СМИ

Где начало новой истории самостоятельной Болгарии… Болгары начинают ее с 3 марта 1878 года, хотя Сан-Стефанский мирный договор есть не что иное, как прелиминария, предварительный мирный договор с максималистскими, хотя и справедливыми, условиями, подписанный русскими и турецкими представителями, ясно понимающими, что Европа порвет его на части.

Независимой Болгария стала только больше чем через год после этого, — в стране оставались русские войска, а власть была в руках русских администраторов. Если мы говорим о реальном начале новой Болгарии, то это скорее принятие Тырновской конституции год спустя. Но народам нужны не только сухие юридические словеса, но и символы. И этот символ — бессилие султана, русские казаки, пришпоривающие своих лошадей в сторону места около Константинополя; обширные границы Сан-Стефано, сбросить фески и дрожащими руками надеть новый тип европейских шляп на гордо поднятые головы (После захвата Тырново русскими войсками местный торговец за день продал все головные уборы, залежавшиеся за годы продаж).

С этой точки зрения освобождение Болгарии — огромная прибыль, которую болгары извлекают из исторической лотереи после пяти веков османского владычества. Многие в Болгарии обвиняют освобождение в незавершенности. Большая часть болгар и после него остаются за пределами Отечества, а борьба за их освобождение отнимает десятилетия времени и огромную часть творческих усилий болгарского народа.

Ведутся споры, пришло ли Освобождение вовремя. Вопрос не в том, было ли это слишком поздно, а в том, не было ли это слишком рано. Некоторые авторы еще позапрошлого века выдвигали тезисы, отголоски которых дошли и до наших дней, что это было поспешно, что наше общество не созрело для свободы, что ему нужно было еще несколько десятилетий, если это возможно, для непотревоженного развития в утробе Османской империи, что позволило бы болгарам войти на европейскую сцену более уверенно, заявить сильнее о претензиях на свое историческое наследие.

Однако апологеты этого мнения рассматривают развитие болгар как самостоятельное движение, изолированное от мировых тенденций. А в середине XIX века субъективный ход времени неимоверно ускорился, и вряд ли можно было ожидать, что кто-то будет ждать их развития, когда все болгарские соседи, за исключением разве что румын, на практике оспаривали возможность самостоятельного существования и не скрывали свои аппетиты на территории, населенные болгарами.

Одна из проблем, стоящая перед болгарским развитием в годы после освобождения — это способ, которым освобождение было достигнуто.

Он не мог создать необходимый авторитет болгарской политической элите.

Спустя десятилетия после освобождения Сербии и Греции, их бывшие национал-революционеры по праву заняли первые позиции в политической жизни. Аналогично развивалась ситуация и в Румынии. За годы до освобождения, когда в нашей стране было создано что-то вроде политической элиты, она была безнадежно разобщена.

«Старые» и «молодые», «Константинопольский» и «Бухарестский круг», БРЦК и Гюргевский комитет — все они понимали будущее своей Родины по-разному, внимание к различным внешним силам и даже личные ссоры не позволили создать авторитетный руководящий центр национально-освободительного движения так, как, например, «Филики Этерия» в Греции.

Резкая разобщенность была и среди революционной эмиграции. Так, с трудом возникло хрупкое и непродолжительное объединение в Болгарский революционный центральный комитет в начале 70-х годов XIX века. И молодые деятели, создавшие в Гюргево организацию для Апрельского восстания, будто бы защищались одинаково как от турецких шпионов, так и от утвержденных деятелей эмиграции в Бухаресте. Интересы Родины не смогли пересилить различия. У нас нет ни Карагеоргия, ни Милоша Обреновича, ни Александра Куза, не говоря уже о, если отмотать на несколько веков назад, князя Данило, — людей, которые повели свой народ и были успешны в своем деле.

Наши герои — Левски, Бенковский и Ботев — погибли, не доведя борьбу до успешного конца, не смогли с оправданно высокой самооценкой занять первые ряды нового государственного управления.

У болгарской политической элиты нет уверенности греческих торговцев, накопленной за десятилетия усердной работы по всему тогдашнему миру; отвоеванной репутации первых моряков Средиземного моря и укоренившейся убежденности в том, что мир им должен за наследие их предков-эллинов. Неслучайно в одном из стихотворений, которое позже должно было укрепить уверенность болгар в себе, гласит: «И мы дали миру одну вещь — как вопль против укоренившегося мнения, что такой вещи нет».

