СМИ

К заключенному 23 августа 1939 года договору о ненападении между Германией и Советским Союзом относится секретное соглашение, последствия которого были катастрофическими для возникших после 1918 года государств Центральной и Восточной Европы. Поэтому этот пакт до сих пор является символом коварства тоталитарных диктатур. Новое издание документов о германо-советских отношениях с 1933 года, ставшее возможным благодаря развитию германо-российских отношений, показывает его на более продолжительном отрезке времени. Это открывает новые перспективы. Одна из часто передававшихся и вводивших в заблуждение историй повествует о выдаче Сталиным Гитлеру после заключения пакта немецких коммунистов.

Вечером 21 августа 1939 года немецкий посол в Москве Фридрих Вернер граф фон дер Шуленбург (Friedrich Werner Graf von der Schulenburg) писал своей давней подруге: «Когда ты получишь это письмо, то уже узнаешь из газет, что крупная операция удалась. Это дипломатическое чудо. Мы достигли за три недели того, чего англичане и французы не смогли добиться за многие месяцы!» В последующие дни Шуленбурга засыпали письмами с поздравлениями. «Крупная операция» означала согласие советской стороны принять в Москве министра иностранных дел рейха Йоахима фон Риббентропа (Joachim von Ribbentrop). Оставалось согласовать протокольные вопросы для подписания 23 августа 1939 года договора о ненападении.

Но действительно ли пакт Гитлера-Сталина объясняется дипломатическими способностями Шуленбурга, как это иногда утверждалось в исследовательских работах. Это было бы переоценкой влияния дипломатов в Третьем рейхе. И в Советском Союзе полномочные представители — так назывались послы — были не в состоянии воздействовать на свое руководство. Однако их отчеты оказывали влияние на принятие Сталиным решений, вероятно, больше, чем в Германии. Ни в 1937, ни в 1941 годах на Гитлера не оказали никакого воздействия предостережения Шуленбурга или его военного атташе Эрнста Кёстринга (Ernst K?string) относительно мощи Красной Армии и способности Советского Союза к обороне. И, наоборот, Сталин внимательно прислушивался к своим полномочным представителям — в Лондоне к Ивану Майскому, а в Берлине к Алексею Мерекалову, которых он принял 21 апреля 1939 года в Кремле, и внес после это коррективы в свои намерения. Той ночью советская сторона окончательно перевела стрелки в направлении Германии и отказалась от коллективного сдерживания национал-социалистской агрессии. В этом заседании в последний раз принимал участие комиссар по международным делам Литвинов, который в Лиге наций был страстным поборником коллективной безопасности. 3-го мая его сменил Вячеслав Молотов.

До сих пор исследователи спорят о том, кто и когда сделал первый шаг к этому союзу. Традиционная точка зрения утверждает, что советская внешняя политика 30-х годов преследовала двойную стратегию: с одной стороны, продвижение пролетарских революций по всему миру, с другой — ввиду угрозы национал-социализма — политику коллективной безопасности с западными странами против Германии. Поэтому пакт Гитлера-Сталина называется тем, чем он был для тогдашних левых — шоком.

Приход к власти Гитлера не был, однако, тем переломом в германо-советских отношениях, как это чаще всего изображается. Вначале Гитлер вел себя сдержанно в высказываниях по вопросам внешней политики — не говоря уже о действиях. А Советский Союз, в котором Сталин укрепил свою власть, строил социализм в одной стране. Коммунисты всех стран объединились в Коминтерне, однако Коминтерн не играл никакой роли в советской внешней политике 30-х годов. Сталинский Советский Союз сосредоточился на том, чтобы установить контакт с промышленными государствами Западной Европы. Во внешней политике он концептуально был гораздо ближе к традиционной политике европейских держав, чем признавал.

Знакомство с высказываниями дипломатов и с действиями дипломатических аппаратов обоих государств приводит, собственно говоря, к неудивительному выводу о том, что с обеих сторон работали прагматичные умные головы. Мало было революционной страсти с советской стороны и мало национал-социалистского самообольщения с немецкой, вместо этого обе стороны работали с впечатляющей рациональностью. Девизом советского комиссариата по иностранным делам после прихода Гитлера к власти было не вмешиваться во внутренние дела Германии. Головную боль Советскому Союзу причиняло не преследование немецких коммунистов, а преследование собственных граждан в «Третьем рейхе». Поэтому комиссариат сочинял одну протестную ноту за другой. Однако первые выходки национал-социалистов, которые в поспешном рвении жестоко обращались с советскими гражданами, вскоре прекратились. Вместо этого представители экономики подписали договор о новом кредите, а в мае 1933 года немецкая сторона, наконец, подписала протокол о продлении Берлинского договора от 1926 года.

