СМИ

Часть 1

В тексте «Урок революции», представляющим собой опубликованные в еженедельнике «Пшегленд» публицистические размышления к 90-й годовщине октябрьской революции, профессор Анджей Валицкий анализирует характер большевистского переворота. При этом он избегает детерминизма и оспаривает тезис, выдвигаемый, в частности, профессором Ричардом Пайпсом (Richard Pipes), которого часто цитируют в Польше. Тот утверждает, что большевизм проистекал из имманентных черт сущности российского народа и государства, якобы неизбежно движущихся к авторитаризму и тоталитаризму. Польский ученый тяготеет, скорее, к взглядам Александра Солженицына, который, полемизируя с американским советологом, подчеркивал, что коммунизм нельзя отождествлять с Россией (как это повсеместно делают в нашей стране до сих пор).

Рассказывая о взглядах левых западных научных кругов на революцию 1917 года, Валицкий проводит чрезвычайно интересное сравнение. Он вспоминает сталинскую эпоху в Польше, когда в жизнь претворялась знаменитая доктрина исторической неизбежности, требовавшая принятия строившегося тогда режима. Профессор сравнивает этот подход с либеральной верой в неизбежность перехода к капитализму и обращает внимание: «Одно дело, реальная безальтернативность, то есть невозможность осуществления изменений в данный момент, а другое — безальтернативность, возведенная в ранг мировоззрения, которое хотят распространить в общемировом масштабе. Последняя становится орудием порабощения умов, даже если она носит название „неолиберализм"».

Аналогичная проблематика затронута в докладе, с которым Валицкий выступал на посвященной истокам тоталитаризма конференции, проходившей в Кракове в 2007 году. «Коммунистическая идеология стала естественным продуктом западной мысли и (…) российские радикалы, в том числе не принадлежавшие к коммунистам, были правы, считая социализм (или коммунизм) последним словом европейской теории общественного прогресса», — констатирует профессор. Такой взгляд близок консервативной точке зрения, отрицающей линейный прогрессивный характер развития истории.

В статье из издания «Пшегленд Политычны», где также представлены общие размышления о сути октябрьской революции, автор делится идеями, которые имеют огромное значение для каждого, кто занимается российской тематикой в науке или журналистике. Валицкий формулирует свое научное кредо: «Меня удручает вошедшее в привычку осуждение авторов, которые приязненно относятся к России, обвинение их в предосудительном и даже антипольском „русофильстве". Я не могу (у меня просто не получится) скрывать тот факт, что на протяжении шести десятилетий изучения интеллектуальной истории России я относился к предмету моих исследований благожелательно. Я руководствовался (и продолжаю руководствоваться) убеждением, что это соответствует в первую очередь интересам Польши».

Валицкий напоминает в своем тексте очень неудобный для сегодняшних антикоммунистически настроенных поклонников тезиса о существовании отдельных народов на востоке от польской границы факт: лишь Владимир Ленин и большевики запустили на этих землях процесс формирования наций. «Правительство официально признало, что русские (названные „великороссами"), украинцы и белорусы — это три отдельных народа, а не локальные ветви одного. Этот процесс сопровождался проведением границ между союзными республиками, в рамках которого украинцев наградили особо: на востоке они получили русскоязычные территории, до этого считавшиеся неотъемлемой частью России», — пишет ученый. Валицкий напоминает, что с этим тезисом согласился украинский историк из Гарвардского университета профессор Роман Шпорлюк, которого часто цитируют в Польше.

Современная Россия, несмотря на то, что населена она преимущественно этническими русскими, остается «постимперским» многонациональным государством. На это указывает хотя бы его название, не отсылающее к узкому национальному критерию. Далее в своем тексте автор возвращается к Второй мировой войне как фундаменту идентичности Российской Федерации: «Я позволю себе (…) выразить мнение, что это память о реальной победе, вызывающей восхищение всего мира и достигнутой ценой жизни семи миллионов человек, павших на поле боя (в том числе примерно 600 тысяч — на польских землях)».

В 2015 году «Пшегленд политычны» опубликовал текст Валицкого с вынесенным в заголовок вопросом, который имеет фундаментальное значение для понимания современной России: «Может ли Владимир Путин стать идейным лидером мирового консерватизма?» Появление этой статьи в обсуждаемом сборнике более чем оправданно. Профессор начинает с напоминания, какую примитивную критику обрушили на него авторы «Газета выборча», хотя еще недавно издание Адама Михника (Adam Michnik) было готово публиковать его статьи. В словах ученого звучит разочарование: «„Газета выборча" скатилась к антипутинской истерии, несовместимой с той ролью, которую в течение многих лет с большим или меньшим успехом она старалась играть, стремясь научить поляков рациональному мышлению, то есть контролированию эмоций».

