СМИ

Челси Лейн была первокурсницей в Рид-колледже, широко известном гуманитарном университете в Портленде, штат Орегон, когда она впервые задумалась о работе в секс-индустрии. Одна из ее сокурсниц по классу литературы вела блог на Tumblr о том, каково быть проституткой. Это вызвало дискуссию среди студентов, которые оживленно спорили о том, могли бы они когда-либо начать продавать свое тело, или нет. «Я стала читать блоги работников секс-бизнеса, — делится Лейн. — Женщины, которые вели эти блоги, казались уверенными в себе и обеспеченными финансово. А среди учеников Рид-колледжа это считалось клевым и смелым».

Лейн описывает себя, как девушку «пышную и не лишенную растительности на теле», настолько бледную, что она практически светится. Она выросла в бедности в консервативном городке в Северной Калифорнии, но считает, что ее детство прошло без психологических травм. «У меня самые понимающие родители, — рассказывает Лейн. — Они женаты уже 35 лет и все еще любят друг друга. Они всегда говорили мне, какая я красивая и замечательная». Тем не менее, Лейн не обошли стороной комплексы, касающиеся ее тела и секса. «Они же родители, конечно они не скажут тебе: „Ты красивое, сексуальное создание". Это было бы странно и противно. Существует большая разница между мыслями из рода „Я могу все на свете" и „У меня красивое тело"». Первый секс Лейн описывает как «крайне разочаровывающий». Это произошло с таким же девственником в Рид-колледже. После этого она начала писать секс-работницам, ведущим блоги, с вопросом о том, есть ли у полной девушки шанс стать стриптизершей.

Чем больше Лейн узнавала про секс-индустрию, тем более привлекательной казалась ей такая работа. Она мечтала поступить в магистратуру, и идея о том, что богатый мужчина будет спонсировать ее обучение, была заманчивой. Позже в том же году она разместила рекламу на сайте, через который молодые девушки могли найти себе «богатого покровителя». Со своим первым клиентом Лейн встретилась в отеле. «Секс был ужасный, — рассказывает Лейн, — но парень милый. Ему было около сорока, и он сказал, что до меня он не спал ни с кем, кроме своей жены. Деньги он положил мне в сумочку, и я посчитала их как только села в машину. Там было 300 долларов, черт возьми! Я себе места не могла найти от радости, ведь в то время мне было всего 18, и я работала в Sears (американская сеть розничной торговли — прим. ред.)».

Эта проблема попала в новостное пространство прошлым летом, когда Amnesty International — одна из ведущих организаций по защите прав человека — проголосовала за кампанию по декриминализации всех аспектов секс-работы, от покупки до продажи. В организации заявили, что после двух лет исследований и дискуссий они пришли к выводу, что полная декриминализация приведет к большей защищенности работников секс-индустрии. В ответ на это более 300 представителей различных организаций по правам человека, писателей, активистов и актрис, среди которых были Энн Хэтэуэй и Мэрил Стрип, подписали открытое письмо, в котором утверждалось, что полная легализация неизбежно приведет к росту количества секс-рабов, «большинство из которых — женщины» и поддержит «систему гендерного апартеида», при которой финансово необеспеченные женщины станут объектами для продажи. Противники декриминализации поддерживают так называемую «скандинавскую модель», которая наказывает клиентов, бордели и сутенеров, но не самих работников. Эту систему впервые применили в Швеции, и с тех пор она была также введена в Исландии, Норвегии, Северной Ирландии и Канаде. Основная цель этого метода — окончательно уничтожить секс-индустрию, ударив в первую очередь по более сильным экономическим агентам — мужчинам — но так, чтобы не нанести вреда женщинам, которые позиционируются как жертвы.

Безусловно, в этой индустрии «заняты не только женщины», подчеркивает Барб Брентс, профессор социологии в Университете Невада Вегас. «Но большая часть аргументов против декриминализации исходит именно из идеи о защите женщин». В открытом письме мужчины упоминаются лишь в роли потребителей или сутенеров. Не считая прошлогодней федеральной облавы на сайт Rentboy.com, Брентс объясняет низкий спрос на секс-работников мужского пола «гендерными различиями: мужчины активны и испытывают постоянное половое влечение. Женщины же в сексе пассивны». Саванна Слай, президент проекта по социальной поддержке работников секс-индустрии (SWOP), общественной группы адвокатов в США, называет «истерию» вокруг «девочек и женщин, девочек и женщин, девочек и женщин» всего лишь оправданием для «войны с проститутками».

