СМИ

© AP Photo, В 1938 году Польша, воспользовавшись Мюнхенским соглашением, присоединилась к разделу Чехословакии. В 2009 году президент Польши Лех Качиньский назвал этот шаг политической ошибкой и грехом. Автор пытается разобраться, в какой ситуации и почему было принято роковое решение.Политика Польши в период Судетского кризиса 1938 года до сих пор вызывает споры. Наиболее дискуссионным моментом остается выдвинутый варшавским правительством ультиматум, в котором оно потребовало у Праги незамедлительно передать Польше территорию Заользья — часть Тешинской Силезии, находившуюся в границах Чехословакии, но населенную преимущественно поляками. Это случилось сразу же после того, как на позорной Мюнхенской конференции Адольф Гитлер и Бенито Муссолини вместе с премьер-министрами Великобритании и Франции Невиллом Чемберленом и Эдуардом Даладье вынудили Чехословакию передать Третьему рейху территорию Судет. Часть польских историков считает решение Речи Посполитой обоснованным, напоминая, в частности, об обстоятельствах, при которых Чехословакия заняла Заользье в 1919-1920 годах. Однако другие подчеркивают, что, независимо от этого, польский ультиматум был предъявлен в самый неподходящий момент, в компрометирующих Польшу условиях. На эту тему высказался и президент Лех Качиньский, причем его слова были более чем однозначны. В своей речи 1 сентября 2009 года на Вестерплатте он сказал: «Присоединение Польши к разделу или, по меньшей мере, к территориальному ограничению тогдашней Чехословакии было не только ошибкой, но и грехом. И мы можем признаться в этом грехе и не искать ему оправданий. Не искать оправданий, даже если есть такая возможность». Несомненно, 1938 год можно назвать черным годом польской внешней политики — и не только из-за позиции Польши в период чехословацкого кризиса. Однако, с другой стороны, следует подчеркнуть сложность ситуации и историческую обусловленность решений. С учетом всего этого вопрос оказывается невероятно запутанным. Вернемся в 1933-1934 годы, когда Гитлер пришел к власти. Тогда крупным успехом Юзефа Пилсудского и министра иностранных дел Юзефа Бека стало ослабление напряженности между Варшавой и Берлином, что нашло отражение в польско-германской декларации о неприменении силы от 26 января 1934 года. Вопрос пересмотра западной границы Польши, который поднимали сменявшие друг друга правительства Веймарской республики (находя при этом все больше понимания на Западе), внезапно был снят с повестки дня. С польской точки зрения, это было большое облегчение. Гитлер добивался нормализации отношений с Польшей из тактических соображений — в то время он создавал себе имидж миролюбивого политика. Однако вскоре он пришел к выводу, что, быть может, ему удастся сделать Польшу младшим союзником в будущей войне с СССР. 30-е годы — это период усилий Германии по вовлечению Польши в союз. Особенно специализировался в этом Герман Геринг, часто гостивший в Варшаве под предлогом охоты в Беловежской пуще. Не было недостатка и в других высокопоставленных гостях из Германии — от Йозефа Геббельса в 1934 до Генриха Гиммлера в 1939. Среди них был и будущий генерал-губернатор Ганс Франк, который в начале 1936 года в Варшаве уверял, что «вместе Польша и Германия — сила, которой в Европе смогут противостоять немногие, блок, охватывающий 100 миллионов компактно проживающего населения». Однако у Польши не было ни малейшего желания вступать в союз с Германией против СССР, как не намеревалась она, впрочем, и участвовать в антигерманском блоке на стороне Советского Союза. При этом союзника в лице СССР Польша опасалась едва ли не больше, чем врага в лице Германии. Как выяснилось после 1939 года, это было разумно: когда советские войска приходили под видом союзников, обычно они оставались в качестве оккупантов. Сближение Польши с Германией было лишь видимостью. Варшава отвечала на немецкие любезности либо уклончиво, либо вежливым отказом, в то же время стараясь делать все, чтобы отношения с Берлином были как можно более корректными. Союз с Францией, заключенный еще в 1921 году, должен был оставаться основой польской стратегии безопасности, хотя политика Парижа уже давно была для поляков источником разочарований. Кроме того, в середине 30-х французы хотели склонить Польшу к более тесным связям с СССР в рамках коллективной безопасности (т.