СМИ

Иногда восточные немцы делают сами себе подарки с этой подписью русскими буквами: «Венн ду дас лезен каннст, бист ду кайн весси!» — Если ты можешь это прочесть, то ты точно не «западник» из Западной Германии!" Русский язык в ГДР учили все, но большинство — не слишком усердно, просто их заставляли его учить. А еще потому, что было глупо вскоре после первого алфавита учить второй, да еще такой странный. Это была типичная для ГДР модель: открытого сопротивления не было, но тихий саботаж имел место буквально повсеместно.

Но некоторые учили русский хорошо, как, например, Ульрике Ойен (Ulrike Euen). Она в потоке немецких слов произносит русское слово «дружба» практически без акцента. «Я начала учить русский еще в третьем классе», —говорит жительница городка Шведт (Schwedt), расположенного неподалеку от Берлина. Она закончила школу в 1989 году, и это был последний год до воссоединения Германии. Сейчас Ульрике Ойен актриса в Хемнице (Chemnitz).

Дружба-фройндшафт. Это как раз то, чего хотят многие восточные немцы. Однако пока в отношениях с Россией наблюдается множество симптомов «холодной войны». Согласно последним опросам, 54% жителей западных земель хотели бы нового сближения с Россией, а на востоке страны эта цифра достигает и вовсе 72%. При этом «российскую политику» Запада и те, и другие считают в равной степени ошибочной.

«Учиться у Советского Союза — значит, учиться побеждать!»

В Шведте до сих пор заканчивается нефтепровод «Дружба», ведущий из Западной Сибири и имеющий протяженность 5327 километров. Этот факт навел руководство ГДР на мысль, построить здесь не просто крупный нефтехимический комбинат, но и целый социалистический город. А в социалистическом городе как можно больше людей должны были говорить по-русски. "Поэтому мы изучали историю комсомола и КПСС сразу на русском«,- говорит Ульрике Ойен, и тон ее голоса выдает, что семантика и дидактика этого предмета были не слишком приспособлены для того, чтобы развивать вечную дружбу между двумя народами. Вечности не получилось, но есть вчера и сегодня отношений между русскими и немцами. И так ли уж эти вчера и сегодня отличаются?

«Учиться у Советского Союза — значит, учиться побеждать!» — говорили школьникам в ГДР на уроках, что, впрочем, уже тогда вызывало немало сарказма. Восточногерманские будни были полны противоречий, причем утверждение: «Этого нет ни в одном русском фильме!» — было формой отказа выполнять чьи-то ультимативные требования. Выражение «русский фильм» было, по сути, синонимом излишнего пафоса. Даже логотип киностудии «Мосфильм» — монумент «Рабочий и колхозница» — был «отягчающим фактором». Предполагалось, что после такого образа ничего развлекательного на киноэкране не увидишь — пусть даже на самом деле многие мосфильмовские картины были вполне достойного уровня.

Да и русским нелегко приходилось в ГДР. Незадолго до воссоединения Германии более шести миллионов граждан Восточной Германии были членами Общества германо-советской дружбы, в большинстве случаев потому, что «так полагалось». Но при этом Общество германо-советской дружбы было как раз отравителем германо-советской дружбы из-за своего формализма. Но хуже всего было то, что рок-н-ролл был изобретен не в СССР! В итоге молодежь ГДР учила русский язык, но мечты свои она связывала с Западом. Причем поглядывали ребята даже не на ФРГ, а поверх родных по духу немцев — сразу на Америку или (удел меньшинства) хотя бы на Париж.

Во имя исторической правды

Нет, стремление восточных немцев в сторону России обусловлено не просто фактором прошлого. Основной акцент тут надо поставить на «просто».

В кафе Yellow на улице Штайнштрассе в Лейпциге приходят все новые и новые люди, в первую очередь, зрелого возраста. Они собрались, чтобы вместе посмотреть советский фильм, причем знакомый им уже много лет: «Летят журавли» 1957 года. Молодая пара — обычная, как все влюбленные, и в то же время необычная, потому что до тех пор советское кино таких молодых людей не показывало, наблюдает за тем, как в небе над Москвой летят журавли. Дело было 21 июня 1941 года, в последний мирный вечер, но тогда об этом еще никто не знал.

