СМИ

В Киеве на 87-м году жизни скончался советский разведчик полковник Анатолий Баронин. Немецкий журнал «Штерн» в 1970-е годы называл его одним из «выдающихся разведчиков современности». Имя Баронина обессмертило получение им в полевых условиях в Нигерии образцов геморрагической лихорадки, схожей с вирусом Эбола. В чем была уникальность этой операции советской разведки?

«Анатолий Викторович Баронин – легендарная личность советской и украинской внешней разведки. Из 50 лет работы в разведке половину он отдал службе на руководящих должностях в Первом управлении органов госбезопасности УССР и подготовке молодых украинских разведчиков», – написано в официальном некрологе на сайте СВРУ. «Выдающийся украинский разведчик» – это очень сильное утверждение, примерно как знаменитый перечень 100 выдающихся украинцев, начинающийся с князя Владимира.

Баронин оказался в середине 1980-х годов в Киеве отчасти случайно, отчасти по собственному выбору. Он родился, вырос и учился в Москве, украинских корней не имел, разве что в начале карьеры в КГБ был направлен в контрразведку в территориальные органы Комитета в соседней Молдавии. В середине 1980-х он вернулся из Африки на работу в центральный аппарат в Москве и ждал следующего назначения – в Турцию. Но с ним сыграла злую шутку его всемирная известность и «засвеченность». «Сообщества шпионов», работавших в Западной Африке со всех сторон, были очень небольшими, и все друг друга хорошо знали. Например, после назначения Баронина резидентом в Нигерию вдруг выяснилось, что на аналогичную должность от ЦРУ в Лагосе назначен его старый знакомый – бывший резидент ЦРУ в соседней стране. Все поддерживали в быту дружеские отношения, попытка скрыть свою принадлежность к разведывательному сообществу в таких замкнутых условиях выглядела совсем уж смешно.

Кроме того, в далекие времена Анатолий Баронин учился на языковых курсах в «лесной школе» вместе с предателем и перебежчиком Олегом Лялиным и даже находился с ним в одной аудитории. Учеба проходит под псевдонимами, настоящей фамилии Баронина Лялин не знал, но опознал по фотографиям (Лялину англичане неделями показывали сотни фотографий советских дипломатов по всему миру, и он тыкал пальцем в тех, кого вспоминал). В результате в английской прессе появился список засвеченных сотрудников ПГУ КГБ, среди которых был и Баронин. Его отозвали в Москву и полтора года держали в карантине, но затем он снова выехал в командировку резидентом в Либерию, слишком уж уникальны были его опыт и знание Западной Африки.

В результате турки в мягкой форме в 1986 году отказали Анатолию Баронину во въезде в страну. Хватит, мол. Турция – страна НАТО, а не африканское захолустье, и совсем уж так вот запросто всемирно известному советскому разведчику разгуливать по Анкаре разрешать не намерена. Баронин понял, что продолжение полевой работы и командировки за границу ему уже не светят. Уже немолодому и опытному специалисту пришлось искать альтернативные пути продолжения карьеры.

И как раз в этот момент в рамках горбачевских реформ стали зачем-то создавать «территориальные разведки» – республиканские отделения ПГУ. Глупость несусветная, подрывавшия основы единоначалия в разведке и ставшая еще одним шагом к развалу страны. Баронину предложили на выбор: возглавить на пустом месте образованные «разведки» Эстонии или Таджикистана или уехать в Киев на должность заместителя руководителя «украинской разведки». В подчинении у Баронина в центральном управлении в Москве по случайному совпадению оказалось много этнических украинцев, которые и уговорили его сделать выбор в пользу Киева.

В этой должности в Киеве он проработал до развала СССР, то есть около пяти лет, а после 1991 года ушел в отставку. Помыкавшись некоторое время в каких-то коммерческих структурах, он пришел в отдел кадров уже «незалежной» СВРУ, попросился на преподавательскую работу и был с радостью и аплодисментами взят в Академию украинской разведки, тогда еще Институт подготовки кадров. Там он был один такой на всю Украину – с выдающимся прошлым. В украинской «школе шпионов» Баронин преподавал «теорию разведывательной деятельности», то есть азы профессиональной работы, что ему нравилось, поскольку не имело никакой политической составляющей, а опыт передавать хотелось.

Уникальность Баронина как разведчика была, помимо прочего, в том, что он очень легко адаптировался в тяжелых условиях Западной Африки и умудрялся успешно устанавливать хорошие личные отношения с африканскими политиками (в том числе с изначально не склонными к любви к Советскому Союзу). При этом Баронин прекрасно справлялся с обязанностями «чистого» дипломата. Мало кто помнит, что в «лесной школе» длительное время (вплоть до конца 1980-х годов) читал лекции по практике дипломатии легендарный Анатолий Федорович Добрынин, «вечный» посол СССР в США, а в конце 80-х – заведующий международным отделом ЦК КПСС. В результате многие сотрудники разведки могли выполнять обязанности дипломатов не хуже карьерных выпускников МГИМО.

