СМИ

Берлин — В Германии полно легальных борделей. Но в последние несколько лет индустрию сексуальных услуг сотрясают скандалы, и теперь над ней нависла угроза.

Один граффитчик одержим идеей избавить проституцию от плохой репутации.

«Я хочу, чтобы секс за плату стал политически корректным», — говорит 44-летний Аурель Маркс.

«Почему все бордели обязательно так дерьмово выглядят?» — задался он вопросом.

Когда Аурель Маркс нашел запущенный публичный дом над тату-салоном, он увидел в нем новые возможности. Он позвонил другу и сказал: вот тебе шанс. Шесть месяцев спустя они открыли отремонтированный бордель.

Динь-дон. Дверной звонок вновь звенит. Мужчину в плаще, немолодого и не особенно модно одетого, проводят в одну из комнат.

Администратор Мария входит в комнату ожидания.

«Он хочет… — она понижает голос, — …чтобы кто-нибудь из вас пописал на него».

По комнате проносится тихое хихиканье. Наконец за задание берется Алекса, мощная венгерка, которая в свои сорок здесь самая старшая. Она отпивает глоток апельсинового сока и поднимается. Дверь захлопывается со стуком.

Аурель Маркс делает селфи на фоне голубой неоновой стены. Это для Инстаграма. Если хочешь быть лицом бордельного бизнеса и завязывать контакты с политиками, нужно излучать позитивный авторитет, объяснил ему его пиар-консультант.

Он рассказывает, что ребенком ходил в Вальдорфскую школу. Работать в индустрии секс-услуг он начал двадцать лет назад. Цель была проста: заработать денег и отдаться своей истинной страсти. Он хотел ездить по всей Европе и рисовать граффити на поездах.

«Я себя называю не граффитчиком, а трэйн-райтером (train writer)», — говорит он.

В особенно активный период он разрисовывал поезда почти каждую ночь. Сейчас он признается, что тогда практически перегорел. Сегодня его полностью занимает тема борделей.

Он отвечает очень четко, продумывает ответы и иногда сначала бормочет их себе под нос. Когда я спрашиваю Ауреля Маркса, не эксплуатирует ли он женщин, он отвечает:

«Я считаю себя их партнером, тем, кто организовывает инфраструктуру, чтобы они могли зарабатывать деньги».

«Афтонбладет»: Но правильно ли это с моральной точки зрения?

Аурель Маркс: Я учился в университете, и у меня христианские ценности. Я никогда сюда никого не заманивал. Когда женщины бросают эту работу, я всегда говорю: молюсь богу, чтобы вам не пришлось вернуться.

— У женщин здесь есть сутенеры?

— Им это не нужно. Но я, конечно, не могу гарантировать, что у них нет бойфренда, который отбирает у них заработанное.

— Может, вам надо бы следить за тем, чтобы этого не происходило?

— Случалось, я видел тут парней на машинах с восточноевропейскими номерами. Тогда я их фотографировал и разговаривал с девочками. Им это тоже не нравится, так что проблемы обычно решаются сами собой.

— Вы бы хотели, чтобы ваша собственная дочь работала здесь?

Аурель Маркс закатывает глаза. Он проводит черту рукой в воздухе, показывая, что я перешел на личности.

— Мои родители и друзья знают, что я все делаю с душой. Они меня поддерживают.

«Сразу вижу, кто будет буянить»

Тот, кто спрашивает немца, не пора ли запретить торговлю сексом, часто получает в ответ лишь непонимающее выражение на лице. Иногда собеседник вообще не понимает, о чем вопрос. В том, что касается проституции, Швеция и Германия словно находятся на разных планетах.

Исследовательница и историк идей Сюсанне Додиллет (Susanne Dodillet) изучила эту разницу. В научной работе 2009 года она пришла к выводу, что диаметрально противоположные ответы на вопрос о том, может ли секс быть работой, на самом деле имеют одну основу — феминизм. Как лучше помочь женщинам — криминализовать мужчин, покупающих секс, или перестать стигматизировать проституцию? Проституция — всегда эксплуатация, или же это право женщины?

