СМИ

Воспоминания о дне высадки десанта союзников в Нормандии были для Шарля де Голля настолько болезненными, что он отказывался принимать участие в мероприятиях в память о том дне на протяжении всех 11 лет своего президентства. Он не стал приглашать глав других государств, чтобы отметить 20-ю годовщину высадки в Нормандии в 1964 году и 25-ю годовщину в 1969 году. Старые солдаты отдавали честь, послы возлагали венки.

Президент Дуайт Эйзенхауэр попытался смягчить боль французов, выступив с заявлением в день 10-й годовщины высадки в Нормандии в 1954 году. В том заявлении не были упомянуты ни США, ни американские вооруженные силы. В нем Эйзенхауэр вознес хвалу троим британским, троим французским и одному советскому командующему, не назвав ни одного американца. В своем выступлении он подчеркнул, что победа была одержана благодаря «совместным усилиям сотрудничающих стран», и что в ее основе были «умения, решимость и самопожертвование людей из нескольких стран». Возможно, вы захотите прочитать текст его выступления — в качестве профилактического антидота к тем напыщенным и хвастливым разглагольствованиям, которые наполнят сегодняшний эфир.

Момент освобождения был крайне тяжелым опытом практически для всех стран, которым довелось его пережить с 1943 по 1945 год. Но, вполне возможно, тяжелее всего этот опыт переживала Франция. В 1944 году Франция представлялась американцам огромным скоплением счастливых, улыбающихся лиц, женщин, целующих солдат, и территориями, через которые танки и военные машины союзников двигались к границам Германии. В зависимости от наших предпочтений мы либо романтизируем Сопротивление, либо резко критикуем коллаборационистов, зачастую забывая о том, насколько тесно коллаборационизм и сопротивление сплетались, и как часто коллаборационисты и члены сопротивления оказывались одними и теми же людьми, просто в разные периоды времени.

Чтобы быть освобожденными, нужно, чтобы вас сначала завоевали.

Празднования годовщины высадки в Нормандии напоминает французам о том унизительном опыте. Когда 14 июня де Голль прибыл в Нормандию с однодневным визитом, он курсировал по Ла-Маншу на британском военном судне. Способность де Голля создать временное правительство зависела от разрешения американских и британских властей, от которых также зависел ответ на гораздо более важный вопрос: примут ли Францию как важного союзника снова?

В течение четырех лет Франция режима Виши оказывала помощь Германии. Самолеты режима Виши бомбили Гибралтар в 1940 году; сборщики налогов Виши добывали средства, чтобы платить немецким оккупантам. Когда Италия переметнулась на другую сторону в 1943 году, к ней отнеслись как к освобожденной нации, однако никто не захотел увидеть в ней союзника. Статус Франции после высадки десанта в Нормандии целиком и полностью зависел от доброй воли британцев и американцев. И такому человеку, как де Голль, подобная зависимость причиняла ужасную боль.

В знаменитой речи де Голля, которую он произнес 25 августа 1944 года, уже после освобождения Парижа, нашли отражение те идеи, которые должны были помочь в восстановлении гордости французов.

«Париж! Поруганный, израненный, многострадальный, но свободный Париж! Париж, сам завоевавший свою свободу, Париж, освобожденный своим собственным народом при поддержке французских армий, при поддержке всей Франции, которая борется, Франции единственной, подлинной и вечной!.. После всего того, что произошло, мы не можем удовлетвориться изгнанием его с помощью наших дорогих и доблестных союзников из пределов нашей страны. Мы хотим победителями вступить на его территорию».

Франция действительно вошла в Париж как победительница. Французская армия, воспользовавшаяся поддержкой США и подчинявшаяся американскому командованию, выстояла в 1944-1945 годах. Франции выделили зону оккупации в Германии и наградили постоянным членством в Совбезе ООН. (Для сравнения Италия получила приглашение вступить в ООН только в 1955 году.) Чиновники стран союзниц согласились поверить в историю де Голля о том, что единственной Францией была Франция, сражавшаяся против нацистской Германии.

