадей». Поэтому кризисные явления в мире или какие-то факторы «нарастания неопределенности» не работают в их пользу, хотя они и обманывают себя надеждой на эту неопределенность и всячески пытаются ее генерировать. Хорошего лица у этой банды уже не будет. На деэскалацию они не пойдут. Как ни крути, а России в конце концов придется предъявить миру какую-то другую банду. Потому что конкретно эта не совместилась с долгосрочным положением России в мире.