По всей Европе вокруг проституции идут настоящие бои. Кое-где высмеяли шведский закон 1999 года, запрещающий покупку секса. Сегодня такой же закон приняли в Норвегии, Исландии, Ирландии и Франции, и его все чаще упоминают в дебатах в других странах, называя «скандинавской моделью».

Недавно за борьбу против проституции взялся новый испанский премьер-министр Педро Санчез (Pedro Sanchez). Другие страны, такие как Нидерланды, Австрия и Швейцария, пошли путем Германии.

Шведский закон, запрещающий платить за секс

С 1 января 1999 года в Швеции запрещено покупать секс, но не продавать свое тело. Сначала запрет сформулировали в виде отдельного закона, который в народе называли «законом о покупке секса» (sexk?pslagen). Сейчас он включен в 11 параграф шестой главы Уголовного кодекса. Наказание варьируется от штрафа до восьми лет тюремного заключения. Швеция стала первой страной в мире, которая ввела запрет на покупку секса. С тех пор многие страны приняли похожие законы, в том числе Исландия, Норвегия, Ирландия и Франция.

У входа стоит холодильник: клиенты могут купить вино, пиво и другие алкогольные напитки. Но почти никто ничего не покупает. Мужчины проходят прямо в комнаты, а когда заканчивают, сразу уходят.

66-летняя администратор одета в платье с блестками и розовые туфли. Она не просто принимает мужчин и стучит в двери, когда время на исходе. Она также следит за тем, чтобы бордель соблюдал законы.

У нее стоит ряд папок с документами, где прописано, когда женщины, которые не числятся в штате борделя и не соблюдают определенную схему, должны получать гарантированную зарплату, а также когда они начинают и заканчивают работу. Там же лежат ксерокопии их документов.

Суммы, которые поровну делятся между женщинами и предприятием, тщательно записываются. Один час стоит 100 евро. Полчаса — 50. Это средняя цена в борделе средней руки. Никакой роскоши, но вдвое дороже по сравнению с покупкой секса на улице.

В ответ на мои вопросы Мария качает головой. Работа «нормальная». Бордель «нормальный». Все «нормально».

Той страны, где она выросла, — Советского Союза — больше не существует. Как и места, куда ее однажды привела любовь, — ГДР. И сталелитейного завода, где она когда-то работала, тоже больше нет.

«Я здесь тоже из-за денег, — говорит она. — У меня просто смешная пенсия».

На лбу у нее прорисовывается морщинка раздражения.

«Приходится работать, чтобы было на что жить».

Здесь нет охранника, который мог бы вышвырнуть буйных клиентов. Мария говорит, что это и не нужно. Проведя двадцать лет на рецепции борделя, она узнала о мужчинах все.

«У них все на лицах написано. Я сразу вижу, кто милый, а кто может начать буянить».

— И что вы делаете с такими?

— Я глажу их, говорю «милый мой…». Целую им руку и вывожу. С ними нужно обращаться, как с детьми, тогда все хорошо.

Она докуривает сигарету и поджигает новую.

«Совершенно нормально».

Пришлось построить стену против секса

Позднее лето, и воздух все еще теплый, но порой налетают сильные порывы ветра, после которых осенние листья начинают кружиться в воздухе.

На часах — половина восьмого вечера, и, как обычно, на центр уличной проституции Берлина — пересечение Курфюрштенштрассе и Потсдамерштрассе — как облегчение опускается темнота.

Она скрывает от глаз безжалостную действительность. Безрадостные улыбки женщин и жесткие амфетаминовые взгляды. Мужчин, выглядывающих из автомобилей в поисках развлечений. Пары, которые ищут место, где можно уединиться.