н. Восточный пакт), что для Варшавы было неприемлемо. Позднее французское правительство подчинилось британской политике умиротворения Третьего рейха, удовлетворяя ту часть его требований, которая казалась Западу обоснованной. В этой ситуации Польше оставалось лишь лавировать и балансировать между французским союзником и немецким соседом. Раздражение французов в связи с «ростом самостоятельности» польской внешней политики привело к тому, что отношения между Парижем и Варшавой испортились. С каждым годом ухудшались и польско-советские отношения. Москва злилась на Польшу за то, что та блокирует активность СССР на европейской арене, а также опасалась польско-германского соглашения. Можно предположить, что именно советские интриги стали причиной распространения ложных слухов о том, будто бы к польско-германскому договору от 26 января 1934 года прилагался направленный против СССР секретный протокол. Впрочем, в Варшаве считали, что эти слухи распространяет Чехословакия, также все менее дружественная Польше. Польско-чехословацкие отношения к этому моменту были уже откровенно враждебными по нескольким причинам. Прежде всего, Прага была одним из главных сторонников сотрудничества с Советским Союзом. Конфликты случались и на почве положения польского населения в Заользье. Кроме того, Варшава полагала, что чехословацкое государство — искусственное образование, обреченное на распад. Польская сторона сочувствовала сепаратистским тенденциям среди словаков, а поляки пользовались в Словакии большой популярностью. В 1938 году Рейх информировал Польшу о своих намерениях. Во время визита Бека в Берлин в январе 1938 года немцы сообщили ему, что в ближайшее время намереваются «решить» проблему Австрии. Бек дал понять, что в случае аншлюса Польша не будет чинить препятствий. Вскоре после этого, в ходе своего пятого визита в Польшу (в феврале 1938 года), Герман Геринг в беседе с Беком не только представил планы Германии, касавшиеся Австрии, но и предупредил об операции Рейха против Чехословакии. Стороны пришли к заключению, что по этому вопросу потребуется координация действий Берлина и Варшавы. Бек уже тогда подчеркнул, что Польша заинтересована в приобретении «определенного региона Чехословакии» (то есть Заользья). В следующие месяцы Варшава избегала любых шагов, которые могли бы восприниматься как возражение против агрессивного курса Германии, особенно в отношении Чехословакии. Сам Бек считал, что чехословацкое государство должно распасться в результате отделения Словакии. Руководитель польского внешнеполитического ведомства с самого начала был уверен (и не ошибся), что Франция и Великобритания не станут вести активных действий в защиту Праги, и в связи с этим также не собирался подвергать риску дружественные отношения Польши с Германией. Весной 1938 года заместитель Бека объяснял польскому послу в Бухаресте, что Польша стремится к «разгрому Чехословакии». В своем отчете, написанном в сентябре 1938 года, посол Рейха в Варшаве Ганс-Адольф фон Мольтке без обиняков утверждал, что по вопросу Чехословакии практически имеет место польско-германское сотрудничество. Позиция Польши была на руку Берлину, и германская сторона несколько раз выражала полякам благодарность. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы Польша выступила против Германии в защиту Чехословакии. В период господства политики умиротворения польские лидеры были бы безумцами, если бы поддержали Чехословакию, которую отрицательно воспринимали в Польше и которая вдобавок сама была настроена по отношению к ней враждебно. Однако активное участие в операции против Чехословакии — это уже нечто совершенно иное. Уже 22 марта 1938 года Польша направляла пражскому правительству агрессивные ноты, активизировала польские организации в Заользье, углубила сотрудничество со словацкими политиками. При этом Варшава игнорировала попытки Франции и Великобритании повлиять на смягчение ее античешской позиции — хотя одновременно давала понять, что если бы Париж и Лондон решили воевать с Германией, то Польша выступила бы на стороне западных держав (правда, возможно, это был лишь тактический маневр). Незадолго до полуночи 30 сентября, то есть буквально день в день с подписанием Мюнхенского соглашения, Варшава предъявила Праге ультиматум с требованием передать Польше Заользье и угрозой вооруженного нападения в случае его невыполнения. Этот легкомысленный шаг был воспринят мировым общественным мнением как копирование Польшей германских методов. Польше грозила изоляция — и это сознавали немецкие дипломаты. Осенью 1938 года, уже после завершения чехословацкого кризиса, они пытались убедить Гитлера выступить против Варшавы. Как сообщали из Рейха польские консулы, немецкое общественное мнение было уверено, что теперь «настанет черед Польши», которая будет лишена Великопольши, Гданьского Поморья и Верхней Силезии. Однако на тот момент фюрер пришел к выводу, что «польскую проблему» следует урегулировать иначе: 24 октября 1938 года Берлин предложил Варшаве союз и «глобальное решение» спорных вопросов: постройку экстерриториальной автострады через польское Поморье до немецкой Восточной Пруссии, присоединение к Рейху Вольного города Данцига, а также вступление Польши в антикоминтерновский пакт, направленный против Советского Союза. Польша отвергла это предложение. Министр Юзеф Бек не понимал, в каком трудном положении оказалась Польша: он недооценивал масштабы изоляции и не осознавал, что Германия не остановится на разделе Чехословакии. Еще 4 ноября 1938 года в узком кругу ближайших соратников он говорил, что ситуация великолепна, а у чехов можно было отобрать значительно больше. Политик, обычно столь трезво мысливший, упивался своим мнимым успехом и не отдавал себе отчета в том, каково