С самого начала развитие событий внушило болгарскому политику, что ему нужно будет учитывать интересы других стран, чтобы отвоевать собственные. Неслучайно один из участников Учредительного собрания много лет спустя вспоминает, что если бы представитель России тогда надел бы на шест кепку и сказал бы им: «Эй, выберите его князем», — выбор был бы единогласным.

Освободители тоже не хотят, чтобы у освобожденных была завышенная самооценка

Вот почему болгарский корпус в Освободительной армии ограничен десяткой тысяч человек. За исключением сражений при Шипке, он больше использовался в целях безопасности. Не было предпринято никаких усилий, чтобы организовать болгар в боеспособные соединения к югу от Дуная. Им было разрешено проводить небольшую разведку, но не больше. Они должны были быть размещены во вторичном, подчиненном положение, чтобы завоевать их свободу, свободу безголосых пешек, чтобы они навсегда были признательны.

Война 1877-78 годов оказала сильное влияние на психологию правящей элиты в обеих странах.

Болгары считают, что их освободила Россия. Поэтому значительная их часть в будущем будет рассматривать свои интересы как часть российских. Русские считают болгар освобожденными. Их логика гласит, что болгары должны быть всегда благодарны и ставить устремления русских выше собственных.

Отклонение от этих изначальных моделей ведет к недопониманию, подавляющему отсутствию признания или к маскировке эгоистичных мотивов, скрывающихся за маской высоких гуманных интересов.

Освобождение действительно было достигнуто с помощью России, это вполне естественно, и нечего смущаться, когда другие указывают на этот факт. Ведь свобода других балканских народов тоже была опечатана победами русского оружия. В некотором смысле болгары запрыгивают в последний вагон поезда «Русско-турецкая война 1877-1878 годов» — это последнее из многочисленных столкновений между двумя империями, которое привело к строительству нового государства и подтверждению полной независимости другого уже существующего.

Споры ведутся о степени участия России или, точнее, о степени участия самого болгарского народа в деле его освобождения. К сожалению, во многих случаях романтическая идея истории в Болгарии перевешивает трезвую картину. Историки часто считают освобождение Болгарии естественным результатом многолетних и длительных усилий болгарского народа.

Так ли это на самом деле?

Не будем забывать, что болгарское национально-освободительное движение было относительно слабо. Несмотря на неоднократные попытки, болгары не смогли создать эффективную революционную организацию, охватывающую все уголки их земель. Лучшие исторические исследования говорят нам о «десятилетии комитетов» — фраза яркая, но показывающая, насколько недалеко продвинулась организованная борьба за освобождение.

В начале XIX века сербы почти десять лет сражались за то, чтобы получить ограниченное внутреннее самоуправление, и то всего на менее четверти этнической территории сербского народа.

Греки вели ожесточенную и беспрецедентную первобытную войну взаимного истребления с турками в течение семи лет (1821-1828). В ходе этой войны треть населения восставших районов погибла от эпидемий, ножей, пулей и голода. Только в битве на острове Хиос умерло больше христиан, чем в Апрельском восстании. В результате только Пелопоннес и Аттика — опять же не более трети территории, населенной греками, — получили независимость, признанную великими державами, а король Отто (Оттон I), пришедший в страну, нашел только один здоровый трехкомнатный дом в Афинах, который и объявил королевским дворцом.

У румын, по общему признанию, нет особых военных успехов. Во время греческого восстания они тоже ненадолго поднялись. Спустя два десятилетия они последовали примеру европейской революции 1848-1849 годов, но быстро перешли от опьяняющего возбуждения к погрому и отчаянию. Но после провала непродолжительного мятежа они в течение десяти лет настойчиво пропагандировали свои требования об объединении румынских земель — с помощью брошюр, петиций, меморандумов, публичных собраний, встреч с видными политиками, — было сделано все, чтобы о румынском вопросе не забыли, и чтобы он в любой удобный момент был поставлен перед международным ареопагом. Это произошло после Крымской войны, когда фактически Валахия и Молдавия объединились в одно княжество, — оно также охватывает около половины этнической территории румын. Участие в войне 1877-1878 два десятилетия спустя было необходимо, чтобы признать право Румынии на независимость и полностью избавиться от ее вассальной зависимости от Османской империи.

Албанцы, хотя и не всегда с четкими требованиями, не переставали беспокоить турецкую администрацию своими периодическими беспорядками, которые кроваво подавляли наказательные отряды. Не говоря уже о черногорцах, которые всегда с большей вероятностью тянутся к винтовке, чем к плугу.