Дебаты по этому вопросу продемонстрировали раскол в феминистическом сообществе, столкнув между собой два глубоко укоренившихся взгляда. Одна сторона утверждает, что женщины должны быть свободными участниками экономических отношений, которые способны сделать выбор в пользу своих интересов и наделены правом распоряжаться собственным телом и сексуальностью так, как им захочется. Если Челси Лейн хочет быть секс-работником, почему она не может делать это легально? Приверженцы другого мнения считают, что в мире секс-бизнеса такие, как Челси Лейн, — редкое исключение, а большая часть работающих в этой индустрии не «выбирают» эту профессию по своей воле. И даже если выбор добровольный, может ли он когда-либо стать свободным от сексизма и неравенства, которые так прочно укрепились в обществе?

Но для обеих сторон вопрос сводится к тому, сделает ли декриминализация работу в секс-индустрии безопасной для женщин. Те скромные исследования, что были проведены в этой области, не позволяют сделать однозначный вывод. Часть исследований показывает, что легализация в том виде, в котором ее провели Германия и Нидерланды, связана с более высоким уровнем торговли людьми, которых превращают в секс-рабов против их воли. Сторонники декриминализации, наряду с некоторыми исследователями, утверждают, что это вызвано запутанными бюрократическими правилами, которые выталкивают секс-индустрию на черный рынок. (В штате Невада, где проституция «законна», но только в строго регулируемых борделях, за один только 2014 год по обвинению в проституции было арестовано почти 4000 человек.) Некоторые исследования показали, что легализация продажи, но не покупки сексуальных услуг привела к снижению уличной проституции, другие исследования показывают обратное. Одни указывают на то, что криминализация ведет к насилию по отношению к секс-работникам, другие — что подавляющее большинство работников секс-индустрии имеют травмы, страдают от всяческих зависимостей и хотят прекратить эту работу. И есть также исследования, доказывающие обратное.

Одной из точек соприкосновения является желание секс-работников иметь возможность искать защиту у закона без страха преследования. В отчете ООН от 2012 года приводились результаты исследований, в которых обнаружилось, что «подавляющее большинство опрошенных [секс-работников женского пола] изъявили желание, чтобы секс-индустрия была легализована или хотя бы декриминализована». Многие другие работники секс-индустрии, от Карибской Коалиции Секс-работников (Caribbean Sex Worker Coalition), до SWOP и 50 000 членов Калькуттского Комитета Дурбур Махила Саманвайя (Calcutta's Durbar Mahila Samanwaya Committee), разделяют эту точку зрения.

С этим согласна и Челси Лейн. Она решительно не хочет быть частью стереотипа о «довольной белой проститутке»: «Столько людей думают, что работа в секс-индустрии подходит только тем, кто находит ее веселой и повышающей самооценку, — делится Лейн. — Но я сталкивалась и с другим мнением, в основном на Tumblr, где секс-работники делятся своими мыслями о том, что работа в данной индустрии не отличается от любой другой: „Не каждая из нас любит свою работу, но мы заслуживаем таких же безопасных условий труда, как и в любой другой профессии". Лично моя самооценка на высоте. Работа в этой индустрии действительно позволила мне осознать свою сексуальность и принять себя». Но Лейн также считает, что не будь она «белой и счастливой», она все равно имела бы право работать в этой индустрии. «Раньше мне нравилась Энн Хэтэуэй. Я все еще считаю ее классной, но уважения к ней у меня поубавилось пунктов на десять».

После того, как было опубликовано открытое письмо к Amnesty International, такое мнение стало, по большому счету, единым среди всех работников секс-индустрии в интернет-среде: мы не нуждаемся в том, чтобы кто-то другой говорил за нас, тем более привилегированная актриса, совершенно далекая от работы в нашей сфере. Но сторонники другой стороны считают, что многим секс-работникам просто необходимо, чтобы кто-то выступал в их защиту, так как они изолированы и практически не имеют права голоса. Вопрос в том, является ли это унизительным и патерналистским по отношению к секс-работникам — решать, что для них лучше, или же безответственно сидеть сложа руки.

Рейган — отнюдь не «довольная белая проститутка». Во-первых, она не белая, да и ее отношение к работе в секс-индустрии неоднозначное. «Когда я только начала этим заниматься, меня изнасиловали. Это я и имею в виду, говоря о том, что работа в данной индустрии не сказывается хорошо на твоей личной жизни. Я уже была в этом бизнесе и знала, что такое может случиться. Конечно, радости мне это происшествие не принесло, но оно и не травмировало меня в той степени, в которой, в общем-то, могло бы», — считает Рейган.

