СМИ

© РИА Новости | Перейти в фотобанкСоветские лидеры неправильно понимали, как действует юмор на людей, отмечает автор. Сталинскому режиму не удалось оценить, что рассказывание анекдотов могло облегчить давление повседневной жизни и давало людям возможность делать именно то, чего от них ожидал режим: сохранять спокойствие и идти дальше.Сталинизм. Это слово вызывает десятки ассоциаций, и обычно среди них нет понятия «смешной». Это слово — синоним жестокого и проникающего во все сферы государственного контроля, который не оставляет места юмору или любой форме инакомыслия. И все же бесчисленные дневники, воспоминания и даже государственные архивы говорят о том, что люди продолжали отпускать шуточки по поводу зачастую ужасной жизни, которую они вынуждены были вести перед лицом возможности оказаться в ГУЛАГе. К 1980-м годам советские политические анекдоты стали настолько популярными, что даже президент США Рональд Рейган с удовольствием их собирал и пересказывал. Но за 50 лет до этого, при жестокой и параноидальной сталинской власти, с чего бы обычным советским людям шутить, высмеивая лидеров и советское государство, если они рисковали, что дверь их квартиры выломает НКВД (служба госбезопасности) и оторвет их от семьи, к которой они наверняка больше не вернутся? Теперь мы знаем, что не только собравшись за кухонным столом, но даже в трамвае, в окружении незнакомцев — и, что, возможно, наиболее дерзко, на заводском собрании, где людей постоянно призывали показать свою абсолютную преданность советскому делу, — люди отпускали шутки, осуждающие режим и даже самого Сталина. Борис Орман, работник пекарни, демонстрирует типичный пример. В середине 1937 года, когда в стране разразился вихрь сталинских чисток, за чаем в пекарне Орман поделился с коллегой следующим анекдотом: «Сталин плыл и стал тонуть. Мимо шел крестьянин, бросился в воду и благополучно вытащил его на берег. Сталин спросил крестьянина, что он хотел бы получить в награду. Крестьянин увидел, кого он спас, и прокричал: „Ничего! Только, пожалуйста, никому не говори, что я тебя спас!"» Такой анекдот мог легко привести — в случае Ормана так и вышло — к 10 годам в трудовом лагере, где заключенные порой умирали от тяжелой работы. Как это ни парадоксально, сама репрессивность режима лишь усилила желание делиться шутками, которые помогали снять напряжение и справиться с суровой, но неизменной реальностью. Даже во времена самого глубокого отчаяния, как позже вспоминал советский лидер Михаил Горбачев: «Нас всегда спасало чувство юмора». И все же, несмотря на эти драконовские меры, отношения режима с юмором были сложнее, чем мы обычно представляем себе по знаковым литературным произведениям, которые давно вошли в наш обиход, — роману Джорджа Оруэлла «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» (1949) и мемуарам Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» (1973). Большевики, безусловно, с подозрением относились к политическому юмору, ведь они использовали его как острое оружие в своей революционной борьбе против царского режима до того, как резко захватили власть в 1917 году. Укрепив свои позиции, советское руководство предусмотрительно решило, что теперь юмор нужно использовать только для подкрепления нового режима. Таким образом сатирические журналы, такие как «Крокодил», печатали едкую сатиру на врагов режима в стране и за рубежом. Юмор считался полезным и приемлемым, только если служил задачам революции. Как резюмировал один из делегатов на Конгрессе советских писателей 1934 года: «Задача советской комедии — „убивать врагов с помощью смеха" и исправлять с помощью смеха"» тех, кто лоялен режиму. Тем не менее, хотя многие советские люди, без сомнения, отчасти снимали напряжение, смеясь над этими одобренными государством публикациями, юмор невозможно спускать сверху. В компании друзей и, возможно, под рюмочку водки порой было невозможно удержаться от того, чтобы зайти немного дальше и высмеять заоблачные производственные задачи, повсеместную коррупцию и огромные противоречия между радужными обещаниями режима и серыми и вызывающими отчаяние реалиями, с которыми обычные люди сталкивались ежедневно. Взять, к примеру, злой юмор Михаила Федотова, снабженца из Воронежской области, который поделился расхожим анекдотом, высмеивавшим истинную цену бескомпромиссного стремления Сталина к индустриализации: Крестьянин приезжает к большевистскому лидеру Калинину в Москву, чтобы спросить, почему индустриализация идет такими безжалостными темпами. Калинин