© РИА Новости, Алексей Никольский | Перейти в фотобанк«Нойе цюрхер» публикует рецензию на две вышедшие в Германии книги о постсоветской России — известного немецкого журналиста Мартина Ауста и видного политического деятеля ФРГ Хорста Тельчика, бывшего председателя Мюнхенской конференции по безопасности. Автор статьи приходит к парадоксальному выводу, что пока Путин у власти, отношения России и Запада принципиально не улучшатся.
С конца июля на улицах Москвы регулярно происходят избиения. Когда спецподразделение ОМОН и бойцы Национальной гвардии дубинками и пинками разгоняют тысячи демонстрантов, мирно протестующих против отлучения независимых и оппозиционных кандидатов от выборов в городское законодательное собрание 8 сентября, становится очевидным, что управляемая демократия мутирует в брутальное полицейское государство. «Демократии нет, а выборы есть», — многозначительно пишет Хорст Тельчик, а Мартин Ауст уточняет: «Выборы проводятся, но происходят по заранее прописанному сценарию».
Означает ли это, что будущее стало историей, как констатирует журналистка и писательница Маша Гессен в своем получившем многочисленные награды, но спорном повествовании о пути постсоветской России, как бы глядя в историческое зеркало заднего вида? Ее рассказ — это осколки разбитого зеркала, в которых видно прежде всего одно: трещины. Искажая действительность, они напоминают о холодной войне. Однако с вызовами мировой политики XXI века эта эффектная аналогия едва ли имеет что-то общее. Ни один структурный признак эпохи конфликта между Востоком и Западом до сегодняшнего дня не сохранился: мир больше ни мультиполярный, ни бесполярный, ни униполярный и ни биполярный. Россия в отличие от Советского Союза уже не тянет на роль соперника США в мировой политике, об идеологическом антагонизме и речи нет. В глобальном масштабе американо-российское соперничество больше не происходит.
От эйфории к отрезвлению
Это, конечно, не означает, что прошлое мертво. Оно, по словам Уильяма Фолкнера, еще даже и не прошло. Потому что менталитеты по обе стороны бывшего железного занавеса даже спустя тридцать лет после падения Берлинской стены оказались чем-то вроде камер длительного заключения, а исторические аналогии — прибежищем людей с сомнительными репутациями. Это ярко иллюстрирует эмоционально написанная полемическая работа Хорста Тельчика о взаимоотношениях между Россией и Западом, в формировании которых он участвовал еще в советское время в роли сравнимого с Генри Киссинджером политического консультанта Гельмута Коля, а позднее долгие годы как председатель Мюнхенской конференции по безопасности. То же самое относится к обширному обзору боннского историка Мартина Ауста, который можно рассматривать как научное исследование публичных дискуссий о России и империях.
То, что частью наследия ушедших в прошлое империй являются конфликты вокруг новых форм политического миропорядка, Ауст доказывает на многочисленных примерах. Это и выстроенная президентом Путиным внутри Российской Федерации властная вертикаль, которая подчинила все регионы влиянию московского центра, и конфликты в таких регионах, как Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия, Донбасс и Крым, и, наконец, мировая политика в целом.
Примечательно, что в начальной фазе распад советской империи по сравнению с концом других мировых и колониальных империй происходил мирно. Это в особенной степени относится в эре Горбачева и в общем к эпохе Ельцина. Парижская Хартия провозгласила общеевропейский мирный порядок, основанный на демократии, уважении прав человека и либеральной рыночной экономике. Длившаяся десятилетиями гонка вооружений благодаря заключению договоров о ракетах средней и малой дальности и об обычных вооружениях, соглашений СНВ-1 и СНВ-2, запрету химического оружия превратилась в «гонку разоружений» (Борис Шапошников). А после установления институциональных связей России с НАТО, расширения G-7 путем включения в нее России, принятия Москвы в ВТО казалось, что политика системного входа России в структуры Запада удалась. Однако при президенте Путине, как констатирует Мартин Ауст, Россия с 2007 года, опираясь на смесь из деструктивной политики и классического стремления к противоборству, стала усиленно переходить к политике изменения системы отношений, которая нашла свое ярчайшее выражение в насильственной аннексии Крыма в марте 2014 года.