Но все понимали, что эта история не была правдивой. Поражение французской армии в 1940 году разбередило те социальные раны, которые существовали уже несколько десятилетий. Консервативная и католическая Франция интерпретировала битвы 1940 года как поражение той либеральной и светской Франции, которая одерживала верх с момента основания Третьей республики в 1871 году и особенно с дела Дрейфуса, которое началось в 1894 году. Когда реакционного французского писателя Шарля Морраса приговорили к пожизненному заключению за коллаборационизм, он ответил: «Это месть Дрейфуса».

Большинство французских предпринимателей и чиновников сотрудничали с нацистами по необходимости или из-за своей беспринципности. Немцы удерживали в заложниках сотни тысяч захваченных в плен французских солдат в течение нескольких лет после 1940 года. Однако многие влиятельные во Франции люди, включая интеллектуалов и служителей церкви, сотрудничали с нацистами по убеждению. Один французский кардинал возглавил кампанию по вербовке французских добровольцев, которые должны были сражаться вместе с немцами в России в 1941 году. «Как я могу в такой решающий момент отказаться одобрить столь благородное общее начинание, во главе которого стоит Германия, и которое призвано освободить Россию от оков, связывающих ее на протяжении последних 25 лет, душащих ее человеческие и христианские традиции, освободить Францию, Европу и мир от самого вредоносного и самого кровожадного чудовища, которое человечество когда-либо знало, поднять народы над их узкими интересами и установить между ними отношения священного братства, возрожденного из времен христианского Средневековья?» — написал кардинал Альфред Бодрийяр (Alfred Baudrillart).

Поражение в войне против Германии сподвигло этих людей на то, чтобы начать культурную войну внутри своих стран, очистить Францию от «свободы, равенства и братства» и заменить их «работой, семьей и отечеством», согласно лозунгу режима Виши. С 1905 года Франция была строго светским государством. Католическая церковь превратилась в одну из нескольких, включая протестантскую, еврейскую и даже мусульманскую. (В 1920 году французское правительство профинансировало строительство огромной мечети, чтобы отблагодарить мусульман за их службу в период Первой мировой войны. На военном кладбище Вердена есть участок, специально выделенный для захоронения солдат-мусульман.)

Режим Виши положил всему этому конец. Поражение Франции от рук Германии было интерпретировано как победа «глубинной Франции» над пустой либеральной оболочкой. Идеологи Виши интерпретировали подчинение как искупление. Враждебность теперь была направлена не на исторического врага, Германию, а на либеральных «англосаксов», пекущихся о своих коммерческих интересах. Пропагандисты Виши создавали мультфильмы, в которых Микки-Маус, Дональд Дак и моряк Папай сбрасывали бомбы на Францию по указке их еврейских хозяев.

И внушить эту враждебность по отношению к союзникам было не так уж сложно: бомбовые удары союзников до 1944 года и сухопутные войска союзников после 1944 года нанесли французским городам гораздо больший урон, нежели немцы за несколько недель боев в 1940 году. С 1940 по 1944 год порт Гавра бомбили 132 раза. В результате последних бомбовых рейдов в сентябре центр этого города превратился в руины, 5 тысяч человек погибли, и десятки тысяч лишились своих домов. Тот модернистский городской пейзаж, который возник на месте центра города, построенного в XVIII и XIX веках, является самым надежным памятником той цены, которую французскому народу пришлось заплатить за свое освобождение.

Вишистское стремление к антилиберализму заложило основу довольно странной переменчивости во французской политике во время и после войны. Будущий лидер французского социализма Франсуа Миттеран начал политическую карьеру среди ультраправых представителей французской политики и до 1943 года работал чиновником в правительстве Виши. Став президентом, он увеличил после 1981 года минимальный размер платы труда, сократил рабочее время до 39 часов в неделю, национализировал некоторые финансовые институты и отменил смертную казнь. Он сделал даже то, чего не посмел сделать де Голль: он стал отмечать годовщины Дня высадки десанта союзников в Нормандии.

