СМИ

9 мая 1945 года страны антигитлеровской коалиции приняли безоговорочную капитуляцию гитлеровской Германии. Но радовались они недолго: уже 10 мая началась новая война. И штурм Берлина был на деле первым её сражением Последний бой был действительно трудный самый. Не только психологически, когда очень хочется дожить и увидеть свою Россию, дом и маму. Нет, Берлинская наступательная операция была очень трудной и в чисто военном смысле. И по жертвам — тоже. Жертвам тех, кто в мыслях был уже дома, стряхнув с себя, как страшный сон, ужасы и тяготы этой бесконечной четырёхлетней войны… Кровавая дань. Но необходимая ли? Когда стоишь на Зееловских высотах и смотришь с обрыва вперёд, на плоскую пойму Одера до горизонта, невольно охватывает жуть. При одной только мысли, что по этой плоской болотистой равнине на эти обрывы в лоб шли солдаты и танки. Шли по залитой водой топкой местности. Сначала шла пехота. Её отбивали: по ней, что была внизу для немцев как на ладони, с высот стреляло всё, что тут было. А было немало: два месяца здесь готовились к обороне германские группы армий «Висла» и «Центр». Увидев, что узел сопротивления на Зееловских высотах для стрелковых соединений непреодолим, командующий русскими войсками на этом направлении, маршал Георгий Жуков ввёл в бой 1-ю и 2-ю гвардейские танковые армии. Они были назначены для развития прорыва, но теперь об этом приходилось забыть. Танками нужно было подкреплять усилия пехоты. И штурм второй линии немецкой обороны как раз и был той самой жутью, что десятилетия после того сражения продолжает витать над сотнями покрывающих Зееловские высоты могил русских солдат с надписями «Неизвестно» (почему-то именно так). После ввода в бой танковых армий пехота всё равно шла впереди на полыхающую вспышками орудий природную крепость. За её спинами сапёры лихорадочно, под всё тем же жутким обстрелом мостили гати, по которым продвигались бронированные машины. Колонной. В темпе пешего бойца. Не имея возможности для манёвра. И когда танк подбивали — а их подбивали много, ибо в их положении они были лёгкой целью для вражеских артиллеристов, — его просто сталкивали в болото. А его место занимала следующая машина. И продвигалась на два десятка метров, пока не подбивали уже её… И никуда не деться: других вариантов, кроме как штурмовать стену в лоб, природа не оставила… Но это были русские солдаты и командиры с четырёхлетним опытом жутчайших боёв как в обороне, так и в атаке. К утру 18 апреля, после двухсуточного кровавого штурма, Зееловские высоты пали. Но третья линия обороны немцев была прорвана лишь к ночи 19 апреля. За четыре дня пройдено лишь 30 км, и впереди был ещё Берлин. А наиболее боеспособные соединения, включая две гвардейские танковые армии, оказались практически сточенными. На 60 км продвижения у Жукова легло 18 дивизий. Среднесуточные потери — 7 804 человека. Потери в технике — ужасающие: в Берлинской операции наши войска потеряли 2156 танков и САУ. По другим данным — 1997, но это не принципиально: так или иначе, это третья часть всех машин, участвовавших в операции! Была ли необходимость ломиться в лоб? До сих пор многие в этом сомневаются. Хотя с точки зрения военной, и если брать всю панораму последней битвы Великой Отечественной войны, ясно, что именно такой лобовой штурм Жукова вкупе с рывком на Берлин с юга войск 1-го Украинского фронта маршала Конева не дал немцам возможности снять ни одного полка для обороны самого Берлина. Группу армий «Висла» отсекли от группы армий «Центр», а всех уцелевших при обороне Одера немцев загнали в леса между Франкфуртом и Губеном, где далее и переваривали в котле, не давая прорваться в Берлин. Благодаря этому штурм самой столицы гитлеровской Германии сложился легче и быстрее, чем если бы там оказались 200 тысяч окружённых германских солдат. Но это — с оперативной точки зрения. А со стратегической? Многие до сих пор считают, что достаточно было обложить Берлин и спокойно дожидаться его капитуляции, чем положить в битве за него 78 291 человека. Всё равно ведь союзники стояли себе на Эльбе, не пытаясь отнять у русских священную прерогативу занятия Берлина. Вот с союзниками и была проблема… А вот могло ли советское руководство рассчитывать на лояльное поведение США и Великобритании в случае, если бы гитлеровский Берлин остался стоять, хотя бы и в окружении? Вряд ли. Точнее, оно на это и не рассчитывало. Да, столица Германии была взята неэффективно, кроваво и жестоко прежде всего по отношению к собственному солдату. Да, взять его можно было бы экономнее и бескровнее, с чем после войны согласен был и Жуков. Но при всей военной целесообразности окружения Берлина и оставления его в осаде поведение западных союзников не позволяло советскому руководству иметь этот вариант политически. И вот почему. Во-первых, с самого начала власти Гитлера будущие наши союзники вели себя по отношению к Германии поощрительно. При этом цель даже не скрывалась: Германия должна была воевать с СССР, чья растущая