Фильм «Летят журавли» режиссера Михаила Калатозова получил в 1957 году Золотую пальмовую ветвь Каннского кинофестиваля — но это не встреча киноманов. Нет — это встреча, посвященная 22 июня, годовщине нападения Германии на СССР. Кино вместо санкций! Неужели это встреча последних ветеранов германо-советской дружбы? Людей, «понимающих Россию», от которых один шаг до «понимателей Путина» (в современных немецких масс-медиа именно так — Putin-Versteher — называют тех, кто предположительно поддался влиянию российской пропаганды и стал проявлять «понимание» в отношении России из-за навешанной ему или ей на уши лапши — прим. ред.)

«Да если бы вы только знали, какую лапшу вешают на уши вам!» — отвечают на такие упреки посетители кафе Yellow. Три года назад они основали гражданскую инициативу «Добрососедство с Россией» (Gute Nachbarschaft mit Russland). Насколько она важна, наглядно демонстрируют последние недели, сказала председатель общества, приветствуя участников встречи. Возможно, большинство участников мероприятий на западе, посвященных годовщине так называемого D-Day — дня высадки союзников в Нормандии — не ощущали недостатка в гостях, а вот восточные немцы это ощутили — им не хватало русских. Хотя бы во имя исторической правды.

Он прошел в 1946-м по полям сражений под Москвой

Все присутствующие здесь знают, что западные союзники не торопились со своим D-Day. Тот факт, что фашисты и коммунисты воевали друг против друга на Восточном фронте, их вполне устраивал. И лишь когда стало ясно, что Красную армию на пути на Запад уже не остановить, союзники решили и сами начать действовать. "Я слышал, как по радио говорили, что битва в Нормандии была крупнейшей во всей Второй мировой войне«,- сказал кто-то. В ответ на это присутствующие грустно рассмеялись. Но сооснователю инициативы Корнелиусу Вайссу (Cornelius Weiss), химику по образованию, до 1997 года бывшему ректором Лейпцигского университета и депутатом саксонского Ландтага (земельного парламента), ныне являющемуся его почетным председателем, вовсе не смешно.

В Германии, определенно, было не слишком много подростков, которые, как он сам, в 1946 году оказались в СССР и побывали на полях сражений под Москвой. «Там все еще стояли подбитые немецкие танки, а русские уже убрали», скажет Вайсс позднее. Он запомнил то, что увидел там. На юге же он увидел и вовсе апокалиптическую картину. Битва на Курской дуге стала крупнейшим сражением Второй мировой войны и ее поворотным моментом — крупнейшим сухопутным сражением за всю историю человечества.

Каким был бы сейчас мир, если бы немцам все же удалось создать атомную бомбу? Германия располагала 21 граммом радия — именно столько было нужно для запуска только что открытого процесса ядерного расщепления. Этот 21 грамм стоил миллионы долларов. Физику-ядерщику Карлу Фридриху Вайссу (Carl Friedrich Weiss) в апреле 1945 года было поручено под охраной солдат СС доставить этот радий в резиденцию Гитлера в Оберзальцберге (Obersalzberg). Когда, однако, эсесовцы бежали, он закопал вещество где-то по дороге. Но дома его уже поджидали американцы, потребовавшие выкопать радий!

Хвалебное письмо господину Кречмеру

Они хотели заполучить не только этот 21 грамм радия, но и самого ученого, но тот отказался, заявив, что является социалистом. Но когда вскоре после этого до Тюрингии добрались советские войска, они его вообще ни о чем не стали спрашивать. В итоге его 13-летний сын Корнелиус рос в лагере в 130 километрах от Москвы, бывал на полях былых сражений, считал себя жертвой похищения и постепенно осознавал, какую боль немцы причинили этой стране. И тот факт, что он ни разу не ощутил ненависти со стороны русских (неважно, стариков или молодых), удивляет его до сих пор.

Корнелиус Вайсс, как никто другой, стыдится сейчас за западных европейцев и американцев, утверждающих, что в войне победили именно они, вводя к тому же санкции против России. Участники инициативы только что написали благодарственное письмо премьер-министру Саксонии Михаэлю Кречмеру (Michael Kretschmer), который в июне высказался за новую «российскую политику»: «Уважаемый господин Кречмер, (…) наша лейпцигская гражданская инициатива уже три года стремится к тому, чтобы эти отношения, столь важные для мира в Европе, наконец, выбрались из „ямы", в которую угодили из-за близорукости политиков и СМИ, забывших историю».