Когда к проституции относятся терпимо и она узаконена, ни покупатели, ни продавцы обычно не заботятся о том, чтобы скрываться. Сгодятся ближайшая парковка или куст.

25-летняя студентка Надежда Попова, живущая в этом районе, смотрит на все это по пути на вечеринку.

«Это по-настоящему грустно. Мне жаль этих женщин», — говорит она.

Глава района Штефан фон Дассель (Stephan von Dassel) прошлой весной предложил здешним магазинам позволить проституткам пользоваться туалетами. Но местным жителям, которым надоело постоянно наступать на использованные презервативы, это не понравилось. Многие требуют вообще запретить уличную проституцию в их районе.

На школьный двор Французской гимназии клиенты с женщинами приходят круглые сутки — даже среди белого дня. Случалось, они занимались сексом совершенно открыто, прямо на глазах у детей. В прошлом году школе пришлось принять меры.

Мы стоим перед результатом этих мер — почти двухметровым железным забором длиной в 125 метров. Стена отгораживает от секса в городе, который больше всех в мире знаменит тем, что разрушает стены.

Возможно, стены тут как раз и не хватало. На соседней улице теперь спокойно: слышен лишь ветер и стук каштанов, падающих на крыши машин.

Но за углом, за садом Апостольской церкви, торговля сексуальными услугами продолжается, как обычно.

«Не хочу, чтобы моя дочь знала»

В 2007 году Румыния и Болгария вступили в ЕС. Мало кто мог предвидеть последствия. В Швеции продолжались дебаты, «бывают ли шлюхи счастливы», а в Германии тех, кто выступал за запрет, клеймили «моралистами».

Сотни тысяч женщин с Востока решили ехать на Запад. Проституция выросла неимоверно. В результате упали цены, и конкуренция ужесточилась. Предложение всегда превышает спрос, и в результате все женщины стали больше времени проводить в ожидании. Это заметно везде и всегда.

Все это происходит на фоне совсем не «сексуальных» вещей. Речь идет о глубоком экономическом кризисе и почти полном отсутствии возможностей. Вот почему здесь остаются женщины вроде Вики — темноволосой болгарки с мягкими чертами лица. Она училась в университете и знает несколько языков.

Как и всех остальных в борделе, в настоящей жизни ее зовут по-другому. Но каждый день, открывая входную дверь с табличкой «АдГ вход запрещен», она становится Вики.

Не в этот ли момент она примеряет на себя и этот крутой образ? Этот жесткий смех, похожий на защитную оболочку?

Вики ведет нас в одну из комнат и закрывает дверь. Здесь ничем не пахнет и тихо: слышно только слабое гудение вентилятора. Как будто мы находимся в пузыре, отделяющем нас от остального мира.

У умывальника стоит рулон бумажных полотенец. За низкой постелью есть красная «тревожная кнопка» на случай, если что-то пойдет не так. Параграф 32 нового немецкого закона о проституции написали прямо на голой стене: «Заниматься сексом без презерватива — незаконно».

«Я зарабатываю тут деньги. Большие деньги», — говорит Вики.

— И сколько же?

Вики: Это личное. Но некоторые ночи — это настоящий джекпот.

Вики утверждает, что у нее никогда не было сутенера. Это делает ее исключением из правил. Многих женщин из Восточной Европы в Германии по-прежнему контролируют сутенеры.

— Лучший клиент — тот, кто остается надолго и много платит, ха-ха.

— А худший?

— Есть всякие странные типы.

— Какие?

— Буйные. Но тут таких не бывает.

Она стучит по дереву.

— Я работаю уже год, и ни разу не пришлось пользоваться кнопкой.

Вики говорит, что ей не нравятся грязные и вонючие мужчины. Или те, кто говорит много чепухи.

— Что вы тогда делаете?

— Я говорю: я здесь ради денег, а ты — чтобы потрахаться. Если тебе это не подходит, тогда проваливай. И вы знаете, им это нравится. Они говорят: Вики, ты честная и прямая. Олдскул.