Прагматичность германо-советских отношений становится ясной на примере одного события, которое относится к историческому мифу о пакте Гитлера-Сталина: это судьба немецких коммунистов в Советском Союзе. Редко ставится под сомнение тот факт, что коварный пакт диктаторов был скреплен кровью немецких коммунистов, которых Сталин выдал Гитлеру в знак своего уважения. «500 человек были принесены в жертву дружбе между Гитлером и Сталиным как своего рода приношение. Тем самым Сталин хотел показать Гитлеру, насколько серьезно он относился к дружбе с ним», — писала Маргарете Бубер-Нейман (Margarete Buber-Neumann) в 1967 году в своей книге «Мировая революция и сталинский режим» («Kriegsschaupl?tze der Weltrevolution»). Также и мемориал немецкого сопротивления, музей, пользующийся большим уважением, обратился, несмотря на другие точки зрения ученых, на своей обновленной выставке в 2014 году к этому короткому периоду в германо-советских отношениях. Из 500 немцев там получилось свыше 1 200 человек, о чем заверяла Бубер-Нейман в одном из более поздних интервью.

Среди жертв сталинского террора действительно было также много немецких граждан: квалифицированные немецкие рабочие, участвовавшие в осуществлении плана первой пятилетки Советского Союза, эмигранты из числа членов КПГ, которые после 1933 года не были больше уверены, что останутся живыми в Германии, члены семей эмигрантов, представители фирм, ученые, авантюристы, а также российские немцы, которые поколениями продолжали отмечаться в немецких консульствах как немецкие граждане.

Основой для оказания помощи германским посольством проживающим в Советском Союзе немцам был договор, который был заключен в 1925 году в дополнении к Рапалльскому договору от 1922 года. Частичное соглашение о проживании и общей правовой защите предусматривало, что в случае ареста гражданина государства в стране проживания об этом должны быть незамедлительно проинформированы дипломатические представительства. Когда в Советском Союзе в 30-е годы возросло число арестов, эта правовая защита оказалась неполной: иногда германское посольство или консульства получали информацию, а иногда нет. Советский народный комиссариат иностранных дел настаивал на соблюдении договоренности, но он не всегда получал данные об арестах от народного комиссариата внутренних дел, НКВД. Поскольку в первые месяцы после прихода Гитлера к власти в Германии также имели место нападения на советских граждан, то в период с 1933 по 1935 годы проводилась взаимная «торговля», по желанию — обмен или выдворение граждан. Это хрупкое равновесие было разрушено Большим террором Сталина.

В ноябре 1936 года германское посольство в Москве получило информацию об аресте сначала 22, затем 38 граждан рейха. Это были прежде всего рабочие и инженеры, приехавшие в Советский Союз во время мирового экономического кризиса. У Шуленбурга и руководителя консульского отдела Херберта Хензеля (Herbert Hensel) сразу стало много работы. Шуленбург заметил, что это резкое увеличение количества случаев означало иное качество арестов. Он настаивал на том, чтобы говорить об этом не только с Литвиновым, своим традиционным партнером по переговорам, но и с Молотовым. 23 декабря 1936 года состоялась первая встреча с Председателем совета народных комиссаров, «действительно крупным, влиятельным человеком в Советском Союзе», как оценил его Шуленбург. В докладе от 9 января 1937 года Шуленбург объяснил будущему госсекретарю фон Вайцзеккеру, почему он пошел на этот шаг: «Я хотел подчеркнуть, насколько серьезно для нас это дело. Затем я хотел предпринять все еще возможные шаги в пользу арестованных». Шуленбург отметил, что не все арестованные немецкие граждане были безупречными людьми, как, например, инженер Штиклинг из Новосибирска, у которого одновременно были одна немецкая и одна русская жена, к тому же еврейка, и против которого в Германии было возбуждено дело по факту двоеженства. Но даже если среди арестованных было бы лишь трое невиновных — а их гораздо больше —, то, по его мнению, надо было попытаться что-то сделать для всех.

