СМИ

Почему у Америки такие запредельно высокие показатели по тюрьмам? Сами американцы говорят, что на то есть объективные причины, хотя мне кажется, это результат их зашоренности и упрямства. В статье III, раздел 2 конституции США сказано: «Разбирательство в судах всех преступлений, за исключением случаев импичмента, производится судом присяжных». Однако собрать коллегию из «двенадцати разгневанных мужчин», как в известном фильме, для суда над каждым обвиняемым невозможно нигде, ни в США, ни в Европе, ни в России. Этой проблеме был посвящен специальный пост, в котором все было разложено по полочкам. Но для Соединенных Штатов Конституция, как известно, — документ священный, вроде христианского Ветхого завета, который не подлежит ни малейшему изменению. Точнее, изменения были, но они тоже почти священны, и никаких дополнительных поправок в ближайшее время не предвидится. Поняв, что зашли в тупик, американские юристы нашли выход из положения — договорняки. Именно США придумали сделки со следствием, когда обвиняемому предлагается выбрать: или признаешь себя виновным и получаешь минимальный срок, или суд присяжных, но тогда уж раскатаем тебя по полной. Судя по статистике, большинство тех, кто попал в жернова американской судебной системы, выбирает минимальный срок, вне зависимости от того, совершал человек преступление или нет. Что вполне естественно, ибо сидеть по 10, 15, а то и 20 лет никто не хочет, а тут тебе предлагают: сядешь на пять, через два-три года условно-досрочно выйдешь. Риск загреметь надолго даже за несовершенное преступление очень велик, ведь блестящие адвокаты — это голливудская лубочная картинка. В реальности денег на блестящих, а значит, высокооплачиваемых адвокатов практически ни у кого нет, а назначенные судом защитники особо выкладываться не любят — им за это не платят. При сделках со следствием судебные слушания не проводятся, между собой договариваются адвокат — от имени обвиняемого и прокурор. Судья лишь ставит подпись под соглашением. В итоге больше 97 процентов уголовных дел, рассматриваемых американскими судами, — это именно сделки со следствием, и лишь 2-3 процента — полноценные суды с присяжными. Американцы старательно делают вид, что конституция не нарушена — суда-то не было! Но миллионы людей сидят. Сколько в этой армии зеков людей невиновных, никто не знает. Посмотрите под катом таблицы статистики по всем странам (они слишком объемные, чтобы размещать их в теле поста). Данные я взял в британском исследовательском центре World Prison Brief, пользующимся доверием у специалистов. Кстати, именно поэтому нет данных в целом по Соединенному Королевству — они разделены на Уэльс и Англию, Шотландию и Северную Ирландию. Для удобства я сделал две таблицы — по алфавиту, чтобы было легче искать нужную вам страну, а также выстроил страны по рейтингу. К сожалению, американцы и нам навязали сделки со следствием. А американофил Михаил Саакашвили — Грузии. Вообще, в тех государствах, на судебную систему которых оказывали влияние США, число заключенных очень высоко. Из этой таблички хорошо видно, что как только Саакашвили был изгнан, в Грузии стали возвращаться к прежнему состоянию. А вот у нас показатели хуже. Хотя тенденция к снижению есть. В следующей табличке я разместил страны Запада и Россию, чтобы была возможность сравнивать наше правосудие с лучшими судебными системами мира. Места в общем рейтинге сохранены без изменений. Здесь, на мой взгляд, любопытны данные по доле заключенных в СИЗО. Миф о том, что у нас сидят без суда и следствия, мягко говоря, сильно преувеличен. Статистику комментирует доктор юридических наук, профессор Леонид ГОЛОВКО, заведующий кафедрой уголовного процесса, правосудия и прокурорского надзора юридического факультета МГУ. Во-первых, статистика четко показывает, что с точки зрения защиты прав человека так называемая европейская (континентальная) система уголовного процесса намного качественнее, чем система американская. В центре первой находится профессиональный судья, который во всем должен разобраться, постараться установить истину по делу, причем независимо от активности прокуроров и адвокатов и от материального положения обвиняемого. Здесь обязательно проводится качественное предварительное расследование, которое отсекает с помощью разнообразных «фильтров» те дела, которые вообще не должны доходить до суда, поскольку не было события преступления, состава преступления и т. п. В общем, принцип «установления истины» (как называют его в Европе) действует не только в суде, но и на следствии. Отсюда относительно небольшое число осужденных. В центре второй находится непрофессиональный судья (присяжные) и якобы всепоглощающая состязательность (словно гражданин способен по своим финансовым и правовым возможностям состязаться с государством). В общем, такой кинематографически-голливудский