мощь уже не могла компенсироваться совокупной силой Польши и Румынии. И Москвой никак не могло быть не принято во внимание, что Запад не только допустил односторонний демонтаж Германией Версальских соглашений, но и поощрил прямую её территориальную экспансию. При этом в отношении возвращения Россией её утраченных по итогам Первой мировой войны территорий никаких уступок не давалось. Напротив, западные державы установили систему гарантий для захвативших её территорию государств, в частности Польши, Румынии, Прибалтики, Финляндии, Турции. Именно эта политика и несправедливая, а потому хрупкая система изоляции СССР не позволила Западу всерьёз выстраивать систему взаимной безопасности с нею. Во-вторых, Запад очень всерьёз и очень надолго — вплоть до нынешних дней — обиделся на то, что СССР явочным порядком обеспечил свои национальные интересы, включая восстановление временно утерянных в ходе Гражданской войны и иностранной интервенции территорий. То, что Москва обыграла их в этом вопросе, добившись этих целей в результате гениальнейшего достижения российской внешней политики, пакта Молотова — Риббентропа, сломав уготованный ей Западом сценарий войны с Германией на взаимное уничтожение, союзники помнили чётко и зло. И как могли, всё же предоставляли Германии и СССР уничтожать друг друга. И именно эта память определяла политику союзников на последнем этапе войны, так же как на первом этапе их политика во многом диктовалась желанием удержать Гитлера в Советском Союзе как можно дольше, чтобы немцы побольше успели нанести ей разрушений. Все эти задержки со вторым фронтом — отсюда. Но проблема была и у Кремля В этих условиях Сталин, помня: — сдачу Чехословакии, когда союзникам это показалось выгодным для их национальных интересов; — «странную войну» 1940 года; — перелёт и переговоры с Гессом перед нападением немцев на СССР, о котором Гесс информировал англичан; — отсутствие реальной помощи со стороны союзников в 1941 году; — прекращение поставок в тяжелейшие месяцы осени 1942 года; — организацию Варшавского восстания в 1944 году в попытке отыграть Польшу в её довоенном русофобском состоянии; — «странную» войну в Италии, когда союзники с 1943 по 1945 год не осмеливались всерьёз отнимать у немцев Северную Италию; — подготовку и попытку проведения теракта против Гитлера в 1944 году, чтобы обеспечить себе возможность сепаратного мира с «новой» Германией; — переговоры о сепаратном мире с Германией в Швейцарии; — постоянно будируемый вопрос о Польше, поддержку союзниками антироссийского правительства Миколайчика и партизанских акций Армии Крайовой против русских войск; — поддержку союзниками прибалтийских «лесных братьев», начавшуюся сразу же после освобождения Прибалтики; — вообще позицию Черчилля по важнейшим вопросам, связанным с СССР, прекрасно известную Сталину через «пятёрку» Филби — Модина; — мнение Трумэна по поводу «поможем Германии против СССР, и пусть они убивают друг друга как можно больше»; — письма Черчилля с обоснованием необходимости взять Берлин силами союзников; — организацию англичанами содержания германских военнопленных так, чтобы среди них сохранялась военная структура, вплоть до сохранения германских армейских уставных отношений среди военнопленных; — складирование союзниками германского вооружения в боевом состоянии; — захват союзниками территорий будущей советской зоны оккупации; — «случайные» атаки американских самолётов на советские войсковые колонны; не мог не учитывать возможность быстрого сговора между союзниками и немцами. Конечно, скорее всего, это было бы совершено с некоей «разумной» германской властью (о чём шла речь в том же Берне) после того, как «патриотично» настроенные генералы ликвидировали бы лично Гитлера. Тем более что едва не увенчавшуюся успехом попытку установления такой власти английская разведка уже делала в 1944 году. А далее всё очевидно (и что, кстати говоря, всё же пытался провернуть Черчилль в 1945 году, предлагая свой план «Немыслимое») — предложение новым германским руководством капитуляции Германии перед Западом с последующим совместным ударом по русским войскам. Что, кстати, тоже было вчерне проделано с принятием союзниками 7 мая германской капитуляции в Реймсе. Следовательно, Москва, Кремль, всё советское руководство более чем прекрасно отдавали себе отчёт в ненадёжности западных союзников. И это диктовало только одно-единственное правильное решение: любой ценой и поскорее вывести из строя хотя бы одного — реального — врага, покуда таким же реальным врагом не стал враг потенциальный. Вывести из войны Германию, пока на её стороне не выступил Запад. Собственно, наглость и враждебность союзников по отношению к России уже на следующий день после Победы, начиная с 10 мая, полностью подтверждают правоту такого решения. Потому что 10 мая Запад и начал свою войну против России. И штурм Берлина, кровавый и необходимый, оказался не последним сражением уходящей войны, а первым сражением новой. Александр Покровский, Царьград