Рейган, чье реальное имя отнюдь не Рейган (как и большинство имен в этой истории, оно было изменено) и кому «29 вот уже 5 лет как», рассказала мне о себе однажды поздно вечером в пятницу, направляясь в сторону сельских районов Северной Каролины, где она предпочитает работать. В городе, «если случается переизбыток [работников], приходится бороться за цену и продавать себя либо другими методами, либо дешевле, а я не из тех, кто берет дешевле», — рассказывает Рейган, уезжая подальше от своего дома в Шарлотте. «Здесь так же, как в любом другом бизнесе. Если ты хочешь быть частным предпринимателем, ты ищешь, где есть надобность именно в тебе. В этом районе, например, работает не очень много темнокожих девушек». Большую часть времени работа Рейган на удивление скучна — выбор места, оценка тарифов, подсчет затрат на дорогу и выгоды. Гардероб у нее неброский. «Я, наверное, выгляжу как школьная учительница», — говорит Рейган.

В ту ночь, когда ее изнасиловали, Рейган отправилась на встречу с клиентом одна. «Район показался мне приятным. Он был близко к центру, и я была там впервые». Она пользовалась сайтом Priceline, чтобы найти отель. «Я приехала туда, а оказалось, что место — настоящая дыра. Я тогда подумала: „Только закончу с этим делом, а дальше переберусь в район поприятней". Когда пришел парень, он ограбил меня, пригрозив пистолетом, а потом решил, что хочет немного поразвлечься».

Рейган не знала о существующем споре в отношении декриминализации до тех пор, пока я не обмолвился об этом в разговоре с ней. Но несмотря на смешанные чувства, которые вызывает у нее секс-бизнес, она считает, что он должен быть легализован. Случившееся с ней той ночью сильно повлияло на ее мнение в этом вопросе. «Когда я позвонила в полицию, мне просто сказали: „А, окей". Они ничего не сделали. Не то чтобы мне не нравились полицейские — они всего лишь делают свою работу — но если бы закон позволял им быть чуть более лояльными, возможно, они могли бы помочь большему числу людей. Если бы меня снова изнасиловили, я бы не стала звонить в полицию. Точно нет. Зачем? Из-за профессии, которую я выбрала, я как будто имею меньше прав. Отношение такое, будто я специльно напросилась на то, что со мной произошло, потому что я работаю в такой сфере. „Ты и так занимаешься сексом с людьми — какая разница?"»

Воспитанная на юге, в семье баптистов, Рейган «не выросла в этом окружении», и говорит, что сама выбрала для себя такую профессию. «Скорее всего, образование у меня лучше, чем у многих, — считает Рейган. — Для меня это подработка, но даже так я зарабатываю в два раза больше, чем то, что получаю на основной работе помощником адвоката». Поэтому Рейган этим и занимается. «Я не говорю, что в этой профессии нет большого количества наркоманов и людей, которые работают против своей воли. Я точно знаю, что многие из тех, кто работает в секс-индустрии, стали жертвами сексуального насилия в детстве. Я — нет. В большинстве своем девушкам из интернета едва ли когда-либо приходилось работать на улице. Мне вообще тяжело понять, кому такая работа нужна. Ты либо недооцениваешь себя, либо жизнь тебя жестоко побила, чтобы тебе приходилось работать за $20». Такую сумму берут за свою работу уличные проститутки в городке у подножья Голубого хребта (Blue Ridge Mountain) — куда и направляется Рейган. По данным местного отделения полиции, почти все эти девушки — наркозависимые и являются жертвами насилия. Рейган берет за час в десять раз больше этого. «Когда я только начинала, мои услуги стоили $400. Ни за что в мире я не трахну кого-то за $200. Вообще секс я больше не предлагаю, но предлагала раньше. И поскольку секс не в списке моих услуг, — она делает эротический массаж, доминирует, „трогает", — я не против таких цен».

Рейган перестала предлагать секс клиентам, чтобы помириться со своим парнем. Недавно они расстались, «но мы работаем над этим, поэтому я и решила исключть секс из своей работы». Но полностью бросить эскорт она не захотела, даже несмотря на то, что такая работа сильно давит на нее психологически. «В некоторых случаях неважно, законно это или нет — это вопрос этики. Я, наверное, самая этичная из всех когда-либо существовавших проституток. Мне не было интересно, замужем ли клиенты. Я просила их снять кольцо — не хочу знать, потому что иначе чувствую себя плохо. Иногда я думаю: „Господи, неужели секс за деньги — это все, что я могу в этой жизни?" Меня так не воспитывали. Какого черта это пришло мне на ум? Это ведь полная деградация». Не клиенты Рейган заставляют ее так себя чувствовать, а то, как к ней относятся все остальные. «В Америке этому учат с самого детства: такое поведение недопустимо».