Баронин хорошо изучил местные нравы, особенности быта и общественного устройства Западной Африки, очень тяжелого для понимания региона. Таких специалистов в ПГУ было по пальцам пересчитать. Редко кто делал черную Африку (южней Сахары, не арабский Север) своей специализацией, большинство считали африканские командировки промежуточным звеном для получения назначения в более «удачные» и комфортные (не только в плане климата, но и карьеры) страны и регионы.

Принято считать, что самой громкой из проведенных Барониным операций стало получение им в полевых условиях Западной Африки образцов вируса Эбола. Это не совсем так, но сама операция от этого менее выдающейся не становится.

Геморрагическая лихорадка Эбола названа так в честь речки в Демократической Республике Конго, в районе которой впервые была зафиксирована вспышка болезни, убившей в считаные дни целую деревню в 1976 году. События же, в которых участвовал Анатолий Баронин, случились на шесть лет раньше в Нигерии в деревушке Ласса. Тогда даже термина «вирус Эбола» еще не существовало.

Деревушка вымерла в муках за пару дней от неизвестной болезни, похожей на тиф. При этом первыми умерли американцы – врач и две медсестры, непонятно что делавшие в нигерийской глуши в сердце джунглей. Это породило подозрения, что американцы испытывают на нигерийцах бактериологическое оружие.

Альтернативная точка зрения заключалась в том, что произошел какой-то сбой, случайность. До сих пор, кстати, белых людей, умерших от Эболы и эболоподобных вирусов, буквально единицы, и все они – медсестры, случайно уколовшиеся в ходе лабораторных опытов, в том числе и две россиянки. В 1996 году в НИИ микробиологии Министерства обороны РФ в Сергиевом Посаде лаборантка случайно уколола себе палец, делая прививку кроликам. А в 2014-м умерла Антонина Преснякова, лаборантка особого отдела НИИ молекулярной биологии, которая укололась, прививая морских свинок. Еще один погибший европеец – испанский священник-миссионер Мигель Пахарес, учивший лесные племена уму-разуму в Либерии. Его доставили в Испанию, где пытались лечить, но он все-таки умер. А в процессе лечения заразилась и умерла еще одна медсестра, Тереса Ромеро.

Баронину было не до этих теоретических рассуждений, поскольку из Москвы поступил приказ: добыть образец вируса. Ладно, забудем, что это смертельно опасно, тогда никто не знал даже, каким образом вирус передается. Если воздушно-капельным, то тогда лучше там над селом вакуумную бомбу взорвать, чем копаться в отходах. Но с чисто технической точки зрения эпидемия была уже каким-то образом подавлена, что дополнительно наводило на мысль об искусственном происхождении вируса. У американцев могло быть противоядие. Или они уже успели получить антитела из крови умерших. Таким образом, задача из Москвы квалифицировалась как стратегическая, сверхприоритетная. Умри, но сделай, поскольку в СССР собирались в спешном порядке квалифицировать вирус и начать разработку вакцины. Ее нет до сих пор ни у кого на свете.

В Нигерии работала небольшая группа советских врачей, среди которых Баронин отобрал примерно подходящего по специальности, но этот человек не был эпидемиологом в чистом виде. Вдвоем они сели в посольский уазик и поехали в Лассу – за 1200 километров от нигерийской столицы, в джунгли.

Некоторое время искали деревню, что ваш Индиана Джонс, но все-таки нашли. Путем водки, подношений и разговоров «за жизнь» добились от местных вождей права эксгумировать тела умерших, что было самоубийством в чистом виде без костюмов химзащиты.

При этом местное население реагировало на их деятельность довольно агрессивно. Как рассказывали затем советские и российские врачи, профессионально занимавшиеся Эболой, изолированные лесные племена, «форестеры», в первую очередь подверженные заражению, реагируют на белых исследователей примерно так: «Мугамба заболел. Пришли белые, забрали Мугамбу, Мугамба умер. Заболели его родственники. Пришли белые, забрали их, они умерли. Значит, надо брать топоры и гнать белых от наших больных и от духов наших умерших». Причинно-следственную связь между поеданием непрожаренных летучих мышей и половыми сношениями с мартышками с эпидемиями и смертями они не улавливали.