образ правосудия. Выглядит он симпатично, поражает многие неискушенные умы и неопытных политиков, но на практике всегда оказывается «фантомом»: присяжных трудно собрать, такие дела требуют непомерных бюджетных затрат; государство обладает монополией на правомерное ограничение конституционных прав (обыски, прослушивание и т. п.), в силу чего никакой состязательности на деле не выходит; у большинства обвиняемых денег нет, поэтому «параллельное расследование» существует только в кино еще и по этой причине. В результате, если не считать нескольких «витринных дел», для большинства рядовых граждан процесс заканчивается «сделкой с обвинением» с предсказуемым результатом — признание вины в обмен на какие-то послабления по наказанию. Отсюда стабильное первое место США по количеству тюремного населения. Но поскольку США доминируют геополитически, экономически, культурно, то вместе с айфонами и голливудским кино по миру расходится и их образ правосудия — якобы ничего другого и существовать не может. Сами они такой культурно-правовой экспансии не противятся, продолжают бить тревогу и рассуждать о «коллапсе» своей юстиции. В общем, американский уголовный процесс продается в нагрузку к американской экономике (как билеты на плохой спектакль в советское время продавались в «нагрузку» к билетам на спектакль популярный и дефицитный). Во-вторых, в России иллюзии, к счастью, начинают уходить, как и вера в навязываемые нам псевдодостоинства так называемого «договорного правосудия». Поэтому «сделки» пока удается сдерживать, обеспечивая (наряду с разнообразными мерами по гуманизации уголовной юстиции) не рост, а сокращение тюремного населения, причем весьма заметное. Буквально пару недель назад генеральный прокурор в присутствии президента призвал к сокращению круга дел, по которым разрешается рассмотрение дел в «особом порядке», где запрограммирован обвинительный приговор в американском духе (в свое время главу УПК об «особом порядке» нам любезно написали американские консультанты). Сейчас Верховный суд, откликаясь на инициативу, готовит законопроект о том, что особый порядок будет допускаться только по делам о преступлениях небольшой и средней тяжести (сегодня также и по тяжким преступлениям). Следовательно, увеличится количество дел с настоящим судебным разбирательством, рассмотрением всех доказательств, обязанностью прокурора доказать обвинение. Это хорошо. В-третьих, к цифрам и статистике специалисты относятся очень осторожно. Скажем, в Монако очень высок процент заключенных, находящихся в СИЗО, то есть заключенных под стражу в качестве меры пресечения, а не по приговору суда. Там вообще действует достаточно жесткий УПК 1963 г. Монегаски, вступив не так давно в Совет Европы, пообещали принять новый, более либеральный кодекс, но пока не спешат. Правозащитники их также не очень донимают. Значит ли это, что в Монако «ужасная» система уголовной юстиции? По поведению обладателей вилл на территории маленького княжества этого не скажешь: распродавать свои виллы и переезжать в Косово или Боснию они не спешат, хотя в Косово и Боснии статистика выглядит лучше, чем в Монако. Значит, дело в чем-то другом, а УПК 1963 г. сам по себе не так уж и страшен. Или другой пример: в своем недавнем послании российский президент привел данные, что у нас 45 процентов уголовных дел по предпринимательским статьям заканчиваются прекращением, а не составлением обвинительного заключения и передачей в суд. Мы довольны? Ведь здесь почти искомые 50 на 50, никакого обвинительного уклона. Оказалось, что нет: президент покритиковал правоохранительные органы. Дескать, зачем было вообще возбуждать такие дела? Теперь надо откликнуться на критику, то есть возбуждать меньше дел. Следовательно, меньше дел будет и прекращаться, допустим, не 45 процентов, а 10, 5 или 3 процента (навскидку). Что произойдет? Предсказать нетрудно: на авансцену выйдут правозащитники или бизнес-омбудсмен и с негодованием сообщат, что в России царит обвинительный уклон, все предопределено, нет никаких шансов добиться прекращения дела, поскольку прекращается всего 3, 5 или 10 процентов из числа возбужденных дел. Дальше по кругу: снова начнем больше прекращать, снова возникнет вопрос, зачем возбуждали, и так до бесконечности. На самом деле, статистические показатели вообще не должны быть целью работы правосудия. Совершил преступление — надо наказывать. Не совершил — наказывать нельзя. Если преступлений стало больше, то и наказывать надо больше, соответственно, статистический рост нормален, и наоборот. Другое дело, что знание о том, совершено ли преступление, чаще всего не является априорным. Для того, чтобы сделать выводы об этом, надо сначала провести полное и объективное расследование. А полнота и объективность — это категории правовые, но не статистические. Об этом никогда нельзя забывать. Источник