За месяц до этого разговора Рейган арестовали. Она говорит, это худшее, что случалось с ней за все время работы проституткой. «Меня больше пугает мысль о том, что мужчина в комнате отеля может оказаться полицейским, чем шанс того, что он может меня изнасиловать. Мое досье волнует меня куда больше. У меня едва не случаются панические атаки каждый раз, когда я вхожу в чей-то номер в отеле». Рейган переживает, что если она уволится с работы помощником юриста или если ее начальник узнает, за что ее арестовали, и уволит ее, то найти другую нормальную работу она просто не сможет. «В любом случае, я никогда не уйду. Конечно, я в некотором смысле поступаю себе во вред. Мне пришлось пожертвовать некоторыми планами, которые я хотела осуществить позже в жизни. Я никогда не смогу работать на чужую компанию. Я должна буду построить собственную».

Этой ночью в Северной Каролине у Рейган есть «несколько запланированных дел». После двухчасовой дороги, она останавливается у отеля, в котором у нее зарезервирован номер. «Я не планирую оставаться в этой индустрии надолго, — говорит Рейган, пока идет через парковку при отеле. — Я работаю над созданием дома для трудных подростков, а также над стоянкой для автомобилей».

Для Анны, 22-летней девушки, только что перебравшейся в Нью-Йорк, декриминализация — вопрос насущный. Она открыла общество с ограниченной ответственностью, выдавая себя за графического дизайнера, «потому что мне было необходимо каким-то образом платить налоги. Я испытываю чувство вины не платя налоги; я ведь действительно хорошо зарабатываю. К тому же, платить налоги — полезно для будущего. Таким образом я показываю, что у меня есть история доходов, а это будет мне на руку, когда в дальнейшем я решу купить жилье или оформить кредитную карту».

Анна миниатюрная, у нее хорошие волосы, тонкие черты лица и высокий, будто шепчущий голос. Она начала работать 3 года назад. «В старшей школе я слушала радиопередачи Дэна Сэвиджа, и я помню его рассказы про «сахарных девочек» и проституцию. Так эта идея и пришла мне в голову». Родители ее были богатыми, но чопорными. «Если бы я не слушала эти передачи, — программа Sex Nerd Sandra была еще одной любимой у Анны, — я бы не начала. Из них я многое узнала, и тема секса стала для меня куда более комфортной». Когда она переехала от родителей, чтобы учиться в колледже, Анна разместила рекламу на Backpage (сайт для размещения объявлений в интернете — прим. ред.).

Узнав о том, чем она занимается, родители Анны оставили ее без материальной поддержки и перестали с ней разговаривать. «Тогда это и превратилось для меня в источник заработка. Я просто не могла платить за обучение». В конечном счете институт она все равно бросила. Сейчас она работает полный день, а контакт с родителями наладить так и не удалось. «У нас были теплые отношения, — говорит она смиренным голосом. — Это стало большим ударом. Было сложно, но я смогла это пережить».

Один из клиентов посодействовал тому, чтобы работа Анны обрела более профессиональный вид, предложив ей встретиться с другой девушкой, услугами которой он пользовался. Она помогла Анне создать сайт в интернете, сделать более качественные фотографии и начать зарабатывать куда больше. «Он знал, что я была еще слишком юной и не до конца понимала, что делаю, — рассказывает Анна. — Я совсем немного брала за работу, а эта девушка помогла мне удвоить цены». Сегодня расценки Анны начинаются от $500 за час.

В основном Анне нравится ее работа. «Я так привыкла к ней, что она даже начала казаться мне менее опасной, чем работа в других областях». Больше всего Анну расстраивает то, с чем сталкиваются и во многих других направлениях бизнеса в интернете: «Меня раздражает существующая система отзывов», — делится Анна. Такие сайты, как Erotic Review позволяют клиентам описывать свою версию встречи с девушками — получается что-то вроде Yelp (сайт для местного поиска услуг, позволяющий оставлять обзоры и рейтинги этих услуг — прим. ред.) для секс-работников. «Это стресс для меня, ведь один плохой отзыв может разрушить всю карьеру».