Растущее отчуждение
Как дело могло зайти так далеко? И почему спираль эскалации продолжает вращаться? Действительно, при Владимире Путине еще сильнее, чем при Борисе Ельцине, постимперские и неоимперские исторические фазы наложились друг на друга. Но тот, кто сосредотачивает взгляд только на личности президента, не раскрывает всю комплексность российской внешней политики. И это несмотря на то, что в России совершенно осознанно пытаются создать впечатление, будто там продолжают давние традиции демонстрации власти, как она происходила в царской империи и в Советском Союзе. Президент оперирует структурами, которые достались ему от предшественников. Россия не является единолично управляемой страной. Здесь, пишет Ауст, «продолжается история царской империи как зарегулированной, но плохо управляемой монархии и история Советского Союза как государства, где планирование достигло своего предела». Скорее тактик, чем стратег Путин не следует какому-то внешнеполитическому генеральному плану, цель которого — заставить всех забыть «величайшую геополитическую катастрофу XX-го века» (Путин), какой стал конец Советского Союза. Стремление к обретению влияния, связанное с претензией на то, чтобы восприниматься супердержавой среди супердержав, может выродиться в обеспечение власти. Но при всей лживости, бесцеремонности и агрессивности российской политики нельзя не заметить неуверенность России в себе как существенный фактор в общении с Западом. Если смотреть реально, то её исторически сложившийся и глубоко укоренившийся страх перед вражеским окружением совершенно ничем не обоснован, тем более что западная граница России бесспорно является самой безопасной. Но «как показывает опыт, — пишет Тельчик, — в политике чувственное восприятие возможной опасности подчас имеет больший вес, чем реальность».
И тут более значительную роль, чем расширение Европейского союза на Восток и односторонний выход из двусторонних соглашений о разоружении, играет продвижение НАТО на Восток, происходящее с 1999 года. В каждом этапе расширения на Восток, который Запад совершенно справедливо воспринимает как стабилизацию стран и Восточной и Юго-восточной Европы, а там на основе исторического опыта считается страховкой от российского реваншизма, Москва видит сознательное нарушение данного Америкой во времена перестройки обещания не нарушать легитимных интересов безопасности Советского Союза. Известно, что никогда атлантический альянс не давал письменного согласия на отказ от расширения на Восток. Но, как свидетельствуют американские архивные материалы, важными американскими представителями были сделаны высказывания, которые в Кремле могли быть восприняты как подобное согласие. На этом фоне военные действия Москвы в отношении Грузии и Украины можно рассматривать как циничные инструменты для предотвращения дальнейшего расширения западных военных институтов.
Соседство вместо сотрудничества
Как дела могут пойти дальше? Пока Путин находится у власти, отношения России и Запада принципиально не улучшатся. Но даже и после 2024 года наследие империи, по мнению Ауста, будет отбрасывать длинную тень, и этим придется заниматься целым поколениям. Возврат к принципам Парижской хартии, основанным на общеевропейском мирном порядке, в котором мир отдельных государств постепенно преображается в мировое сообщество, а политическое стремление к гегемонизму и противоборству перестанет существовать, пока кажется мало реалистичным. Под этим углом зрения конец 80-х и начало 90-х годов представляются отклонением от нормы структурных различий в интересах. Этот период был отражением внутренних кризисов и ограниченных возможностей огромной, но выбившейся из сил империи. На этом фоне ничего не остается как возвратиться к сформулированной более пятидесяти лет назад в докладе Армеля* формуле мирного сосуществования: оборона плюс разрядка. Хорст Тельчик напоминает об этом. И тем самым о политике, которая прежде всего требует одного: терпения.
Martin Aust: Die Schatten des Imperiums. Russland seit 1991. Из-во C. H. Beck, Мюнхен, 2019 г., 192 стр.
Horst Teltschik: Russisches Roulette. Vom Kalten Krieg zum kalten Frieden. Из-во C. H. Beck, Мюнхен, 2019 г., 234 стр.
*Пьер Армель (Pierre Harmel), министр иностранных дел Бельгии, выступил в декабре 1967 года на заседании Североатлантического совета в Брюсселе с докладом, в котором призвал к тому, чтобы разрядка и оборона существовали на равных правах и были основными задачами Североатлантического союза в ближайшем будущем. (прим. перев.).