Большинство жителей Саксонии, кстати, поддержали своего премьер-министра — ведь гражданская инициатива опирается именно на народ. Но как же быть с Крымом, с событиями на востоке Украины, с катастрофой рейса МН17?

Фильм подошел к концу. Вайсс и архитектор Йоханнес Шрот (Johannes Schroth), который когда-то совместно с российскими коллегами возводил «экспериментальные жилищно-строительные комплексы» в Нижнем Новгороде (тогда он еще назывался Горьким), смотрят друг на друга. Они сидят во дворе Культурного центра, на территории которого расположено кафе. Сцена обрамлена пестрой керамической плиткой. Как правило, здесь встречаются молодые «альтернативщики» — а вот они, получается, входят в группу пожилых «альтернативщиков».

Они благодарны Путину

«Мы знаем, что находимся на довольно зыбкой почве», — говорит Шрот. Но сложа руки смотреть на то, как «русских» вновь изображают врагами, они, по его словам, не могут. Каждый раз, когда он слышит об очередных маневрах НАТО поблизости от российских границ, у него замирает сердце. Шрот и Вайсс говорят, что не забыли обещания госсекретаря США Джеймса Бейкера (James Baker), данного им в 1990 году, что НАТО никогда не расшириться на восток от границ ГДР. Это было главное условие, поставленное СССР, когда тот соглашался на воссоединение Германии.

Однако это обещание не было зафиксировано в официальных документах, так что формально его как будто и не существовало. Лишь сам Бейкер что-то записывал в ходе разговора с Михаилом Горбачевым, а в письме Гельмуту Колю (канцлеру ФРГ и единой Германии в 1982-1998 годах — прим. пер.) он написал, что поинтересовался мнением Горбачева по этому поводу.

Дело не в том, что они любят или не любят Путина, защищают его или нет. Шрот и Вайсс в любом случае благодарны российскому президенту за хладнокровие, с которым он наблюдал хотя бы за тем, как на западных рубежах его страны к Норвегии, входившей в состав соучредителей НАТО, в итоге присоединились Эстония, Латвия и Литва. За тем, как в Польше и Румынии создается система противоракетной обороны США. Священник и правозащитник Фридрих Шорлеммер (Friedrich Schorlemmer) из Виттенберга (Wittenberg — город в федеральной земле Саксония-Ангальт — прим. пер.) когда-то сформулировал это так: «Это примерно то же самое, как если бы Россия вдруг решила построить противоракетную базу в Мексике, утверждая, что она не направлена против США».

Обоим было понятно, что рано или поздно терпение русских лопнет. После событий в Грузии или на Украине. «Неужели могло и вправду кончиться тем, что российский Черноморский флот оказался бы на территории страны НАТО?! Севастополь, за который велись кровопролитные бои?!» Красная армия обороняла этот город целых семь месяцев, до 4 июля 1942 года. Будучи практически полностью отрезанной от остального мира, не получая почти никакого подкрепления, без конца подвергаясь бомбардировкам. В конечном итоге во всем городе уцелело всего десять домов, а его оборона обошлась Красной армии в полмиллиона погибших солдат. Нет, Севастополь никак не подходил на роль базы НАТО.

Близость издалека

А потом почему, спрашивают Шрот и Вайсс, Крым, еще со времен Екатерины Великой принадлежавший России, вообще оказался украинским? Потому что украинец Хрущев в 1954 году решил подарить его Украине. Это был лишь маленький символичный жест — ничего больше для Украины в рамках СССР он сделать попросту не мог. Он сделал это, потому что после смерти Сталина ему нужны были сторонники. «Мы не подарок, нас нельзя просто взять и подарить!» — возмущались тогда жители Крыма и даже местное отделение КПСС.