Тем не менее, Баронин и мобилизованный врач взяли образцы крови из тел умерших и отправили их в Москву. Результат оказался нулевым. Как в том анекдоте: умершие были практически здоровы. Впоследствии выяснилось, что вирус сохраняется в телах умерших примерно 50 дней. Баронин и врач приехали в Лассу несколько позже, что и спасло им жизнь, но не дало практического результата по выполнению задания Москвы. Требовались образцы крови, взятые у еще живых, но уже зараженных людей. Нужно было изобретать план Б.

Баронин выяснил, что образцы крови умиравших, взятые американцами, хранились у местных нигерийских врачей. Никто еще не имел опыта борьбы с такими заболеваниями, потому американцы не проследили за секретностью.

Просто выкрасть пробирки было неразумно, и Баронин решил пойти наиболее понятным в Западной Африке путем: лесть и подкуп. Нигерийским врачам, отвечавшим за пробирки, «накрыли поляну», что-то принесли в конвертах и целый вечер рассказывали, какие они удивительные врачи, что их ждет прекрасное будущее в российских университетах и исследовательских центрах и все тому подобное. Этот метод работает не всегда и не везде, но в Западной Африке – стопроцентно. Баронин прекрасно знал местную психологию и не прогадал. Искомые образцы были получены и благополучно доставлены в Москву.

Другое дело, что это не был вирус Эболы в чистом виде. Это был его «младший брат» – аренавирус, получивший впоследствии название по первой убитой им деревушке, в которой и побывал Баронин, «лихорадка Ласса». Сейчас квалифицировано несколько подвидов эболоподобных вирусов и, соответственно, смертельных заболеваний, которые они вызывают. «Естественные резервуары» (это научный термин) этих вирусов хранятся где-то в глубине тропических джунглей Африки и передаются человеку путем открытого контакта с некоторыми видами животных: грызунов, летучих мышей и обезьян. Мелочь всякую едят от бедности в сыром виде, а с приматами вступают в сексуальные отношения в ритуальных целях. Потому от эболоподобных вирусов и страдают в основном лесные племена, не слишком тронутые цивилизацией.

Считается, что само наличие «естественных резервуаров» исключает искусственное происхождение вирусов. То есть это не бактериологическое оружие. Другое дело, что сам принцип, по которому работают эти вирусы, может быть использован и почти наверняка уже использован (синтезирован) как боевое вещество. Никто никогда не поверит в то, что американцы с 70-х годов прошлого века честно соблюдали все международные конвенции, запрещавшие разработку боевых бактериологических штаммов и параллельно вакцин против них. И в этом контексте уже не важно, какой именно вирус, рискуя жизнью, достали Анатолий Баронин и до сих пор безымянный врач советской миссии. Случившийся через шесть лет случай в долине реки Эбола в ДР Конго просто привлек внимание всего мира. В Эболе за пару дней вымерло 280 человек, вокруг были католические миссии, и скрыть это уже не представлялось возможным.

Именно после этого международные медицинские организации квалифицировали африканские тропические вирусы как смертельную угрозу всему человечеству. А в СССР благодаря работе полковника Анатолия Баронина уже шесть лет велись лабораторные испытания похожего вируса. На тот момент это была исключительно новаторская работа. Надо помнить, что не существовало ДНК-анализа и основанных на нем технологий, а синтезирование вакцины проводилось во всем мире исключительно на антителах. А антитела можно было получить только от выживших или из крови первичных носителей: местных сусликов, летучих мышей и макак-крабоедов.

Их тоже приходилось отлавливать, как это ни печально и даже где-то смешно, и доставлять в Сергиев Посад и на остров Возрождения (Аральск-7) – до сих пор таинственный объект на Аральском море, где до 1992 года располагалась советская бактериологическая лаборатория. После вывода по приказу Ельцина оттуда и лаборатории, и специализированной воинской части американцы дважды посещали остров Возрождения (теперь это полуостров в связи с обмелением Арала) и проводили опыты с целью выяснить, работают ли их вакцины против разработанных еще в Советском Союзе боевых штаммов, в частности чумы. Говорят, работают, но в этой области знаний никто никому на слово давно не верит.

Анатолий Баронин принадлежал к «романтическому» поколению советской разведки, а изолированность его профессиональной деятельности в опасном регионе мира оградила его от всякого рода карьерных игр внутри ПГУ КГБ. «Африканцу» не светили генеральские звезды и должности просто по сложившейся в те годы системе формирования карьер, но зато Баронин стал легендой своего дела, одним из последних практиков «старой» разведки, в которой еще было что-то джеймсбондовское.

Эти времена возвращаются, как и престиж службы, а роль Анатолия Баронина переоценить невозможно. Его наследие изучается и будет изучаться в профессиональных школах. Украинцам, конечно же, сильно повезло, что под конец жизни он передавал свой опыт именно в Киеве, а не в Подмосковье. Но похоже, что урок впрок не пошел. Не ценили, что имели.

Евгений Крутиков