— Вы можете отказать клиенту?

— Само собой. Это мой выбор. Редко дело бывает в уродливой внешности. Но иногда появляется плохое чувство, что ничего хорошего не выйдет.

Она планирует торговать телом года два-три. А потом покончить с этим.

— Я уже не так молода, ха-ха. И я не хочу, чтобы моя дочь поняла, чем я занимаюсь.

Двенадцатилетняя дочь Вики, которая ходит в немецкую школу, постоянно ноет, что хочет прийти на работу к маме.

— Я говорю, что работаю в баре, куда детям нельзя, но рано или поздно она догадается.

Из Стокгольма в Берлин лететь всего полтора часа. И на форумах вроде «Флэшбека» (Flashback) часто можно найти темы по секс-туризму:

Берлин Уличные шлюхи

Берлин — бордели 2017

Берлин/Германия поездка к проституткам, прошу совета

По словам Вики, у нее часто бывают шведские клиенты.

— Пьют чуть больше других, но милые.

— Как вы смотрите на то, что в Швеции запрещено продавать секс?

— Добро пожаловать сюда, шведы!

Она смеется и снова заводит речь о деньгах. Прошлым летом она свозила дочь на черноморский курорт Золотые пески. Только они вдвоем, две недели.

— Я все оплатила сама. Квартиру и рестораны. Все. Знаете, как там хорошо? Мы купались каждый день…

Она смотрит на меня долгим взглядом, как будто хочет удостовериться, что я понимаю. И вдруг что-то меняется. Защитная оболочка лопается, Вики исчезает, и передо мной сидит обычная мама, которая, как и любой родитель, испытывает и гордость, и тревогу.

«Мечтаю привезти сюда детей»

Женщины перед зеркалом изображают Мерилин Монро. Заниматься проституцией — значит идти на работу, не имея понятия, сколько денег заработаешь. Стоять в дверных проемах в нижнем белье и надеяться, что незнакомый мужчина выберет именно тебя.

Но главное — это искусство выдерживать часы бесконечной серой скуки.

Вики, Никки, Лаура и Алекса. Они из разных стран и соперничают в борьбе за клиентов, которые сюда приходят. Но их истории слишком похожи. Несколько месяцев в стрип-баре в Брюсселе. Полгода в эскорте в Риме. И вот они здесь.

У всех есть кто-то на родине, кого надо содержать. Дочь или сын. Младшая сестра или брат. Пожилой родитель. Они посылают деньги и выдумывают разные истории. Сказать правду — что они торгуют собой — немыслимо.

Звонок в дверь. Входит азиатский турист чуть за двадцать, в шортах и футболке. Он выглядит так, словно ожидал увидеть американский спортбар. Но Мария, которая неоднократно наблюдала любые типы мужчин, в том числе неуверенных и растерянных, сразу ведет его в одну из комнат.

Женщины встают. Три улыбаются, четвертая посматривает в телефон, как равнодушный подросток. Это Лаура.

«А он на нее все равно взглянул», — шепчет Мария возмущенно.

«Да-да», — отвечает Лаура.

Она не отрывает глаз от экрана. Вики смеется.

«Итак, мой господин, кого вы хотите», — спрашивает Мария.

«Я…»

Турист смущается.

«Э… она».

Дверь захлопывается, и стена трясется.

«У меня нет бойфренда, только клиенты»

У 28-летней Никки черные, как уголь, прямые волосы и скорбное лицо. После развода она оставила трех маленьких детей дома, в Румынии, с бабушкой и дедушкой. Сказала, что устроилась уборщицей. Вот уже три месяца она сидит здесь, в первом в Германии борделе для хипстеров, одетая в розовое платье из сетки.

Никки отработала семь часов, и у нее было три клиента. Это значит 150 евро.

