СМИ

Размышления об американо-российском диалоге После того как планировавшаяся в начале декабря прошлого года встреча Владимира Путина и Дональда Трампа была отменена, в отношениях Москвы и Вашингтона наступил ледниковый период. За пять месяцев лишь единожды, 1 марта, Сергей Лавров и Майкл Помпео поговорили по телефону (инициатива была с американской стороны), обсудив ситуацию в Венесуэле, а ещё 19 апреля директор департамента Северной Америки МИД РФ Георгий Борисенко сообщал, что «никаких дат возможной встречи министра иностранных дел России и госсекретаря США Майка Помпео нет». 1 мая Лавров и Помпео снова говорили по телефону. 3 мая, после очень длительного перерыва, состоялся телефонный разговор российского и американского президентов продолжительностью 1,5 часа. 6 мая произошла встреча Лаврова и Помпео на полях заседания Арктического совета, и через неделю, 14 мая, госсекретарь США прибыл в Сочи, где после обстоятельных переговоров с Лавровым был принят Путиным. Стало известно, что американская сторона запросила личную встречу Дональда Трампа с Владимиром Путиным, которая должна состояться на саммите G20 в июне в Осаке. Комментируя итоги всех этих переговоров, стороны говорят лишь о «полезном обмене мнениями» и договорённости «продолжать контакты», что на дипломатическом языке означает «ни о чём договориться не удалось». Относительно контактов Лаврова и Помпео уточнялось, что речь шла почти исключительно о Венесуэле, и лишь с участием Владимира Путина обсуждался более «широкий круг проблем» (Иран, Северная Корея, ядерное разоружение). Об Украине же, если и вспоминали, то вскользь. Однако нужна ли столь интенсивная серия переговоров по нарастающему уровню с запланированной в следующем месяце встречей лидеров двух государств, если стороны констатировали, что находятся на прежних, в чём-то диаметрально противоположных позициях? Не логичнее ли предположить, что если не договорённости, то продвижение к договорённостям наметилось? И специальные сигналы о том, что Украина осталась на периферии внимания переговорщиков, привлекают особое внимание. Так или иначе, вопросов, «представляющих взаимный интерес», в российско-американских отношениях накопилось немало. Понятно, что тот или иной компромисс, если идут его поиски, не может касаться лишь одного из вопросов, а должен носить комплексный характер. Помнится, в начале президентского срока Дональд Трамп называл это «большой сделкой» между США и Россией. Разговоры о «большой сделке» прекратились в Америке на фоне развязанного противниками Трампа скандала вокруг мнимого сговора между ним и Москвой. Однако вся кампания по поводу «сговора» после доклада специального прокурора Мюллера лопнула, как мыльный пузырь. Это развязало Трампу руки, позволив говорить о «потерянных двух годах президентства», и перейти в контрнаступление ввиду президентских выборов 2020 года. Вопросов, по которым американскому президенту было бы, наверное, желательно найти хотя бы точки соприкосновения с Россией, много – Венесуэла, Иран, Северная Корея, торговый конфликт США с Китаем. Украина же, как считается, в число его приоритетов никогда не входила; «украинский вопрос», созданный администрацией Обамы, достался президенту Трампу в наследство от предшественника. А поскольку предвыборная гонка в США, по сути, началась, Трампу важно показать себя на международной арене «сильным лидером». Очевидно, одним из главных козырей предвыборной стратегии Трампа станет Украинагейт, или скандал вокруг вмешательства украинских властей в американские выборы 2016 года на стороне Хиллари Клинтон. При этом суждения о возможном «размене» Украины на Венесуэлу или Иран, то есть о том, что две державы предоставят, мол, друг другу свободу действий в отношении данных стран, представляются мне примитивными и архаичными. Не те времена, чтобы разменивать страны и народы, как фигуры и пешки на шахматной доске. Есть и другие причины, по которым подобный «размен» для обеих сторон контрпродуктивен. Контуры «большой сделки», скорее, видятся там, где каждая из сторон смогла бы воспользоваться своим влиянием на соответствующие государства, чтобы в каждом случае достичь компромисса, приемлемого с точки зрения желательной нормализации американо-российский отношений и международной обстановки в целом. Как пример, отметим фразу Майкла Помпео на пресс-конференции после переговоров в Сочи 14 мая: «Мы хотим, чтобы ни одна страна не вмешивалась в дела Венесуэлы, мы хотим, чтобы венесуэльский народ получил свою демократию, чтобы народ Венесуэлы сам выбрал своего руководителя – будет то господин Мадуро или кто-либо другой». Одно то, что государственный секретарь США допустил сохранение Николаса Мадуро у власти и признание этой власти Соединёнными Штатами, создаёт предпосылки компромисса. Определённые возможности можно видеть и в плане внесения изменений в действующее ядерное соглашение с Ираном, на что сейчас не соглашается Тегеран. Ну а относительно Украины, где США пользуется «большим влиянием», наверное, было бы полезно рассмотреть перспективы её трансформации из патологически-русофобского образования в нейтральное государство, строящее отношение с РФ на принципах прагматизма, без ущемления прав русских и русскоязычных граждан, в том числе в регионах их компактного проживания («территориям должен быть присвоен особый статус, как это и сказано в Минских соглашениях», если цитировать Курта Волкера). И заметим, что «большое влияние» США на Украине никогда не было абсолютным. Порошенко, изворачиваясь, как боец ниндзя, нередко находил способы уклоняться от выполнения рекомендаций Вашингтона. И нельзя было не видеть, что хвост управляет собакой. В итоге США ввели новые санкции против России, Трамп был вынужден отменить встречу с Путиным, а Евросоюз продлил санкции против России, хотя до провокации в Керченском проливе всё это отнюдь не было предопределено. А затем Россия практически заморозила любые контакты с Западом по украинской проблематике. Наконец, Порошенко ушёл. Что на уме у Зеленского – пока загадка. Поэтому возможно, что наряду с завершением расследования Мюллера, смена власти на Украине стала ещё одним фактором, повлиявшим на активизацию российско-американского диалога всего через неделю после того, как стали известны итоги украинских выборов. Просто у американцев появилось, что предложить Москве в обмен на помощь в урегулировании важных для администрации Трампа международных вопросов. Антон Каневский