Если не учитывать проблемы с семьей, стресс в жизни Анны немногим отличается от того, с чем приходится сталкиваться любому молодому человеку, который работает фрилансером или только начинает свой бизнес. В ее рассказе нет ни слова о проблемах с законом, жестоких клиентах, насилии или наркозависимости, а работа не становится для нее причиной экзистенциального кризиса. «В 99% случаев мне попадаются милые ребята. Только однажды мне пришлось попросить парня уйти, потому что он был очень пьян. Но я не почувствовала себя в опасности, всего лишь немного перепугалась». Она рассказывает, что в конечном счете перестала работать в эскорте, а заработанные деньги потратила на курсы визажиста-косметолога, которые сейчас проходит. «Если бы у меня было неограниченное количество денег, я бы постаралась получить высшее образование. Не скажу, что работа [косметологом] предел моих мечтаний. Но, покончив с эскортом, я считаю, что она мне вполне подходит». Перестать работать в секс-бизнесе для Анны — не конец света:

«В целом, было не так уж плохо, иначе я бы этим не занималась»

Шери Хименес говорит, что была такого же мнения раньше. Что она была в порядке. 65-летняя женщина провела около 20 лет своей жизни, время от времени работая проституткой. А тем женщинам, кто считает, что они в порядке, Шери отвечает: «Сейчас может и в порядке». И если большинство девушек, которые работают сейчас в секс-бизнесе, поддерживают декриминализацию, Хименес, как и многие экс-работники в этой индустрии, придерживается гораздо более негативного мнения. «Работа практически полностью разрушила меня», — делится Шери. И это было тогда. Сейчас ситуация только усугубляется, считает она.

Хименес, которая сейчас возглавляет Eva Center, программу по выходу из секс-индустрии в Бостоне, не рассматривает проблемы «малого бизнеса» вроде того, что у Анны. Хотя интернет и расширил возможности секс-работников в плане независимого предпринимательства, но он также увеличил требования клиентов. «Мужчины хотят большего, — говорит Хименес. — Взрослые и дети знакомятся с половой близостью через порно-фильмы, в которых секс-фантазии воплощаются в грубом обращении с женщинами». Женщины, проходящие ее программу, рассказывают, что сейчас индустрия «более жестокая, потому что порнография более жестокая. Парни хотят большего, а иначе они отказываются предохраняться во время секса».

Помимо работы в Eva Center, Хименес состоит в SPACE International — обществе, которое поддерживает скандинавскую модель. Главной задачей объединение ставит полную отмену проституции. «Мы должны достичь того, чтобы мужчины перестали покупать услуги девушек, чтобы получить оргазм. Это пагубная практика», — считает Хименес. Она допускает, что ее точка зрения может быть «искажена» вследствие работы в программе по выходу из секс-индустрии. Женщины, которые к ней обращаются, находятся в состоянии кризиса и хотят выбраться из этого бизнеса. «Когда ты продаешь свое тело, используя его таким образом — это не проходит бесследно. Немногим удается остаться целыми и невредимыми. Даже при самом благополучном раскладе. Сложно представить, с каким количеством девушек, которым трудно начать нормальные отношения, я сталкиваюсь!» — заявляет Хименес. Она рассказывает, что женщины, проходящие ее программу, спрашивают, замужем ли она. Они хотят знать, смогут ли когда-либо почувствовать, каково это — быть любимой.

«Чем больше ты отдаляешься от обычной жизни — получаешь пару арестов, а навыков работы у тебя никаких, и ты совсем не знаешь, как быть дальше — тем сложнее отстраниться от работы и почувствовать, что ты можешь делать что-то еще». И хотя когда она начинала осваивать професию секс-работника, ей было всего 20 и проблем с алкоголем у нее не было, в конечном счете Хименес подсела на наркотики, употребляя героин каждый день. «Происходят ужасные вещи», — считает она. В США число жертв убийств в сфере проституции в разы больше, чем в любой другой профессии. Особенно опасна индустрия для женщин-трансгендеров. Многие из транс-женщин, убитых в США в прошлом году, были проститутками.

К тому же, существуют трудности в том, чтобы «остаться собой после того, как долгое время являешься лишь вещью, всего лишь телом», рассказывает Хименес. В случае с ее клиентками, их попытки уйти из секс-бизнеса зачастую осложняются наркозависимостью и изоляцией. «У них нет пригодных навыков, и нет кого-то, кто был бы для них поддержкой», нет дома, образования, резюме; больше половины из них прошли через систему. Даже с поддержкой от Eva Center многим девушкам требуются годы, чтобы найти нормальную работу.