«Здесь все хорошо», — говорит она.

Но сиплый голос звучит неубедительно. Может, она просто устала: на часах — десять вечера.

Я спрашиваю, что в ее работе сложнее всего.

«Ничего. Это не сложно. Наши клиенты — джентльмены».

— Все, кто сюда приходит, — джентльмены?

— Да.

— Правда?

— Мужчины сюда приходят, чтобы хорошо провести время, и они получают то, за чем пришли. Вот и все. Некоторые клиенты спрашивают: почему ты здесь, Никки? Ты милая, ты могла бы найти обычную работу. Но мне нравится. Здесь нормально. Это быстрые деньги. Я не вру. Это действительно так.

— Чем вы и другие женщины занимаетесь, пока ждете клиентов?

— Иногда разговариваем. О сериалах. Об актерах. Не о сексе, если вы об этом подумали.

— У вас могут быть отношения, если вы здесь работаете?

— У меня нет бойфренда, только клиенты.

— На что вы надеетесь в будущем?

— Что я смогу забрать детей в Германию. И найти другую работу.

— Какую же?

— Я мечтаю стать врачом. Но я знаю, что это глупо. Я слишком старая…

Она замолкает. Из комнаты азиатского туриста доносятся звуки. Музыка. Я прикладываю ухо к двери и разбираю, что это Нелли Фуртадо (Nelly Furtado).

Oh you don't mean nothing at all to me

No you don't mean nothing at all to me

(О, ты совсем ничего не значишь для меня

Нет, ты совсем ничего не значишь для меня)

Никки говорит, что все хорошо, но на ее лице написано другое. Потому ли, что она знает, что могла бы оказаться и в гораздо худшем месте?

Например, на Курфюрштенштрассе. Холодает, близится полночь, и продавцы с покупателями, словно тени, ходят в ночи туда-сюда. Вот проститутка кричит по-румынски на своего сутенера и бьет рукой по его машине. А вон другая, в стельку пьяная, остановилась перед игровым автоматом в захудалом баре на Бюловштрассе и собирается скормить ему купюры, которые только что заработала.

Это могла быть и Никки. Это могла бы быть любая из женщин, которые сейчас работают в борделе над тату-салоном.

Дверь открывается, и азиатский турист выходит из комнаты. Следом сразу же появляется Вики. Аурель Маркс задает обычный вопрос:

— Все в порядке?

Парень отводит взгляд и идет к двери. Мы выходим за ним на улицу. Просим об интервью. Он качает головой, притворяясь, что не понимает вопроса, и спешит прочь по пустой вечерней улице.

Внешне все мужчины совершенно разные. Молодые и старые, низкие и высокие, толстые и худые, хорошо одетые и потрепанные. Но, похоже, у них есть одна общая черта. Они никогда не останавливаются. Приходят сюда, покупают секс и потом спешат уйти.

Клиентов нового типа, о которых говорит Аурель Маркс, хипстеров, которые, как он утверждает, перестали стесняться, что-то не видно.

«Хочу немного повеселиться, прежде чем женюсь»

Наконец мы находим мужчину, который готов пообщаться в обмен на обещание, что мы не будем его фотографировать и сообщать его фамилию.

На 35-летнем Денизе (Deniz) кофта с символикой клуба «Барселона» в синюю и красную полоску и кроссовки «Адидас». Невысокого роста, приземистый: так может выглядеть кто угодно.

В Швеции ему бы грозила тюрьма за то, что он только что сделал. Здесь он совершенно ничем не рискует. По крайней мере до тех пор, пока его невеста, 31-летняя женщина с сияющими глазами, чья фотография стоит на экране его айфона, ничего не знает.

«Она бы разозлилась и возмутилась. Ей бы совсем не понравилось».

— Так зачем же вы сюда приходите?

Дениз: Потому что мне нужен секс. Мы поженимся через три месяца. Моя подруга — из Турции, как и я, и она довольно стыдливая. А я просто хочу немного повеселиться.

