СМИ

Несмотря на широко разрекламированные «мирные инициативы» правительства Зеленского и разведение войск осенью 2019 года, с начала 2020 года на линии фронта ситуация значительно ухудшилась.

Последнее обострение произошло 18 февраля в районе неподконтрольных Украине сел Золотое — 5 и Голубовское, эту ситуацию мы подробно описывали.

«Страна» побывала на фронте и выяснила, почему на Донбассе началось обострение.

Запретное Золотое

В места, где произошел бой, журналистов и волонтеров не пускают. Район Золотого — 3 и Золотого — 4, а также села Орехово официально закрыт приказом штаба ООС.

«Ввиду перемещения и переформирования подразделений эта зона недоступна для СМИ», — поясняют «Стране» в пресс-службе ООС.

Более того, жителям Золотого-1 и Золотого-2 районы, приближенные к линии соприкосновения тоже недоступны, — на блокпостах не пускают никого. Пропускают лишь сотрудников коммунальных служб. Но если очень нужно, то окольными путями местным жителям все равно удается пройти в запретные зоны.

К счастью, мы находим в бригаде ВСУ, которая контролирует этот район, знакомых еще по старым поездкам на фронт. Бойцы соглашаются встретиться с нами и рассказать, что происходит сейчас в «запретке».

Кровавая «Баня»

Лейтенант Н. из части, которая держит позиции в районе Золотого и Орехово, считает ситуацию с опорным пунктом «Баня» «последствиями политических экспериментов».

«Опорный пункт „Баня" был взят еще в январе — это был просто выступ передовой линии сепаров, которые регулярно нас оттуда обстреливали. Формально отведение войск происходило рядом. В принципе, предполагалось, что на нашем участке тоже должно было состояться отведение войск — чтобы дистанция между нашими передовыми позициями и противника была не менее двух километров. Когда начинали отведение, так и планировалось сделать. Но потом приехал президент, генералы и наши командиры ему отчитались, мол, все готово к отведению, приступаем. Приступили — сделали. Там, куда он приезжал, отведение действительно произошло, это левее наших позиций. В принципе, произошла сплошная показуха, понты для приезжих из столицы», — рассказал лейтенант Н.

По его словам, после того, как Зе уехал, остался только этот участок отведения. По факту передовая оказалась ломаной.

«То есть та самая „Баня" изначально была обычным опорным пунктом, но после отведения она острием угла сепарского передка. Потом произошло следующее — этот опорник сепары тут же усилили — поставили туда крупнокалиберный пулемет, АГС. Ну и начали нас по ночам оттуда кошмарить — отведение войск нам аукнулось и очень с плохой стороны. В январе наша штурмовая группа выбила оттуда сепаров. Ну мы тоже усилили опорник, подтянули туда кое-чего серьезного из стволов. Тоже наваливали оттуда сепарам, так что им мало не казалось. С той стороны тоже профи сидят, там давно нет „простых шахтеров", воевать все уже научились. В итоге в ночь на 18 февраля они атаковали, и выбили наших из „Бани", вот и вся история», — объясняет лейтенант Н.

«Опорник остался у сепаров»

Его сослуживец — сержант В. — также возмущается тем, что штабисты описали подробности боя 18 февраля неправдиво.

«То, что после этого рассказали штабисты — полный *** (нецензурная лексика — прим. ред.). Все было совершенно не так, как описали господа-генералы. Мол, отход наших был запланирован, и производился по команде. Во-первых, атака сепаров была для нас неожиданной, по сути, произошло ЧП. Наши пацаны поняли, что их атакуют, слишком поздно, когда сепары были уже совсем близко. Сепары атаковали очень грамотно, двумя группами с флангов. Отход наших был не то чтобы неорганизованным, на самом деле наши уходили очень быстро. Во время атаки сепары тяжело ранили нескольких наших. Поэтому у бойцов не было ни времени, ни возможности забрать нашего „двухсотого". Сепары заняли этот опорник, он так и остался у них. То есть они восстановили все, как было до января. Наши командиры дали команду накрыть их огнем, к обстрелу подключились наши соседи (видимо — 93 ОМБР, занимающая соседние позиции — Авт.)», — поделился подробностями сержант В.

По его словам, «ответку дали такую, что залетело не только по позициям сепаров и занятой ими „Бани", но и в Голубовское, которое находится совсем рядом за позициями сепаров». «А потом начался *** (нецензурная лексика — прим. ред.) по всему передку — сепары тоже тоже наваливать стали из всего, что можно. И в итоге залетело и на наши жилые кварталы. Проблема в том, что передовая, позиции наши и сепаров, находятся в десятке-другом метров от сел. Поэтому при любом обстреле, всегда зацепит гражданских», — отметил сержант В.

Оба бойца говорят, что после боя 18 февраля в их подразделение приехало несколько крупных чинов из штаба. «Опрашивали всех, кто был так или иначе причастен к ситуации 18 февраля. Идет разбирательство, кто *** (нецензурная лексика — прим. ред.) выдвижение противника — во-первых, там была камера наблюдения, во-вторых, на наших НП (наблюдательные пункты — Авт.) по флангам „Бани" должны были засечь вовремя по ПНВ (приборам ночного видения) выдвижение противника. Но, скорее всего, произойдет как обычно. Все спишут на самых безответных — на солдат. А командиры останутся не причем. А пока идет передислокация, подробностей говорить не можем», — рассказали военные.