Если у секс-работников, скажем, «есть диплом — они знают, что могут заниматься чем-то еще. Но у большинства из нас этого нет». (И даже в их случае Хименес не разделяет идею о «безобидности»: «Неужели эти женщины хотели бы, чтобы их дети были вовлечены во все это?») По данным Международной организации труда, 4,5 миллиона людей по всему миру насильно работают в секс-индустрии. Но Хименес утверждает, что не всегда можно провести грань между тем, кто работает по своей воле и тем, кого заставили оказывать секс-услуги. Девушки, чьи парни бьют их или заставляют быть проститутками, или те, кто работает на сутенеров, выставляющих им минимальную квоту клиентов в день — неужели все они действительно делают это добровольно?

«Невозможно остановить секс-эксплуатацию, если не бороться со всей системой, со всей проблемой целиком. Декриминализация, как ее называют в Amnesty, превратила бы индустрию в открытый рынок, — считает Хименес. — А в случае с женщинами, которые ко мне приходят, быть объектом эксплуатации стало бы считаться абсолютно нормальным. Эти секс-работники — под кем она подразумевает тех, кто выступает в защиту декриминализации, — говорят: „Вы всех нас приравниваете к жертвам". И я понимаю, о чем они. Но что плохого в том, чтобы жить хорошо? Быть здоровым, продуктивным, иметь доступ к разным вещам? Нам ведь не все доступно в сфере образования и рабочих возможностей», — поясняет Хименес. «Вот за что должны бороться в Amnesty».

«Сторонники отмены секс-бизнеса приравнивают его к сексуальной эксплуатации», — считает Джилл Бреннеман.

Вот что Бреннеман в свои 49 лет знает не понаслышке. В 15 лет ее похитили и продали в сексуальное рабство. Джилл держали в подвале, она подвергалась изнасилованиям со стороны постоянных клиентов-садистов на протяжении трех лет, пока ее похититель не был арестован. Однажды во время группового изнасилования ее голосовые связки были повреждены так сильно, что голос до сих пор хрипит. Позже она стала представителем организаций по борьбе с торговлей людьми, той, которая добивается декриминализации.

Затем, уже в 40 с лишним, она была уволена из авиакомпании, где она трудилась стюардессой, и теперь осталась без работы — именно тогда она решила работать в эскорте. «То, что случилось со мной в подростковом возрасте, и то, что случилось, когда я была уже взрослой — две абсолютно разные вещи», — утверждает она.

По ее словам, это было «не очень» трудным решением. «Мне нужны были деньги, и во всяком случае я почти сразу прошла путь от „крайне мало денег" до „более, чем достаточно". Я могла пойти в магазин и купить все, что захочу. Я могла ходить в Starbucks хоть каждый день, если бы захотела. И я была не против. Это концерт. У вас есть плейлист, и вы можете буквально дышать песней. А кульминация — симулированный оргазм».

Некоторые ее знакомые не могли поверить, что она пошла работать в эскорт; бывало, что она и сама в это не верила. «Иногда это подталкивало обратно к подростковому опыту, но в основном я неплохо отличала одно от другого».

Бреннеман описывает саму себя как «весьма ярого сторонника декриминализации», но до тех пор, пока секс за деньги происходит «между взрослыми людьми». С одной стороны она считает, что ресурсы, которые используются для ареста работников секс-индустрии, гораздо лучше потратить на преследование торговцев людьми, таких, как ее рабовладелец, который был арестован совершенно по другим причинам — она была найдена и освобождена по случайности. Так же, как и Рейган, она считает, что если секс-индустрия была бы узаконена, то она могла бы обратиться в полицию в случае, если клиент распускает руки. Однажды, когда Бреннеман работала на эскорт-агентство, «они отправили меня на вызов к федеральному маршалу авиации. Как только я туда добралась, я увидела его военные награды на стене и сразу подумала: „О нет, они меня к копу послали"». По ее словам, он потребовал анального секса. «Это не было частью сделки. После 15 минут он сказал, что пойдет выпить, и вернулся с наручниками и мусорным мешком — заставил это все надеть». Она обратилась в больницу, потому что он избил ее до сотрясения. Необходимость защиты от правоохранительных органов является популярным аргументом сторонников декриминализации. В одном из опросов работников секс-индустрии Нью-Йорка 27% опрашиваемых признались, что полиция применяла насилие по отношению к ним.

Бреннеман была самой взрослой женщиной после Хименес, с которой я беседовал. Она вышла из игры несколько лет назад. Во время работы в эскорте с ней случались по-настоящему ужасные вещи. В ходе нашего разговора я также узнал, что она умирает. У нее было обнаружено редкое заболевание крови; в мае 2014 года ей оставалось жить год. Я спросил, сожалеет ли она о чем-нибудь.