Дениз рассказывает, что до 11 вечера был на работе в продуктовом магазине. Затем пошел сюда.

— Это дорого, так что я могу себе позволить приходить сюда лишь раз в месяц.

— Вы продолжите посещать бордели после женитьбы?

— Зачем? Тогда у меня будет бесплатный секс.

— Вы не боитесь, что женщин, с которыми вы спите, эксплуатируют, что они — жертвы торговли людьми?

— Я никогда не пользуюсь услугами уличных проституток. Здесь девушки чистые и довольные. В чем проблема?

«Чувствую себя выжившей после катастрофы»

В другой день в кафе на вокзале одного немецкого города мы встретились с Хушке Мау (Huschke Mau). Мы не будем называть город. Это может разрушить новую жизнь, которую она с таким трудом выстроила под новым именем.

Или, как выражается сама 34-летняя женщина: «Никто не доверяет старой шлюхе».

В 17 лет Хушке Мау сбежала из дома. Она торговала собой, чтобы заработать на учебу. Но когда она решила начать новую жизнь, помощи ждать было неоткуда.

Она срывалась много раз. Лишь шесть лет назад она полностью покончила со старой жизнью.

У нее одновременно сильный и неуверенный взгляд. Она похожа на жертву преступления, готовую давать показания в суде.

«Чувствую себя выжившей после катастрофы», — говорит Хушке Мау.

Высокий, немного застенчивый голос не отражает кипящую внутри нее ярость. Хушке Мау разгневана на страну, в которой кварталы с проститутками туристам показывают как достопримечательности и где сутенеру позволяют оценивать бордели в реалити-шоу на телевидении.

На власти, которые защищают право владельцев борделей зарабатывать деньги, но при этом требуют свидетельство психолога от женщины, говорящей, что она больше не может спать с мужчинами за плату. Такое случилось с ней самой на бирже труда, рассказывает Хушке.

«Они не понимали, что проституция — это не обычная работа. Я не знаю ни одной женщины, которая не пострадала бы. Которая не мучается от посттравматического стресса, тревоги, депрессии, панических атак или проблем со сном», — говорит Хушке Мау.

— Мы встречались с женщинами, которые утверждают, что эта работа нормальная. Они лгут?

— Нет, но…

Она некоторое время молчит.

— Они не рассказывают всего… потому что это невозможно. Ранимые там пропадают. Только одним способом можно справляться с этой работой — стать другим человеком. Взять себе другое имя и разделить душу и тело.

— Как это сделать?

— Многие подверглись насилию еще в детстве. Такие уже умеют. Другие прибегают к алкоголю или наркотикам.

Сама Хушке Мау говорит, что выжить ей помог кот.

— Если бы дома меня не ждал кто-то, кто во мне нуждается, сегодня я была бы уже мертва.

Иногда Хушке Мау участвует в дебатах о проституции. По ее мнению, мужчин надо заставить нести уголовную ответственность, как в Швеции. Эта позиция считается чересчур радикальной, и ей даже угрожали.

«Лобби в пользу борделей очень сильно, а ведь я хочу отнять их деньги. Но я привыкла. Мой сутенер тоже угрожал мне смертью, когда я уходила», — говорит она.

Работать в борделе, может, и безопаснее, чем на улице. Но и они наносят женщинам вред, считает Хушке Мау.

«Новое законодательство требует, чтобы женщины регистрировались и проходили медицинские осмотры. Почему того же самого не требуют от мужчин?»

Она говорит, что не может преодолеть неуверенность в себе, с тех пор как была проституткой. Ее по-прежнему преследует странное чувство нереальности. Оно будто нашептывает ей, что она чужда остальному человечеству, что она — вообще едва ли человек.

Вот какой глубокий шрам остался в душе Хушке Мау.

