СМИ

Берни Экклстоун (британский магнат и бывший глава Формулы-1 — прим.ред.) побеседовал с писателем Мэтью Сайедом начистоту — о женщинах высокого роста, неприязни к демократии и о том, как он собирается прожить остаток жизни.

Мы проболтали Экклстоуном целый час в его офисе в Найтсбридже — по сути, это его второй дом — и я часто ловил себя на том, что совершенно с ним не согласен. В ответ на его политические заявления я лишь качал головой, от обещания «прикрыть» своего друга Владмира Путина меня передернуло, а когда он заявил, что демократия — для неудачников, я просто закипел.

Но несмотря на резкость его суждений — подчас нарочитую ради максимального эффекта — я не мог не проникнуться к этому тщедушному уличному бойцу симпатией.

Этот человек начал с нуля и выстроил целую империю одной своей волей и энергией — ну и, наверное, парой нечистоплотных сделок. Он не скрывает, что над ним измывались одноклассники, но это дало ему сил на пути к вершине. Его предпринимательский дух с годами ничуть не ослаб, и хотя Экклстоуну скоро стукнет 89, он — все тот же школьник, который скупал в лавке шоколадки и печенюшки и перепродавал их одноклассникам.

«Когда мы жили в Дартфорде, я ходил в сельскую школу», — вспоминает он. «Так вот, я ходил в магазин с чемоданчиком и затаривался сластями, а на перемене распродавал».

Я припоминаю, как в одной из многочисленных биографий его одноклассники вспоминают, что он накидывал 25%. Помигав тяжелыми веками, Экклстоун отвечает: «Не похоже на меня. Маржа маловата».

На то, чтобы превратить Формулу-1 в мировой бизнес, у Экклстоуна ушли десятилетия. И когда его детище приобрела одна американская инвестиционная компания, ему присвоили звание почетного председателя. Я признаюсь, что не совсем понимаю, что этот титул дает. «Это значит, что я могу ничего не делать», — объясняет он.

Значит, он совершенно свободен? «Нет, у меня полно других дел. Пожалуй, даже больше, чем когда у меня была работа», — отвечает он. «Ко мне обращаются с разными проблемами. Вот сегодня утром мы решали вопросы с одной из команд. Я люблю все утрясать. В душe я продавец подержанных авто».

Экклстоуну досадно, что ни в нашей стране, ни за ее пределами предпринимателей не лелеют и ими не восхищаются. «Мир словно медленно, но верно избавляется от бизнесменов», — считает он. «Всем заправляют корпорации, жуть какая. Работы на одного, а занимаются ею пятеро. Лет этак через пять от старой школы вообще никого не останется, последние генри форды повымирают».

Я любопытствую, а что если его жажда делового успеха возникла из-за маленького роста? Привожу известную в кругах Формулы-1 шутку, что у Наполеона был комплекс Берни Экклстоуна. Его тонкие губы растягиваются в подобие улыбки. «Пожалуй, не без этого», — признается он. «Коротышки всегда такие. Им всегда приходится всем доказывать». Каково это, когда тебя травят? «Сперва я просто терпел, — вспоминает он, — а потом сманил на свою сторону пару мальчишек постарше».

И вы что же, платили откупные? Снова улыбка. «Нет, платить мне не пришлось».

Мы переходим к политике, и оказывается, что Экклстоун восхищается Путиным. «Если бы его пытались застрелить из пулемета, я бы его грудью прикрыл». Почему? «Он — классный мужик. Делает людям одно добро». А как насчет оккупации Крыма? «Он собирает Россию по частям». А покушение на Скрипалей? «Это не его работа. Делать ему больше нечего, чтобы заниматься такой ерундой. Это все сказки».

Я не успеваю вставить и слова о путинских злодеяниях, как Экклстоун продолжает. «Вот бы он был главным в Европе…», — размышляет он. «У нас никого не осталось, хуже, чем сейчас и быть не может. А он что говорит, то и делает… Вообще, я не сторонник демократии. Нужен диктатор. Диктатор говорит: «я сделаю то-то и то-то. А при демократии только воду льют».