«Да, да. Первые два года я брала с клиентов слишком мало денег».

Можем ли мы, должны ли мы позволять работникам секс-индустрии говорить самим за себя? Независимо от того, насколько они молоды? Или в насколько невыгодном положении они находятся? Или несмотря на то, через что они прошли?

«Кто может сказать, что жизнь секс-работника не хороша? Я там была. Я могу», — утверждает Хименес. Но более десяти бывших и нынешних работников секс-индустрии, у которых я брал интервью (иногда — через Интернет), высказывались в пользу декриминализации. Я специально связался с Хименес, так как знал, что она против этого, и кроме нее аргументов нет ни у кого.

Скайлар, 20-летняя жительница Нью-Йорка, технически подходит под определение Хименес «женщины, не выбиравшей секс-индустрию». В молодом возрасте она осталась без своих наркозависимых родителей и пошла в индустрию потому, что не знала, как еще заработать на еду. У нее был босс, которого большинство сочло бы сутенером, и у нее не было никакого контроля над клиентом или услугами, если, конечно, она хотела получить денег. Кроме того, у нее, самой еще ребенка, были и свои дети.

«Мне было 15. Моя приемная мать давала мне 5 долларов в день, этих денег было достаточно лишь для того, чтобы добраться до школы и вернуться из нее, даже без обеда», — рассказывает она. Решение пойти в секс-индустрию «пришло из-за невозможности заниматься детьми и покупать вещи, которые хочу купить». Скайлар родила своего первенца в 13. Когда ей было 14, подруга ее друга спросила, не хочет ли она работать на вечеринках, которые устраивает его знакомый. «Она представила меня парню, который сейчас сидит за домогательства к 12-летним в Интернете, и когда я пришла туда, он сказал: „Да, конечно, у нас тут танцевальная вечеринка, но если хочешь подзаработать лишнего, будешь делать это, это и это". Он измерил параметры моего тела, сделал фотографии и в конце концов решил, что я буду отличным кандидатом для эскорта».

Скайлар понимает, что звучит это все как поучительная история, хотя и не считает себя жертвой. В то время она не считала себя ребенком. «Молодые девушки, которые пережили торговлю людьми — это не про меня. В 15 лет мне было вовсе не 15. Скорее 21, — рассуждает она. — Обстоятельства после появления у меня ребенка сильно отличались от случаев остальных 15-летних мамаш. Необходимо иметь определенный уровень ответственности. И хотя работа в секс-индустрии не была моим первым местом в списке профессий в 15 лет, мне была доступна только она. Это был единственный вариант для меня, ведь вряд ли Payless (крупный обувной ретейлер в США — прим. ред.) нанял бы 15-летнюю школьницу с ребенком».

Скайлар не считает, что парень, который всем заправлял, был сутенером. У них были свои разногласия: «Ему не нравилось, что я не работаю из-за учебы в школе», — но он не унижал ее и никогда не брал с нее денег. «Парни искали девушек на веб-сайтах. Так что ему платили за просмотры на сайте, но однажды меня послали к клиенту, который мог мне заплатить».

И вот здесь проблемы порой будут возникать. Клиент откажется заплатить оговоренную сумму или уйдет, потому что она не дает делать с ней то, что он хочет. По ее словам, двое из пяти клиентов ушли бы потому, что она недостаточно молодо выглядит. «Мне тогда было 15, но я выглядела гораздо старше. Я рожала, так что у меня были растяжки».

Скайлар на время ушла из эскорта после того, как нашла среднюю школу с программой рабочих мест. Но к тому времени, как она окончила ее, у нее уже было трое детей, о которых нужно было заботиться, так что она сама пошла в знакомый бизнес. Теперь, когда она входит в комнату клиента, то сама устанавливает границы дозволенного. «Будьте агрессивны с ними. Потому что если вы не агрессивны с клиентами, они будут думать, что могут вами воспользоваться. В тот момент, когда вы позволите им пересечь границу хоть на миг, они возомнят, что могут пересилить вас. Власть всегда должна быть в ваших руках».

Она принимает столько мер предосторожности, сколько вообще возможно. При первом разговоре по телефону она внимательно слушает клиентов, чтобы понять, «говорят ли они странные вещи» или «есть ли у нее это чувство» в животе. Прежде, чем соглашаться на встречу, она гуглит их адреса и осматривает их дома. (Анна также требует информацию из водительских прав клиентов или две ссылки из других «авторитетных источников».) Она говорит одному из своих друзей, где она находится. При первой встрече с клиентом «у меня есть водитель, так что я говорю: „Так, сеанс длится 45 минут", открываю окно и показываю им, что машина припаркована недалеко от дома. Этот прием заставляет их думать, что меня кто-то защищает».