«Чтобы посмотреть выставку, нужно покупать секс»

Почти час ночи. Вики выходит из душа и просит Ауреля проверить с помощью телефона, когда идет следующая электричка в пригород Берлина, где они с дочерью живут в маленькой квартирке.

«Через 18 минут? О господи».

Она в спешке сгребает вещи, натягивает джинсы и куртку и выбегает за дверь с табличкой «АдГ вход запрещен», на ходу бросив:

«До свиданья!»

Аурель Маркс подавляет зевок. Он тоже хочет домой, в свой собственный сад в квартале частных вилл.

«Я смотрю на птиц и на деревья и думаю, что все это было до меня и будет после меня. Это дает мне почувствовать перспективу. Я сам не имею значения. Важен лишь след, что я оставлю», — говорит он.

Аурель Маркс всю жизнь посвятил тому, чтобы оставить след. После недолгих уговоров он показывает фото на экране. Большие волнистые буквы. Яркие цвета и причудливые формы. Поезда по всей Европе, которые он разукрасил граффити.

Он отмахивается. Предпочитает не смешивать старое и новое. Говорит, что сейчас редко рисует. Лишь иногда у него появляется такое желание, и тогда он идет на улицу в компании значительно более молодых парней.

«С 14 лет я ужасно боялся вырасти. Я делал только то, что мне казалось классным. Обнимал свою свободу. Но сейчас я начинаю меняться. Я обнаружил, что работа может приносить мне невероятную радость. Есть свобода в том, чтобы носить „Ролекс". Водить БМВ М6».

Я смотрю в сторону комнаты ожидания, где Алекса кропотливо накладывает очередной слой косметики.

А как же женщины, которые здесь работают, спрашиваю я. Как им получить такую же свободу?

Аурель долго молчит.

«Она у них уже есть. Они могут поехать домой в Румынию и Болгарию и жить там по-королевски».

Когда-нибудь, в ближайшее время, Аурель Маркс все-таки хочет, так сказать, свести воедино два своих мира. Он уже связывался с двумя галеристами, и план у него готов: первая художественная выставка в борделе.

Она будет открыта для общественности пять часов во время вернисажа и пять часов перед закрытием.

«В остальное время, чтобы посмотреть работы, надо будет покупать секс».

Вот только трудно найти подходящего художника.

«Это ни в коем случае не должно быть что-то эротическое. Это было бы предсказуемо. Скука смертная».

Он замолкает. Что-то происходит в комнате ожидания. Хихиканье женщин переходит в громкий, почти истерический смех.

«Что там такое? Что такого смешного произошло?»

«Ничего».

Венгерка утыкается в телефон. И все снова тихо.

Мы стоим на улице перед дорогой машиной Ауреля Маркса. Шестнадцать лет прошло с того момента, как в Германии легализовали проституцию. Организованная преступность, торговля людьми, стигматизация женщин — ничто из этого не исчезло.

«Нужно подождать лет пять. Если мы приведем за это время проституцию в порядок, свобода останется», — говорит Аурель Маркс.

— А если нет?

— Тогда у политиков не будет выбора. Тогда и в Германии будет скандинавская модель.

Сам он намерен и дальше продавать бизнес-идеи владельцам борделей. Встречаться с политиками и создавать систему сотрудничества. Работать как можно более усердно, день и ночь, чтобы мечта стала реальностью.

В конечном итоге бордель для хипстеров, как и все, что он делает, нужен лишь ради одного.

Ради нормализации.

В тот день, когда станет совершенно нормально покупать секс, Аурель Маркс победит. Этого дня Хушке Мау и другие противники проституции боятся больше всего.

Раздается шипение — Никки открывает очередную банку кока-колы. Она все еще надеется на четвертого клиента. Но если он не придет в ближайшее время, она сдастся. И уйдет через дверь с табличкой «АдГ вход запрещен».

Несколько часов поживет под своим настоящим именем, поспит в собственной постели — а потом все начнется по новой.