СМИ

За последние три года, по официальным данным, ущерб экономике России от коррупционных преступлений составил 148 миллиардов рублей. А общий объем рынка коррупционных услуг, откатов и взяток в нашей стране оценивается в 300 миллиардов долларов. Правоохранителям удается перехватить лишь небольшую часть этого гигантского потока. Однако масштаб даже частичных изъятий таков, что Путин и депутаты Госдумы задумались о передаче конфискованных коррупционных миллиардов в Пенсионный фонд. Вопрос о том, способна ли Россия победить коррупцию, задавался уже десятки раз. Можно ли сделать это без введения военной диктатуры и провозглашения эпохи массовых расстрелов на стадионах? На наш взгляд, да. Потемкинские деревни российского законодательства В дискуссиях о борьбе с нечистыми на руку силовиками и чиновниками неизбежно упоминается 20-я статья Конвенции ООН по борьбе с коррупцией (UNCAC), необходимость ратификации которой вызывает ожесточенные споры. К Конвенции Россия присоединилась в декабре 2003-го, в результате чего наша страна формально стала полноценным участником соглашения. Однако дьявол, как мы помним, всегда в деталях. Ратифицируя Конвенцию, Москва заявила, что не станет выполнять обязательства по нескольким статьям. В частности, были упомянуты ст. 20 – «Незаконное обогащение», ст. 26 – «Ответственность юридических лиц», ст. 54 – «Механизмы изъятия имущества посредством международного сотрудничества в деле конфискации», ст. 57 – «Возвращение активов и распоряжение ими». То есть отечественная элита вывела Россию из-под действия самых опасных и неудобных для себя пунктов соглашения. Оно и логично: не для того же покупались виллы на Лазурном берегу и лондонские особняки, чтобы власти Франции или Великобритании могли по запросу из Москвы конфисковать недвижимость и отправить на аукцион, а вырученные деньги вернуть России. Страсти по 20-й статье Особенно неприятной для «успешно вписавшихся в рынок» российских тузов оказалась бы ратификация 20-й статьи UNCAC. Ведь она вводит презумпцию виновности для всех должностных лиц, которые не в состоянии внятно указать свои законные источники обогащения. Позиция противников 20-й статьи опирается на несколько аргументов. Во-первых, заявляют они, все необходимые составы преступлений в российском законодательстве уже прописаны и никаких дополнительных мер не надо. К этому, в частности, сводится официальная позиция Минюста: дескать Россия не отказалась исполнять вышеперечисленные статьи, а лишь выбрала свой «особый путь» их реализации. Другое возражение связано с тем, что в российском УК отсутствует такое понятие, как «незаконное обогащение». В декабре 2010-го депутаты Госдумы от КПРФ попытались восполнить этот пробел, подготовив законопроект о введении соответствующего состава преступления в УК. Однако на дыбы встал Верховный суд: мол в Конституции РФ закреплен принцип презумпции невиновности, а потому чиновника нельзя считать виновным до тех пор, пока не доказано обратное. Также судьи выступили против конфискации имущества как вида уголовного наказания и против самого понятия «незаконное обогащение». При этом Верховный суд не заинтересовало то, что доказать должностные преступления крайне непросто, а вот их результаты в виде роскошных машин, недвижимости и свадеб за пару миллионов долларов, напротив, невозможно скрыть. В последующие годы вопрос о полноценном присоединении к UNCAC поднимался еще несколько раз – но всегда откладывался в дальний ящик. К слову, весьма примечательно, что никто и никогда Россию всерьез не критикует за отказ ратифицировать этот документ в полном объеме. Нашу страну поливают грязью по другим, зачастую надуманным поводам: за сбитый украинцами «Боинг», вмешательство в американские выборы, мельдоний в моче спортсменов, наконец, за «отравление» Скрипалей. Только не за отказ всерьез бороться с коррупцией. И этому есть простое объяснение: коррупция разъедает российскую экономику, делая нашу страну слабее. А сильная Россия, как известно, никому в мире не нужна и не выгодна. Тем более никому неохота возвращать украденные у нас деньги. «Отец, слышишь, рубит, а я отвожу…» Впрочем взять под контроль доходы и расходы должностных лиц – это даже не половина дела. В лучшем случае треть. Всем нам отлично известно, что российские министры, губернаторы, верхушка силовых структур и прочие небожители – в массе своей люди небогатые. Взгляните на их декларации: у кого указан завалящий гараж, у кого – скромный отечественный автомобильчик, а то и вовсе прицеп к «Москвичу». Ни тебе яхт, ни зарубежных апартаментов. Другое дело – дети, супруги и родители депутатов и чиновников. Среди них поразительно много гениальных бизнесменов, талантливых финансистов и юных (а иногда и пожилых) дарований в самых разных