© РИА Новости, Алексей Никольский | Перейти в фотобанк«Нойе цюрхер» публикует рецензию на две вышедшие в Германии книги о постсоветской России — известного немецкого журналиста Мартина Ауста и видного политического деятеля ФРГ Хорста Тельчика, бывшего председателя Мюнхенской конференции по безопасности. Автор статьи приходит к парадоксальному выводу, что пока Путин у власти, отношения России и Запада принципиально не улучшатся.С конца июля на улицах Москвы регулярно происходят избиения. Когда спецподразделение ОМОН и бойцы Национальной гвардии дубинками и пинками разгоняют тысячи демонстрантов, мирно протестующих против отлучения независимых и оппозиционных кандидатов от выборов в городское законодательное собрание 8 сентября, становится очевидным, что управляемая демократия мутирует в брутальное полицейское государство. «Демократии нет, а выборы есть», — многозначительно пишет Хорст Тельчик, а Мартин Ауст уточняет: «Выборы проводятся, но происходят по заранее прописанному сценарию». Означает ли это, что будущее стало историей, как констатирует журналистка и писательница Маша Гессен в своем получившем многочисленные награды, но спорном повествовании о пути постсоветской России, как бы глядя в историческое зеркало заднего вида? Ее рассказ — это осколки разбитого зеркала, в которых видно прежде всего одно: трещины. Искажая действительность, они напоминают о холодной войне. Однако с вызовами мировой политики XXI века эта эффектная аналогия едва ли имеет что-то общее. Ни один структурный признак эпохи конфликта между Востоком и Западом до сегодняшнего дня не сохранился: мир больше ни мультиполярный, ни бесполярный, ни униполярный и ни биполярный. Россия в отличие от Советского Союза уже не тянет на роль соперника США в мировой политике, об идеологическом антагонизме и речи нет. В глобальном масштабе американо-российское соперничество больше не происходит. От эйфории к отрезвлению Это, конечно, не означает, что прошлое мертво. Оно, по словам Уильяма Фолкнера, еще даже и не прошло. Потому что менталитеты по обе стороны бывшего железного занавеса даже спустя тридцать лет после падения Берлинской стены оказались чем-то вроде камер длительного заключения, а исторические аналогии — прибежищем людей с сомнительными репутациями. Это ярко иллюстрирует эмоционально написанная полемическая работа Хорста Тельчика о взаимоотношениях между Россией и Западом, в формировании которых он участвовал еще в советское время в роли сравнимого с Генри Киссинджером политического консультанта Гельмута Коля, а позднее долгие годы как председатель Мюнхенской конференции по безопасности. То же самое относится к обширному обзору боннского историка Мартина Ауста, который можно рассматривать как научное исследование публичных дискуссий о России и империях. То, что частью наследия ушедших в прошлое империй являются конфликты вокруг новых форм политического миропорядка, Ауст доказывает на многочисленных примерах. Это и выстроенная президентом Путиным внутри Российской Федерации властная вертикаль, которая подчинила все регионы влиянию московского центра, и конфликты в таких регионах, как Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия, Донбасс и Крым, и, наконец, мировая политика в целом. Примечательно, что в начальной фазе распад советской империи по сравнению с концом других мировых и колониальных империй происходил мирно. Это в особенной степени относится в эре Горбачева и в общем к эпохе Ельцина. Парижская Хартия провозгласила общеевропейский мирный порядок, основанный на демократии, уважении прав человека и либеральной рыночной экономике. Длившаяся десятилетиями гонка вооружений благодаря заключению договоров о ракетах средней и малой дальности и об обычных вооружениях, соглашений СНВ-1 и СНВ-2, запрету химического оружия превратилась в «гонку разоружений» (Борис Шапошников). А после установления институциональных связей России с НАТО, расширения G-7 путем включения в нее России, принятия Москвы в ВТО казалось, что политика системного входа России в структуры Запада удалась. Однако при президенте Путине, как констатирует Мартин Ауст, Россия с 2007 года, опираясь на смесь из деструктивной политики и классического стремления к противоборству, стала усиленно переходить к политике изменения системы отношений, которая нашла свое ярчайшее выражение в насильственной аннексии Крыма в марте 2014 года. Растущее отчуждение Как дело могло зайти так далеко? И почему спираль эскалации