Десять человек из арестованных в ноябре были в феврале 1937 года приговорены к выдворению из страны. Советские и немецкие дипломаты совместно посещали советские тюрьмы. Германское посольство переправляло заключенным письма и посылки от родственников, переводило деньги. Что-то доходило, а что-то нет. В страшном 1937 году число арестов резко увеличилось, что было формально юридически застраховано так называемой Немецкой операцией НКВД № 00439 от 25 июля 1937 года, так что в сентябре 1937 года в германском посольстве списки арестованных насчитывали уже 360 человек. Советский нарком внутренних дел Николай Ежов заверил Шуленбурга в октябре 1937 года в том, что все арестованные граждане рейха будут высланы. Действительно, в период между ноябрем 1937 и апрелем 1938 года к выдворению из страны ежемесячно приговаривалось от пятидесяти до ста человек. К моменту заключения пакта Гитлера-Сталина в августе 1939 года это были уже шестьсот человек. В Германии их называли возвращенцами из России. Примерно сто двадцать из них попали в Германии сначала в так называемые тюрьмы по перевоспитанию, поскольку согласно немецким документам они не были «чистокровными немцами» или сотрудничали с коммунистами.

В Германии — также из-за растущей потребности в рабочей силе — примерно с середины 1938 года больше не было никаких предубеждений в отношении возвращенцев из России. Их уже не отправляли автоматически в концентрационные лагеря. Однако нежелательными оставались еврейские эмигранты, активисты коммунистической партии и противники национал-социалистского государства. Им был запрещен въезд в Германию. По этому поводу гестапо сформулировало несколько указов, которые оставались в силе до 1941 года.

После заключения пакта Гитлера-Сталина министерство иностранных дел настаивало на том, чтобы снова форсировать высылку немцев из советского заключения, поскольку этот процесс несколько застопорился. В этой связи в октябре 1939 года Шуленбург вновь встретился с Молотовым. Тот факт, что немецкие граждане находятся в советских тюрьмах, несовместим с хорошими отношениями, писал фон Риббентроп в одной телеграмме Шуленбургу в ноябре. Он подчеркнул, что всех освобожденных можно было бы выслать в рейх. Однако по-прежнему оставался в силе указ, запрещающий выдачу въездных виз в Германию евреям и «особо активным» коммунистам.

К этому времени германское посольство располагало списком заключенных немцев почти в пятьсот человек. Примечательно, что советская сторона настаивала на том, чтобы немцы предъявляли не списки имен, а только цифры. Таким образом, можно было завуалировать, что о некоторых арестах или даже случаях смертной казни в тюрьмах немцам не сообщалось. Всего за почти два года действия пакта Гитлера-Сталина из советских тюрем в Германию было выслано еще около 320 человек, почти половина количества высланных за годы до этого! Среди них была упомянутая Маргарете Бубер-Нейман, которую немцы не смогли точно идентифицировать как жену коммуниста Хайнца Неймана. Однако посол придерживался правила, что в спорных случаях не следовало ставить под удар всю акцию по выдворению.

Бубер-Нейман была также тем человеком, кто своей книгой воспоминаний «В застенках Сталина и Гитлера» («Als Gefangene bei Stalin und Hitler», 1949) изложила неверную интерпретацию, по которой актриса Карола Неер (Carola Neher) отказалась работать агентом НКВД в Германии и поэтому снова была отправлена из общей камеры для высылаемых назад в советскую тюрьму. В действительности Карола Неер состояла в переданном НКВД германскому посольству списке в декабре 1939 года. Но поскольку указанное там имя Каролине Хенчке/Хеншке (Karoline Hentschke/Henschke) и дата рождения (1900/1905) вначале смутили посольство, то Неер должна была заполнить в тюрьме анкету о своей идентичности. Из-за ее активной политической деятельности против Третьего рейха ее снова вычеркнули из списка на высылку. Германское посольство сообщило народному комиссариату иностранных дел, что Неер «лишили германского гражданства уже на основании данных от 1 ноября 1934 года».

Эта история возвращенцев из России представляет собой лишь один эпизод в германо-советских отношениях предвоенных лет. Однако она показывает, как в 30-е годы поддерживались дипломатические отношения. В то, что этот пакт был для Гитлера перестраховкой для нападения 1 сентября 1939 года на Польшу, посол в Москве не хотел верить. Еще 27 августа Шуленбург писал своей подруге, что угроза войны, пожалуй, почти серьезнее, чем во время судетского кризиса (когда он уже велел сжечь в Москве множество документов). «Но, — продолжал он — еще не потеряна надежда на мирный исход, однако для этого вновь должно произойти чудо». Чуда не произошло.

Карола Тишлер — историк в Институте современной истории Мюнхен-Берлин.