Она считает, что ей очень везет. «Я никогда не попадала в по-настоящему ужасные ситуации. Я не хочу показывать человеку, будто я точно знаю, что он безопасен, потому что безопасности вроде как не существует».

После окончания средней школы Скайлар поступила в колледж, но ее арестовали прямо перед вводной лекцией. Ее держали в тюрьме всю ночь и направили в программу по реабилитации детей, прошедших через сексуальную эксплуатацию: ей было 17. Посещение требовалось для вычеркивания ареста из ее личного дела и противоречило ее расписанию. «Мне пришлось бросить обучение, чтобы завершить программу. Будучи под арестом, я попала в систему, которая была создана, чтобы помочь мне, но на деле она уничтожила тот жизненный курс, который я для себя установила».

Работа в эскорте — все еще не выбор номер один в списке работ Скайлар. «Я бы предпочла зарабатывать большие деньги, помогая таким, как я, изменяя законы и жизни людей, чем иметь дело со своими клиентами. Я их ненавижу. Они отстой. Мне наплевать на их жизни, мне наплевать на их дочерей. Мне наплевать на их жен — мне просто наплевать», — и она ненавидит притворяться, что это не так. «Это тяжкий эмоциональный труд».

Сейчас она работает в общественной организации, но подрабатывает в эскорте, чтобы оплачивать счета. «Когда я войду в квартиру, которую я хочу, когда у меня будет машина, когда я смогу делать все для моих детей, которых я хотела сама, тогда я и уйду оттуда», — уверена она.

В то же самое время у нее не так много клиентов. «Мне кажется, размещать рекламу на Craiglist и Backpage не очень безопасно. Там почти все копы, поэтому меня могут снова арестовать». Кроме того, ее нынешние клиенты хотят видеться именно с ней. «Неважно, сколько мне лет, некоторые клиенты все равно говорят: „О, ты не иностранка, ты не японка, ты не европейка — ты чернокожая. Ты обычная"», — признается Скайлар, которая наполовину афроамериканка и наполовину пуэрториканка. Она утверждает, что ее «средняя» ставка — по меньшей мере $80 за услугу, хотя самая высокая плата составляет $200 в час. «Цены средние», — признается она.

В то же время Челси Лейн работает в Области залива в Сан-Франциско и получает $400 за час и $2000 — за ночь. У нее есть красивый сайт с профессиональными фотографиями. Она поступает в колледж и работает в фирме в дополнение к встречам с клиентами. Все это делает ее «занятой, вечно занятой». Она ушла с дневной работы, так как, по ее словам, «не хочет, чтобы в резюме был разрыв». С финансовой точки зрения ей не нужны оба источника дохода. «Моей зарплаты более чем хватает на жизнь. Доход от эскорт-услуг мне нужен для достижения моих целей: оплата обучения здесь и в юридическом вузе, путешествия». К тому же, ей это нравится.

Она заметила перемены в своей личной жизни. «Когда я занимаюсь сексом с личными партнерами, поначалу я будто бы робот. Когда я с клиентом, во мне зажигается энтузиазм и я почти всегда получаю удовольствие. Но со своим партнером я понимаю, что не должна делать эти шаги, а если мне что-то не нравится, я могу сказать ему об этом».

Ее работа разрушительно повлияла на отношения с родителями, которым она все рассказала в январе 2015 года. «Они были опустошены. Они считают себя хиппи, но во многих отношениях они страшно консервативны. Они думают, что секс — это нечто особенное, но я считаю совсем иначе». Она не разговаривала с ними месяц или два. «Но мама говорила: „Я твоя мать, черт возьми, мы восстановим отношения"». Теперь она просто не говорит им о своей работе. «Они убедили себя, что я завязала. Они вообще не хотят об этом говорить, но я хотела бы их переубедить».

Лейн надеется стать адвокатом и защищать других работников секс-индустрии. «Я презираю клеймо, которое стоит на моей работе, хотя с другой стороны я нашла увлечение в борьбе за права секс-работников», — отмечает она. Лейн считает, что она скорее всего сделает перерыв перед юридическим вузом. «Если я буду адвокатом, то остаются некоторые этические вопросы», учитывая существующие законы. Но если бы она могла, если бы ей удалось изменить эти законы, она бы хотела продолжать работать в эскорте, просто чтобы встречать новых людей. «Мне кажется, я буду делать это всю оставшуюся жизнь».