продолжает вращаться? Действительно, при Владимире Путине еще сильнее, чем при Борисе Ельцине, постимперские и неоимперские исторические фазы наложились друг на друга. Но тот, кто сосредотачивает взгляд только на личности президента, не раскрывает всю комплексность российской внешней политики. И это несмотря на то, что в России совершенно осознанно пытаются создать впечатление, будто там продолжают давние традиции демонстрации власти, как она происходила в царской империи и в Советском Союзе. Президент оперирует структурами, которые достались ему от предшественников. Россия не является единолично управляемой страной. Здесь, пишет Ауст, «продолжается история царской империи как зарегулированной, но плохо управляемой монархии и история Советского Союза как государства, где планирование достигло своего предела». Скорее тактик, чем стратег Путин не следует какому-то внешнеполитическому генеральному плану, цель которого — заставить всех забыть «величайшую геополитическую катастрофу XX-го века» (Путин), какой стал конец Советского Союза. Стремление к обретению влияния, связанное с претензией на то, чтобы восприниматься супердержавой среди супердержав, может выродиться в обеспечение власти. Но при всей лживости, бесцеремонности и агрессивности российской политики нельзя не заметить неуверенность России в себе как существенный фактор в общении с Западом. Если смотреть реально, то её исторически сложившийся и глубоко укоренившийся страх перед вражеским окружением совершенно ничем не обоснован, тем более что западная граница России бесспорно является самой безопасной. Но «как показывает опыт, — пишет Тельчик, — в политике чувственное восприятие возможной опасности подчас имеет больший вес, чем реальность». И тут более значительную роль, чем расширение Европейского союза на Восток и односторонний выход из двусторонних соглашений о разоружении, играет продвижение НАТО на Восток, происходящее с 1999 года. В каждом этапе расширения на Восток, который Запад совершенно справедливо воспринимает как стабилизацию стран и Восточной и Юго-восточной Европы, а там на основе исторического опыта считается страховкой от российского реваншизма, Москва видит сознательное нарушение данного Америкой во времена перестройки обещания не нарушать легитимных интересов безопасности Советского Союза. Известно, что никогда атлантический альянс не давал письменного согласия на отказ от расширения на Восток. Но, как свидетельствуют американские архивные материалы, важными американскими представителями были сделаны высказывания, которые в Кремле могли быть восприняты как подобное согласие. На этом фоне военные действия Москвы в отношении Грузии и Украины можно рассматривать как циничные инструменты для предотвращения дальнейшего расширения западных военных институтов. Соседство вместо сотрудничества Как дела могут пойти дальше? Пока Путин находится у власти, отношения России и Запада принципиально не улучшатся. Но даже и после 2024 года наследие империи, по мнению Ауста, будет отбрасывать длинную тень, и этим придется заниматься целым поколениям. Возврат к принципам Парижской хартии, основанным на общеевропейском мирном порядке, в котором мир отдельных государств постепенно преображается в мировое сообщество, а политическое стремление к гегемонизму и противоборству перестанет существовать, пока кажется мало реалистичным. Под этим углом зрения конец 80-х и начало 90-х годов представляются отклонением от нормы структурных различий в интересах. Этот период был отражением внутренних кризисов и ограниченных возможностей огромной, но выбившейся из сил империи. На этом фоне ничего не остается как возвратиться к сформулированной более пятидесяти лет назад в докладе Армеля* формуле мирного сосуществования: оборона плюс разрядка. Хорст Тельчик напоминает об этом. И тем самым о политике, которая прежде всего требует одного: терпения. Martin Aust: Die Schatten des Imperiums. Russland seit 1991. Из-во C. H. Beck, Мюнхен, 2019 г., 192 стр. Horst Teltschik: Russisches Roulette. Vom Kalten Krieg zum kalten Frieden. Из-во C. H. Beck, Мюнхен, 2019 г., 234 стр. *Пьер Армель (Pierre Harmel), министр иностранных дел Бельгии, выступил в декабре 1967 года на заседании Североатлантического совета в Брюсселе с докладом, в котором призвал к тому, чтобы разрядка и оборона существовали на равных правах и были основными задачами Североатлантического союза в ближайшем будущем. (прим. перев.).
Комментарии (0)