областях. Как и когда успели 18-летний отпрыск или племянница губернатора заработать на собственный агрохолдинг и пару фабрик? Однако доказать, что активы, номинально принадлежащие таким золотым мальчикам и девочкам – папины, крайне сложно. Тем не менее в мировой практике есть эффективный инструмент для решения этой проблемы. Это американский «Закон о коррумпированных и находящихся под влиянием рэкетиров организациях». Он предписывает считать преступником любого члена семьи или представителя организованной группы, уличенной в совершении преступлений. Этот закон принимался с целью разгромить этнические банды, а потому писался жестко и с большим запасом прочности. Прелесть епго в том, что он позволяет привлекать к ответственности не только тех, кто совершает преступления, но и тех, кто имеет от них выгоду, и даже тех, кто знал о готовящихся злодеяниях или махинациях и не сообщил об этом. Такой подход к ответственности позволяет распутывать самые запутанные мафиозные клубки. Прими Россия аналог такого закона – и наша экономика за считанные несколько лет очистилась бы от «безумно талантливых» родичей депутатов, чиновников и силовиков. Азиатская терапия Проблема коррупции в России исторически воспринимается через призму борьбы. И официальная риторика, и общественное сознание рисуют коррупционера как некоего противника, с которым нужно сражаться. Между тем по сути своей коррупция скорее похожа на онкологическое заболевание, чем на вторжение неприятеля. А потому требует не столько ярости и напора, сколько грамотного подхода и настойчивости. Об этом, в частности, свидетельствует опыт азиатских стран, многие из которых вполне успешно изживают «конфуцианскую традицию», частью которой еще недавно считалось взяточничество. Примеры Китая, Тайваня, Южной Кореи позволяют сделать несколько важных уроков. Первый: бить нужно не «мух», а «тигров». «Мухами» в Китае называют мелких госслужащих и клерков, попавшихся на незначительных подношениях, «тиграми» же – министров и приравненных к ним лиц (губернаторов провинций с населением от 60 миллионов человек, мэров особо важных городов). Долгое время китайские правоохранители действительно охотились в основном за «мухами», но все изменилось с приходом к власти Си Цзиньпина. С 2014 по 2017 год в КНР были арестованы 109 министров, генералов и прочих высших лиц. Самой крупной рыбой оказался член Постоянного Комитета Политбюро Чжоу Юнкан, партийный функционер, курировавший полицию и госбезопасность. Примечательно, что одновременно с этим в Китае перестали расстреливать коррупционеров. Смертные приговоры по-прежнему выносятся, но откладываются: сначала на два года, а затем отсрочка автоматически продляется, практически до пожизненного заключения. Идеологический антипод Китая Тайвань в этом плане идет по тому же пути. Там в 2008 году были арестованы лидер Демократической партии прогресса Чэнь Шуйбянь, дважды выигрывавший президентские выборы, и его жена У Шуйбянь. Их обвинили в совершении целого букета экономических преступлений, в том числе в получении взяток и отмывании грязных денег, и приговорили к пожизненному сроку. Еще дальше по этому пути пошла Южная Корея. С 1980 года в стране сменились девять президентов, трое из которых попали под следствие после окончания полномочий, а первая женщина-глава государства и вовсе не смогла доработать до конца срока. Урок второй: общество не должно молчать. Во всех азиатских странах существует система поощрения людей, сообщающих о коррупционных преступлениях. В Корее осведомитель может получить до 195 тысяч долларов награды. При этом с 1999 года в стране работает система Open, позволяющая гражданину следить за тем, как его обращение движется по инстанциям, кто из уполномоченных лиц читает и работает с этим документом. Китай и Тайвань тоже активно поддерживают сознательность граждан. С 2015 по 2017 год китайцы написали 2,8 миллиона сообщений о деяниях нечистых на руку начальников и коллег. Благодаря в том числе этим обращениям правоохранителям удалось привлечь к ответственности около миллиона чиновников. Урок третий: «церберы справедливости» – весьма полезные элементы общества. В Сингапуре, Китае, Южной Корее, на Тайване существуют спецслужбы с экстраординарными полномочиями, заточенные на борьбу с коррупционерами. Свидетельством эффективности такого подхода является Индекс восприятия коррупции. В 2017 году мировыми лидерами по уровню неприятия коррупции признаны страны, являющиеся заодно и рекордсменами социального благополучия: Новая Зеландия, Дания, Финляндия и Норвегия. Южная Корея расположилась на 51-м месте, Китай, несмотря на десятилетия расстрелов – пока на 79-м. Россия же занимает 135-ю позицию, находясь в окружении таких соседей как Сьерра-Леоне, Гамбия, Украина и Мексика.