подводит его к окну и указывает на проходящий мимо трамвай: «Видите, сейчас у нас есть дюжина трамваев, а через пять лет их будут сотни». Крестьянин возвращается в свой колхоз, его обступают товарищи и шумно требуют, чтобы он сказал им, что узнал. Он озирается и указывает на кладбище неподалеку со словами: «Видите эти десятки могил? Через пять лет их будут тысячи!» Такой анекдот мог бы ослабить гнетущие страхи, сделав их (ненадолго) смешными, помогая людям разделить с кем-то тяжкое бремя жизни, которой они жили — еще одна шутка — «по милости НКВД». Но даже несмотря на то, что это помогало людям сблизиться и пережить трудности, рассказывать анекдоты становилось все опаснее, поскольку на протяжении 30-х годов паранойя режима только нарастала. Когда над Европой нависла угроза войны, в СССР разгорелись опасения заговора и промышленного саботажа. В результате любые шутки, критикующие советский политический порядок, быстро стали равносильны измене. С середины 30-х годов режим стал рассматривать политический юмор как ядовитую заразу, способную распространять яд по артериям страны. В соответствии с директивой, изданной в марте 1935 года, рассказывать политические анекдоты отныне считалось так же опасно, как разглашать государственные тайны — настолько опасно и заразительно, что даже судебные документы обходили их цитирование. Только самым лояльным аппаратчикам было разрешено знать содержание этих мысленных преступлений, а рассказчики анекдотов подвергались судебному преследованию, в то время как их слова порой даже не включались в официальный протокол судебного заседания. У обычных людей было мало шансов поспеть за паранойей режима. В 1932 году, когда это было скорее рискованно, чем опасно, железнодорожник Павел Гадалов мог позволить себе пошутить о том, что фашизм и коммунизм — одного поля ягоды, не столкнувшись с серьезными последствиями; пять лет спустя ту же самую шутку посчитали отличительным признаком тайного врага. Он был приговорен к семи годам трудового лагеря. С этим стилем «правосудия», действующего в обратном направлении, мы можем встретиться и сегодня, когда бескомпромиссное стремление сделать мир лучше может превратить легкомысленную запись в «Твиттере» десятилетней давности в смертный приговор профессиональной и общественной жизни человека. Это далеко от ужасов ГУЛАГа, но основные принципы очень схожи. Однако, как и многие из нас сегодня, советские лидеры неправильно понимали, что такое юмор, и как он на самом деле действует на людей. Рассказывать анекдот о чем-либо — не то же самое, что осуждать или одобрять это. Чаще всего это просто помогает людям обозначить трудные или пугающие ситуации и справиться с ними, позволяя им не чувствовать себя глупыми, беспомощными или изолированными. По сути, сталинскому режиму не удалось оценить, что рассказывание анекдотов могло временно облегчить давление повседневной жизни и в действительности часто давало советским гражданам возможность делать именно то, чего от них ожидал режим: сохранять спокойствие и идти дальше. Когда мы рассказываем анекдоты, мы зачастую хотим опробовать мнения или идеи, в которых мы не уверены. Они игривы и носят экспериментальный характер, даже несмотря на то, что они бывают на грани, а иногда и пересекают черту официально допустимого. Подавляющее большинство шутников, арестованных в 1930-х годах, похоже, были искренне сбиты с толку тем, что их заклеймили врагами государства из-за их юмористических «преступлений». Во многих случаях люди делились анекдотами, высмеивающими стрессовые и зачастую уму непостижимые обстоятельства, просто чтобы напомнить себе, что они пробиваются сквозь пелену пропаганды и видят, насколько сурова реальность за ее пределами. В мире удушающего конформизма и бесконечных фальшивых новостей даже простые сатирические колкости могут служить глубоко личным утверждением: «я шучу, а значит, я существую». Мы смеемся в самые мрачные времена не потому, что от этого изменятся обстоятельства, а потому, что благодаря этому мы всегда можем изменить наше отношение к ним. Анекдоты никогда не бывают однозначными, и тайная история политического юмора сталинских времен гораздо более неоднозначна, чем простая борьба между репрессиями и сопротивлением. Джонатан Уотерлоу — британский писатель и автор подкастов. Автор книги «Это просто шутка, товарищ! Юмор, доверие и повседневная жизнь при Сталине» («It's Only a Joke, Comrade! Humour, Trust and Everyday Life under Stalin», 2018). Создатель подкаста «Голоса во тьме» (Voices in the Dark).