В глаза бросается его каменное выражение лица. Чем возмутительнее его заявления, тем явственнее он дает понять, что говорит совершенно серьезно. Беседа с ним — это партия в пинг-понг: вопрос — короткий ответ, встречный вопрос — ответ еще короче, пока, наконец, не почувствуешь, что победитель в этом словесном поединке может быть только один.

Кого из британских политиков вы уважаете? «Миссис Тэтчер». А еще? «Мне казалось было, что Блэр делает все правильно. Загвоздка в том, что многие из них стараются произвести хорошее впечатление, вместо того, чтобы решать вопросы». Но разве вы не жертвовали средства лейбористам во время первого срока Блэра? «Да, наверное. Но потом я забрал свои деньги обратно. Так что ничего страшного».

Я увожу разговор подальше от политики, припоминая, что все его женщины были высокого роста. Совпадение? «Славика [со своей второй женой и матерью двоих детей Экклстоун развелся в 2009 году] была особенной. Она не просто высокая. Она — тот еще фрукт».

Как вы познакомились? «Я встретил ее, когда она работала моделью у «Армани»», — говорит он. «Нас познакомили». Тяжело было, когда вы развелись? «Я с ней не рвал. Это она меня выгнала». Вы все еще любили ее? «Да, конечно. Но ей было всего 50. Денег у нее было много, и ей захотелось другой жизни. Ей не нравилось, что я пропадаю по 18 раз в год».

А вы не пробовали чаще бывать дома, ради брака? «Я говорил, ей что пытался, но она знала, что я лгу», — говорит он. «Вообще люди не меняются. На какое-то время, может, и можно стать другим человеком, но настоящий характер рано или поздно проявится». А ваши дети — вам не жаль, что все их детство вы провели в разъездах? «Наверное, если вас нет дома, то это и к лучшему. Может быть, некоторым семьям делать перерывы даже полезно». Сколько у вас детей? «Трое». А внуков? «Четверо», — отвечает он. Снова моргает. «Вообще-то пятеро».

Что бы ни говорили об Экклстоуне, нельзя не признать, что он — уникум. Его взгляд искрит внутренней энергией. Он словно живет по принципу Монти Пайтона «Жизнь — это шутка, над которой вы смеетесь последним».

Разговор подходит к концу, и я пытаюсь прощупать, чем он живет. Какой ваш любимый роман? «Я не читаю книг», — отвечает он. А любимая пьеса? Ни разу не был в театре. Моя жена [третья жена Экклстоуна бразильянка Фабиана Флоси/Fabiana Flosi на 47 лет его моложе] говорит мне на днях: «Давай сходим в театр». А я ей: «Зачем?» Мне не надо никуда убегать. Не хочу, чтобы до меня доносили чужие мысли».

Вы счастливы? Довольны своей жизнью? «Я не знаю, что такое счастье». Боитесь смерти? «Да нет, наверное». Что по-вашему происходит после смерти? «Тебя закапывают в землю. Ну, или кремируют». Вам не кажется, что есть душа или дух, которая не умирает? «Нет, я реалист». Что бы вы сделали, если вам сказали, что жить осталось несколько дней? «Я много об этом думал. Если бы у меня осталось три месяца, я бы купил ружье и убрал бы некоторых людей, которым тут не место».

Не могу удержаться, чтобы не рассмеяться. Нормальные люди проводят время с семьей, чтобы ощутить напоследок немного любви — протестую я — неужто вы подадитесь в серийные убийцы? «По крайней мере, так ты сделаешь что-то полезное», — настаивает он. «Если останешься дома с семьей, станешь для них обузой, и все будут тебя жалеть. Нечего их напрягать. И почему они должны страдать заодно?».

И кого бы вы застрелили в первую очередь? «Список целей все время меняется. У меня много людей на примете».

Ранее Экклстоун обмолвился, что каждое утро читает «Таймс» — одна из немногих неизменных привычек. Что за некролог он бы хотел увидеть? Каким он хочет, чтобы его запомнили?

В устах другого человека его резкий ответ показался бы бахвальством и бравадой. Но он, похоже, говорит чистую правду. «Мне плевать».