Именно Миттеран решил пригласить Рональда Рейгана в 1984 году в Нормандию, где тот произнес одну из своих лучший речей. Однако до самого конца своей политической карьеры Миттеран поддерживал дружеские отношения и защищал от уголовного преследования шефа полиции Виши, который отправил на смерть десятки тысяч евреев.

И этот шеф полиции был не единственным человеком, которого защищали, а Миттеран был не единственным защитником. Как заметил французский журналист Рене Реймон (Ren? R?mond) в разговоре с Роджером Коэном (Roger Cohen) из «Нью-Йорк таймс»: «Всем им есть что скрывать».

Когда американцы решают вспомнить эту печальную историю, им гораздо легче сделать это благодаря географии. Поскольку время отделило нас от Второй мировой войны, воспоминания американцев стали более триумфалистскими и самовосхвалительными. Довольно любопытно наблюдать за тем, как президент Дональд Трамп позирует и красуется на мероприятиях в Соединенном Королевстве и Франции, приуроченных к этой дате. Франция пала в 1940 году во многом из-за того, что после 1919 года США перестали обращать внимание на ситуацию с безопасностью в Европе. А США перестали обращать на нее внимание из-за позиций американский лидеров, которые в свое время исповедовали тот же крайний протекционизм и изоляционизм — и даже тот же лозунг «Америка прежде всего» — что и Трамп сегодня.

Тем не менее американцы тоже порой страдают синдромом Виши, который поднимает культурную борьбу против внутренних противников над необходимостью защищать национальный суверенитет и независимость. Кроме того, американцы не застрахованы и от той экстремистской нелиберальной политики, которая была характерна для режима Виши.

Несколько дней назад между социал-консервативными мыслителями и обозревателями разгорелся довольно экзотичный спор. Как и в случае с «геймергейтом» в 2014 году, это такой спор, где попытки разобраться в сути делают его еще более запутанным. На этой неделе Росс Доутхэт (Ross Douthat) попытался разобраться в нем в своей колонке в «Нью-Йорк таймс». В основе происходящего — и Доутхэт признает это — лежит реабилитация интегрализма — формы католической реакционной политики, которую исповедовали Шарль Моррас и другие мыслители эпохи Виши. Вы можете подумать, что это самый глухой из интеллектуальных тупиков, — таким он и должен быть, — однако это не так.

Подъем Дональда Трампа породил множество сравнений с политикой 1930-х годов. В целом это ошибка. Наше мировосприятие сформировано вовсе не яркими личными воспоминаниями о массовой резне 1914-1918 годов. Нам не довелось пережить ни Великую депрессию, ни гражданские беспорядки, после которых на улицах Берлина и Парижа остались груды мертвых тел. Нас уже давно не преследует мысль о том, что в революционном приступе коммунисты могут захватить власть в стране и все наше имущество. Второго 1933 года не будет.

Но как насчет тех человеческих импульсов, на которых поднялись фашисты и коммунисты 1930-х годов? Эти импульсы все еще остаются с нами. И они служили мощными ресурсами для экстремистов всех мастей в нашем беспокойном настоящем, а именно после Великого экономического спада 2008-2009 годов и на фоне огромных потоков мигрантов из развивающихся стран в 2010-х годах. Трамп стал одним из наиболее очевидных бенефициаров этих процессов, но далеко не единственным. Этим импульсам подвержена Франция, им подвержены мы.

На этот раз нам не нужна годовщина высадки десанта в Нормандии, чтобы одержать над ними победу. Нам нужна только верность тем идеалам, ради которых 75 лет назад в Нормандии высадились солдаты из множества стран, включая Францию, которой потребовалось много времени, чтобы примириться со своим сложным прошлым.

Дэвид Фрум — штатный корреспондент издания «Атлантик», автор книги «Трампократия: упадок американской республики» (Trumpocracy: The Corruption of the American Republic). В 2001-2002 годах он был спичрайтером президента США Джорджа Буша.