«Животное от диверсанта отличить сложно»

К слову, почти все военные, с которыми в этой командировке общалась «Страна», утверждают, что реального результата разведение войск, проведенного в 2019 году нет. Ситуация с каждодневными, вернее — еженощными обстрелами, по мнению офицеров и солдат ВСУ напоминает неуправляемую цепную реакцию. Ежечасно кто-то, по ту или эту сторону фронта, стреляет. Поводов для стрельбы на переднем крае очень много. Нервы напряжены у всех, кто ежеминутно ждет прилета либо пули, либо мины со стороны противника. Нейтральная полоса буквально нафарширована минами и взрывчаткой самого разного предназначения — от растяжек гранат, до новейших противопехотных и противотанковых мин (об этом также писала «Страна»).

Поэтому поводом для стрельбы может стать не только прицельный выстрел вражеского снайпера, подрыв дикого животного или одичавшей собаки или кошки на нейтралке.

Перестрелка может начаться даже от замеченного ночью в прибор ночного видения силуэта любого теплокровного — на большом расстоянии отличить идущее через нейтралку животное от ползущего диверсанта довольно трудно. Первый выстрел и далее подключаются соседи. Если неуправляемая стрельба не оканчивается, к «стрелковке» подключаются АГСы, крупнокалиберные пулеметы, и так далее по нарастающей.

К слову, ни в Золотом, ни в Попасной представителей националистических организаций мы так и не увидели. Видимо, во время разведения войск и визита Зеленского на передовую, «активисты» просто проводили показательные выступления.

«Не разведение войск, а развод людей»

Местные жители уже перефразировали октябрьское разведение войск, назвав его «разводом». Но не войск, а гражданских.

«Нас развели как лохов, продали нам в красивой упаковке то, что у нас война закончится. Но каждую ночь мы слышим выстрелы, люстры качаются, стены шатаются. Иногда так близко стреляют, что хочется, как в 14-м году прятаться в подвал, не знаем, куда прилетит. Стреляют все, по обе стороны. Кто первый начинает — никто не знает. Зато по телевизору нам рассказывают, что у нас тут „режим тишины" уже настал. Никакой тишины нет, ребята!» — рассказала жительница Золотого Татьяна М.

Также жители почти всех прифронтовых сел утверждают, что в их местах полиция практически бездействует, а местами просто крышует местных наркодилеров и нелегальные «наливайки».

«У нас прямо в подъезде на первом этаже работает наливайка — прямо из окна алкашам продают пойло. Жаловаться местному участковому бесполезно — он сам по этим наливайкам развозит мешки с сахаром. В 2014 году попритихли и куда-то попрятались наркоманы местные. А теперь стали снова их полно — наркоточки торгуют всякой дрянью вроде солей и таблеток. Крышует их опять же полиция», — поясняет житель Попасной Михаил.

«Если на участке не стреляют — значит перекидывают контрабас»

Интересно, что ситуация с контрабандой частично видоизменилась в прифронтовой зоне. Несмотря на обострение и ночные артдуэли, а также снайперскую войну практически по всему фронту, контрабанду все равно возят. Однако в отличие от прошлых лет, возят уже не уголь, топливо или спиртное, а медикаменты, сигареты и наркотики.

«Полицию от контрабаса отодвинули еще два года назад, в 2018 году. Контрабасит криминал под крышей погранцов и военных. Есть признак — если на каком-то участке ночью тишина, не стреляют, то очень вероятно, что где-то на этом участке точечно перекидывают грузовичок с контрабасом. Отловить такие перекидки очень трудно — возят уже не грузовиками, а микроавтобусами. После переброски, микроавтобус разгружают на военных базах, еще за основными блок-постами, туда полицейским хода нет. Потом товар перекидывают малыми партиями в тыл. Как правило, этим занимаются коррумпированные командиры ВСУ на должностях не менее комбатов, рядовой состав получает пару копеек за молчание, в итоге, все довольны», — сказал «Стране» один из офицеров ВСУ.

Серьезно изменился и состав украинских военных на передовой — стало намного больше тех, кто воюет не за идею. А просто потому, что это профессия, за которую довольно неплохо платят. Во всяком случае на передовой. Так, рядовые бойцы со всеми доплатами тут получают 22-25 тысяч гривен.

Впрочем, все-таки остались и те бойцы, которые пришли воевать добровольцами еще в 2014 году. Эти военные за годы боев стали настоящими волками войны, с огромным опытом. Однако эти «реликты» часто не находят понимания с «новыми» бойцами, пришедшими за последние два года.

«Уволился недавно из прошлой части — из-за конфликта с командиром батальона. Я узнал, что комбат толкает „налево", гражданским, горючку, топливо. В сутки по одной-две тонны списывал вместе с зампотылу. Списывали на перемещения и передислокацию части, поездки какие-то выдумывали „левые". Заинтересовался деятельностью отцов-командиров… Мой кореш из штаба рассказал мне, что они и снаряжение списывают и воруют. Даже приборы ночного видения, которые нам американцы передали, скрысили, и заменили их на китайские, гораздо более дешевые. В общем, доложил комбригу. Вскоре вызвал комбат, ну и заявил, либо я увольняюсь, либо мне в части не жить. Тут же травля началась, у каждого комбата есть свои приближенные, которые провоцируют, лезут в драку, оскорбляют. Выбрал первый вариант, понял, что комбриг в теме по воровству и получает долю», — рассказал «Стране» доброволец 2014 года К., начинавший службу в АТО сначала в добробате, а потом перешедший в ВСУ.

Справедливости ради стоит сказать, что этот же боец утверждает, что в новом подразделении, куда он перешел, воровства нет. «Везде, и в тылу, и на передке есть и честные, и воры. Конечно, хочется думать, что честных больше», — говорит К.