Рассуждая о путинском режиме, автор справедливо отмечает, что изначально он был ориентирован на мало отличающуюся от западных стандартов модернизацию и заметным образом черпал вдохновение, например, в американском республиканстве. Также он принимал определенную модель капитализма, опирающуюся на «находящийся (в интересах государства и общества) под политическим контролем рынок». Разрушение российской государственности, осуществлявшееся при поддержке внешних сил в эпоху ельцинской смуты 1990-х годов, было реальной угрозой, отпор которой дал именно Владимир Путин.

Валицкий обращает внимание на публикации некоторых авторов в издании «Форин афферс», в отличие от «ястреба» Бжезинского предупреждавших: последствия претворения в жизнь такого плана по развалу Российской Федерации могут иметь глобальный масштаб. «Произведенное Путиным укрепление центральной власти, которое в Польше считают шагом к опасному авторитаризму, оказалось необходимым элементом консолидации, сделавшим Россию помимо прочего более предсказуемой в международных отношениях», — пишет ученый. Изначально российский лидер тяготел к традиции западничества, за что подвергался резкой критике, в частности, со стороны Александра Дугина и других сторонников русской идеи.

Западнические тенденции ослабевали по мере нарастания разочарования, вызванного очередными подвижками Запада в его отношении к России, проистекавшими в том числе из агрессивной стратегии упоминавшегося выше Бжезинского и представителей неоконсервативных кругов, которых с конца 1990-х годов объединила организация под названием Проект «Новый американский век». Эффектом их действий стала оборонительная реакция, а в итоге — возвращение Крыма и Севастополя в состав Российской Федерации. «В речи, произнесенной по случаю присоединения Крыма, Путин с, пожалуй, искренней горечью говорил о политическом лицемерии, двойных стандартах и вероломстве Запада», — напоминает профессор. Очень интересным выглядит фрагмент, посвященный тому, чьими идеями вдохновляется лидер России. Опираясь на список литературы, рекомендованной российским чиновникам, Валицкий обрисовывает концепции, которые представлены в каждой из трех входящих в него книг: Владимира Соловьева, Николая Бердяева и неизвестного широким польским кругам Ивана Ильина.

Обрисовать новый подход к интерпретации роли России в Европе и мире позволяет в первую очередь анализ взглядов последнего из перечисленных мыслителей. Ильин был сторонником концепции, в рамках которой коммунизм считался «зародившимся на Западе, а, не в аутентичной культуре православной России злом, что позволяло питать надежды на возрождение страны в опоре на собственную духовную традицию».

Валицкий обрушивает безжалостную критику на последнюю книгу обожаемого в Польше американского историка Тимоти Снайдера (Tymothy Snyder) «Путь к несвободе», на которую особенно любят ссылаться представители либерального и политкорректного крыла польских русофобов. Как пишет автор статьи, в этом труде мы наблюдаем «демонстративный отход от принципов научности, проявляющийся в вынесении безапелляционных оценок, отказе от обращения к причинно-следственному методу при объяснении событий, полном игнорировании позиции критикуемой стороны, злоупотреблении обобщениями и беспрерывном использовании двойных стандартов». Отталкиваясь от предлагаемой Снайдером примитивной оппозиции либерализм — популизм, которая, по его мнению, задает рамки разворачивающегося сейчас в масштабах всего земного шара противостояния, Валицкий ставит точный диагноз: «Поздний капитализм стремится полностью освободиться как от воли народа-суверена, так и от службы этому народу, поэтому он старается разнообразными способами обеспечить себе независимость, а для сохранения приличий добивается поддержки привилегированных элит в своей борьбе с демонизируемым „популизмом"».

В другом крайне любопытном очерке, написанном в 2002 году, профессор Валицкий пытается обозначить место Польши в трудах ведущих представителей российской мысли. Он вспоминает об увлеченности Владимира Соловьева польским мессианством, в том числе в версии Адама Мицкевича и Анджея Товяньского (Andrzej Towianski) и рассказывает о взгляде Александра Солженицына на польско-российские отношения. Тот призывал к взаимному прощению, опирающемуся на раскаянии обеих сторон в прегрешениях, которые накопились за столетия сложного сосуществования.