Жители восточных земель Германии понимают Россию уже хотя бы потому, что лучше знают ее. И многим из них трудно представить себе Крым «нерусским». Из былого резерва в итоге возникла этакая «близость издалека» — так часто бывает, когда люди имеют совместное прошлое. Слыша слово «достопримечательности», люди начинают улыбаться — возможно, просто потому, что уже давным-давно не слышали его, а может быть, потому что все еще понимают, что это длинное слово означает. Но есть и кое-что еще. На территории Германии все еще пролегает граница: она невидима, но она существует. Восток и Запад думают по-разному. Запад рассуждает, в первую очередь, в соответствии с юридическим правом, Восток же — генеалогически. Там сначала задаются вопросом о том, как стало возможным то, что получилось. Смотреть на вещи с точки зрения права — это значит, оставаться на почве абстракции. Но интересы никогда не бывают абстрактными, и санкции тоже не абстрактны. Почти каждый год 22 июня санкции против России продляются — именно в день нападения на СССР. В этом году это произошло чуть раньше — 20 июня.

Дерзость Запада

«Разве это не всегда так получается, что санкции бьют по „неправильным" целям, по невинным людям?» — спрашивает Ульрике Ойен. «Россия — наш огромный сосед, она так близка нам, что мы просто не можем стремиться к конфронтации». Эти слова серьезно противоречат политике силы, которую ведет Запад.

Люди, выросшие в ГДР, стране, где само название соседней капиталистической Федеративной Республики Германии (ФРГ) долгое время писали в кавычках, тонко чувствуют такие вещи. А поскольку они сами когда-то жили под санкциями, восточные немцы знают, что давление извне еще больше сплачивает. Некоторые предполагают, что российский национализм появился как раз при активном участии Запада — в виде этакого «побочного эффекта» европейской «восточной политики».

"Мне не нравится эта дерзость Запада, который указывает другим, что им думать и как им жить«,- говорит Андреа Рошер-Мурухи (Andrea Roscher-Muruchi), которая, родившись в 1957 году, является одним из самых молодых участников гражданской инициативы. Она родом из Рудных гор (Erzgebirge) и когда-то, как и многие другие восточногерманские школьники, переписывалась с советскими сверстниками. Их имен она, конечно, уже не помнит, да и вряд ли можно было назвать это общение полноценным. Она никогда не говорила настолько хорошо по-русски, чтобы удостоиться чести на «поезде дружбы» отправиться на каникулы в советский пионерский лагерь. В то же время она поучаствовала в 18 «ленинских поездках» — в Москву, Ульяновск и Волгоград.

«До Ленина мне не было никакого дела, но поехать куда-то еще было нельзя, и это были такие прекрасные дальние путешествия», — признается она. По ее словам, тот, кто увидел Россию, ее бескрайние просторы, не может не ощущать, что она не позволит Западу командовать ей.

Иногда участникам лейпцигской инициативы доводится слышать, что в России нет демократии. Но на это они лишь отвечают: «Мы знаем!»

Отец «Осени-89» был русским

Это — по-прежнему — осознание сообщества единой судьбы. И это притом, что восточные немцы всегда знали, что именно им пришлось расплачиваться за вину всей Германии в войне, потому что они на протяжении целых 40 лет жили в оккупированной стране, из которой русские, уходя, стремились прихватить с собой все, что только было можно, вплоть до последней гайки.

Ключевым событием в жизни многих восточных немцев стала осень 1989 года, и ее «отцом» оказался русский — Михаил Горбачев. Именно он еще в большей степени, чем Коль, стал «отцом» немецкого единства. Едва ли найдется хоть один восточный немец, который забыл бы о том, как он расписывал общий европейский дом, который тогда предполагалось построить. Кроме того, казалось, что после 1990 года, когда закончилась долгая холодная война, шанс просто не может быть упущен — новый общий европейский дом должен быть прекрасен. Но США имели свои планы, и их не интересовал «общий европейский дом». В итоге в «европейском доме» не оказалось свободной комнатки для России. И вот эта ситуация, по мнению Шрота и Вайсса, и является полным безумием.

Нет, былой конфликт между Востоком и Западом сняла не политика силы и конфронтации, а исключительно политика разрядки. Именно она сделала возможным и воссоединение Германии. И это — главный исторический опыт восточных немцев. И его невозможно ни отнять у них, ни стереть из их памяти, ни хотя бы приуменьшить его значение.