Что могут предложить болгары? Одна революционная организация, созданная Раковским, Каравеловым и Левским, о которой Европа почти не знала. Апрельское восстание, наспех подготовленное и охватывающее очень небольшую часть этнической территории болгар.

Это правда, что оно произошло в условиях куда более тяжелых, чем в Греции или в Сербии. В первые десятилетия позапрошлого века турецким войскам потребовался месяц, чтобы добраться из Константинополя в восставшие районы Сербии и Греции. В дни апрельского восстания подкрепления, удобно размещенных в вагонах железной дороги Барон-Хирш, могли добраться из эрдинского гарнизона почти до Панагюриште и родопских полей менее, чем за два дня. При начале сербского и греческого восстания число турков в мятежных регионах не превышало десяти процентов населения, а христиане были вооружены не хуже их. На болгарских землях в результате многовековой колонизации, насильственной и добровольной исламизации примерно 30% всего населения составляли мусульмане, и только они были хорошо вооружены.

Трудности, с которыми столкнулись национальные усилия, не тронули европейских современников

Они беспокоятся о жертвах в массовых убийствах.

…

Поэтому и восстанию не удалось сделать болгар самостоятельными в решении вопросов, связанных с освобождением, в той мере, как это произошло в Сербии и Греции. Это минимальная программа апостола свободы — вершина национально-освободительной мысли в Болгарии, по мнению историков, — но даже она не была реализована.

Не случайно, что болгары, даже как консультанты, даже как наблюдатели, не присутствуют ни в Сан-Стефано, ни в Берлине, — они фигурируют только в политике великих держав и вовлеченных в их противоречия.

…

Переговоры между Россией, Австро-Венгрией и Великобританией об объединении позиций в преддверии предполагаемого Конгресса великих держав в Берлине начинаются практически сразу после подписания мира в Сан-Стефано.

В Вену был отправлен, вероятно, самый неприемлемый для Габсбургов эмиссар — автор договора, подписанного в пригородах Константинополя, граф Николай Игнатьев. Его совершенно справедливо критикуют за невыполнение довоенных соглашений между двумя странами. Австрийцы предлагают условия, которые, с сегодняшней точки зрения, выглядят великолепно — от территории сантефанской Болгарии должна была быть отделена Западная Македония, а Сербия и Черногория должны признать их влияние. Граф не хотел обрекать на смерть собственное дитя и категорично отказался, вынудив Вену немедленно получить согласие от Лондона, и тем самым закончил свою успешную карьеру. Там посол России Шувалов, знающий, что его родина не готова к войне со всей Европой, принял требование Дизраэли о разделении Болгарии на две части вдоль Балканского хребта.

Таким образом

территория сантефанской Болгарии была разделена из-за неохотного участия России

еще до начала Конгресса, — так что утверждение, что Болгария была разделена в Берлине, неверно. Она была разделена прежде, чем участники сели за стол переговоров. Болгары не знали этого тогда, и немногие знают это и сейчас.

Четыре месяца спустя после Сан-Стефано великие державы

решают по справедливости. Типичной для них.

У отчаянно сражавшейся Черногории отбирают большую часть ее завоеваний. Румыния, показавшая свою храбрость, сохранила и то, что у нее отнял Санстефанский договор, и то, что дал. Сербия удваивает свои приобретения. За три недели не слишком серьезных сражений Сербское княжество вдвое увеличивает свою территорию, присоединив земли, которые до сих пор считались большинством незаинтересованных наблюдателей болгарскими. Мирная Греция через два года, в соответствии с условиями договора, присоединяет к себе плодородную Фессалию и Арту. Болгария, из-за которой и началась война, раздроблена. Англия получает Кипр за посредничество.

Такова жизнь.

И несмотря на все, что я перечислил, Освобождение имеет эпохальное значение в болгарской истории. И не потому, что оно остановило резню и издевательства поработителей над порабощенными. Ни резней, ни запугиванием и в Средневековье никого не удивишь, что говорить о новой Европе. А сотни тысяч болгар еще десятилетия жили при старом невыносимом режиме. И не только потому, что исчезает опасность ассимиляции болгар с другой этнической группой. Всего за сто пятьдесят лет до того, как османы вторглись на Балканы, славяне плотно заселили то, что сегодня является Восточной и Центральной Германией. Они пали под тевтонским натиском, и сегодня только такие имена, как Ганс Модро(в), напоминают о прошедших временах.

И хотя подписи в договорах в Сан-Стефано, а затем и в Берлине, ставили не болгары, от болгар, от болгар больше всего зависит, каким будет их независимое будущее в Европе.