Следующий текст сборника — это письмо, отправленное в редакцию еженедельника «Политика», в котором Валицкий обращает внимание на стремительно нараставшую в 1990-е годы русофобию. Он вспоминает, как в 1995 году на торжественных мероприятиях, приуроченных к годовщине катынского преступления, католический священник выкрикивал провокационные обвинения в адрес представителей России, давая им понять, что ни о каком примирении и прощении не может идти речи. Историк задается закономерным вопросом: «А кто (…) будет просить прощения за преступления коммунизма у миллионов убитых русских и других жителей бывшего СССР?»

В очерке 2016 года под названием «Россия, Украина и „всеобщая мировая амнистия"» ученый размышляет о забытой и, по всей видимости, ускользнувшей от внимания многих публикации. В 2014 году под патронатом президента Бронислава Коморовского (Bronislaw Komorowski) вышла антология «Наперекор геополитике: Восточно-Центральная Европа в мысли польской демократической оппозиции 1976-1989 годов». В нее вошли тексты, содержавшие открытый призыв ликвидировать российское государство и представляющие Россию вне зависимости от действующего там режима в образе «империи зла», агрессивной по своей натуре страны, которая всегда будет представлять угрозу для интересов Польши. Любопытно выглядит список авторов: в нем есть, с одной стороны, Ежи Таргальский (Jerzy Targalski), а с другой — Войчех Мазярский (Wojciech Maziarski). «Это явственно свидетельствует о том, что взгляды такого рода давно распространялись не только на правонационалистическом крыле, но и в кругах либерально-демократического мейнстрима выходцев из „Солидарности"». Следовательно, весь политический лагерь, сформировавшийся на базе оппозиции прежних времен, заражен вирусом русофобии.

Одним из фундаментальных научных трудов Анджея Валицкого, который создал ему репутацию в международных кругах видных экспертов по истории российской мысли, было исследование «В кругу консервативной утопии: структура и метаморфозы славянофильства в России». Польское научное издательство (PWN) выпустило в свет очередное ее переиздание, но спустя два года решило отозвать книгу из продажи. Профессор Винницкий сообщает о своем открытии: по всей вероятности, нераспроданные экземпляры уничтожили, причем сделано это было из политических соображений. В тот момент издательство перешло в частные руки, а это заставило его руководство особенно строго следовать действующим принципам политкорректности.

В предисловии к уже практически недоступной по вышеописанным причинам книге, которое вошло в обсуждаемый сборник, автор пишет об извилистых путях российской философии, ее оригинальности и самобытности. «Понятие „русская мысль" обычно ассоциируется со славянофильской традицией и идеей третьего некапиталистического пути развитии. Иными словами, с одной стороны, было программное западничество людей, насаждавших сверху реформы, а с другой — в интеллектуальной сфере существовала тенденция „возвращения к родным корням", повышенный интерес к самобытности русской культуры, которую в рамках славянофильской традиции описывали, подчеркивая отличающие ее от традиции Запада аспекты».

Критики российской, в том числе современной мысли совершенно ее не понимают. Профессор Валицкий обращает внимание на лишенное каких-либо оснований отождествление славянофильства и евразийства, которое еще Николай Бердяев называл «проявлением русского язычества». Таких упрощений, демонстрирующих крайнюю степень невежества, в польских публикациях на тему России невероятно много. «О России иначе» может служить компендиумом идей, учебником, к которому следует регулярно обращаться тем, кто хочет сохранить здравомыслие и элементарную интеллектуальную чистоплотность.

Сложно сказать, окажет ли новая публикация текстов профессора Валицкого какое-либо влияние на восприятие России и польско-российские отношения, однако, она свидетельствует, что в Польше все еще есть независимые интеллектуалы, сохранившие умение выносить оценки, ориентируясь на объективные факты и не поддаваясь идеологической истории. И хотя бы поэтому я полагаю, что этот труд должен войти в список обязательного чтения всех тех, кто не позволяет загнать себя в рамки политкорректности. Будем надеяться, что автор, несмотря на свой почтенный возраст, продолжит высказываться на тему России и польской восточной политики, ведь он остается одним из немногих сохраняющих профессиональную активность ученых того поколения, для которых наука была призванием, а не случайным занятием.