© AP Photo, Pavel GolovkinЕсть нечто пугающее в том, как Трамп и Путин заявляют, что стараются восстановить славу победы во Второй мировой войне, заявляет журналистка Маша Гессен. В статье выдвигается утверждение, что значение праздника усилилось при нынешнем президенте РФ. Журналистка проводит параллель с президентом США, который, по ее словам, всеми силами старается вернуть уважение к вооруженным силам Америки.
По меркам последних десяти лет празднования Дня Победы в Москве в этом году оказались довольно сдержанными. Владимир Путин встретился с группой ветеранов Великой отечественной войны — тех четырех лет (так в тексте прим.ред.) Второй мировой войны, когда Советский Союз воевал с Германией — и поднял тост за великую победу. Президента России нельзя назвать большим любителем спиртного, и этот его жест стал свидетельством значимости мероприятия. Кроме того, Путин принял участие в демонстрации, на которую люди пришли с портретами своих родственников, сражавшихся в той войне, — президент держал в руках портрет своего отца — и присутствовал на параде на Красной площади. В параде приняли участие 13 тысяч военнослужащих, однако воздушную часть парада пришлось отменить из-за неблагоприятных погодных условий. Парад был весьма впечатляющим, но все же не более впечатляющим, чем парады последних нескольких лет.
День Победы — это, несомненно, самый важный, самый празднуемый и самый политически окрашенный праздник в России. Этот день не отмечали несколько лет после окончания Второй мировой войны, в которой Советский Союз потерял 27 миллионов человек. Он превратился в праздник только спустя 17 лет, и, по мере того как СССР все активнее вел свои гораздо менее оправданные битвы за границей, значение этого праздника росло. После распада СССР Россия перестала отмечать День Победы военным парадом. Демонстрация военной мощи возобновилась в 1999 году — в том же году войска НАТО во главе с США провели бомбовую кампанию в Югославии Слободана Милошевича. При Путине значение этого праздника стремительно выросло. За несколько месяцев до дня победы россияне начинают носить — на одежде, на сумках — и привязывать к автомобилям черно-оранжевые ленточки, которые должны напоминать о военных орденах времен Второй мировой войны. В этом году в Москве перед Останкинской башней — самым высоким свободно стоящим строением в Европе — развернули гигантскую георгиевскую ленту площадью более двух тысяч квадратных метров. День Победы — это праздник превосходной степени.
Значение этой даты росло по мере того, как победа Советского Союза во Второй мировой войне становилась центральным звеном в российской национальной идентичности. Однажды российский социолог Лев Гудков сказал мне, что победа в той войне превратилась в идеальный миф, потому что «она освещает своим светом и прошлое, и будущее». Она освещает довоенное прошлое, оправдывая сталинский террор, который предшествовал войне. Она освещает послевоенное прошлое, объясняя, почему Советский Союз превратился в сверхдержаву, и оправдывая тот террор, который последовал после ее окончания. Россия стремится вернуть себе статус сверхдержавы, и нарратив о победе во Второй мировой войне оправдывает это ее желание.
Лидеры, чья легитимность основана на обещании снова сделать их страны великими, очевидно, имеют все основания опираться на те же исходные точки. В апреле, во время встречи с небольшой группой ветеранов Второй мировой войны Дональду Трампу продемонстрировали новую военную форму, которая представляет собой решительное отступление от традиций военной формы последних 60 лет и является практически точной копией формы времен Второй войны. Издание Times отметило, что армия хотела обратиться к последней войне, в которой она сражалась при полной поддержке общественности и победила. Комментируя новую военную форму, Трамп заверил аудиторию, что она не была дешевой: «Если вы думаете, что та форма была дешевой, то она была дорогой. Она была очень дорогой. Но она была нужна, и мы ее получили».
Этот комментарий касательно стоимости вполне соответствует регулярным заявлениям Трампа о том, что его администрация старается вернуть мощь и уважение к вооруженным силам после (воображаемого) пренебрежения со стороны прежних администраций. «Мы восстанавливаем наши вооруженные силы так, как не делали этого прежде, — сказал он на встрече с ветеранами. — Новейшие истребители. Новейшие корабли всех типов. В распоряжении каждого солдата лучшее оборудование. Армия даже получает новую форму».
Есть нечто пугающее в том, как Трамп и Путин заявляют, что они стараются восстановить славу победы во Второй мировой войне теперь, когда в западном мире понимание войны, по всей видимости, постепенно разрушается. Это понимание определяло европейскую политику в течение 70 лет. Дело не только в том, что она способствовала созданию единой Европы.
Дело в том, что Вторая мировая война показала человечеству, на что оно способно. Как и тоталитаризм, Холокост стал феноменом 20 века — результатом сочетания человеческой жестокости и современных технологий. После этой войны тем обществам, которые выбрали демократию, пришлось решать вопрос со своим потенциалом к разрушению. После той войны различные страны сочинили каждая свою историю. История Германии сводилась к тому, что, в сущности, она опустилась на самое дно своей национальной души и что она должна бороться, чтобы больше такого не допустить. Те страны, которые были оккупированы нацистами, превозносили идею сопротивления и старались умалить роль коллаборационистов.
Швеция, которая во время войны сохраняла нейтралитет, сконцентрировалась на том единственном прекрасном поступке, который она совершила: она приняла почти 200 тысяч беженцев, включая датских евреев, бежавших от нацистов. Эти истории повлияли на политические идентичности и на поведение многих европейских стран. Германия проводила политику денацификации и объявила отрицание Холокоста преступлением. Швеция представила себя в качестве гуманитарной сверхдержавы и безопасным убежищем для беженцев.
В тех странах, которые союзники передали Советскому Союзу, история была иной — и она была проще: никакого Холокоста не было. Детям в странах советского блока внушали, что нацистские концлагеря были для «антифашистов». Книги об истреблении евреев были запрещены. Поскольку Холокост полностью отсутствовал в советской историографии, более полное понимание потенциала человечества к разрушению не повлияло на нарративы в этих странах. Потому что эта идея сама по себе стала бы настоящей проблемой для тоталитаризма.
Последние несколько лет, когда политика изоляционизма, ностальгии и недовольства начала приносить победы на выборах по всей Европе, эти послевоенные истории постепенно стали распадаться на части. Швеция столкнулась с внезапной реакцией на свою политику приема беженцев. Ультраправая партия в Германии стала попросту отмахиваться от упоминаний о сложном историческом наследии страны. А ассоциации с нацистским прошлым больше не являются приговором для политических партий.
Реальность, стоящая за такой трансформацией — или даже отрицанием — уроков Второй мировой войны, заключается в том, что людей, которые помнят ту войну, в живых осталось очень мало. Их историю перекраивают — с невероятной скоростью — превращая ее из самой мрачной страницы в истории человечества в историю славы или как минимум воюющих армий. Вместо того чтобы служить предостережением, Вторая мировая война становится источником ностальгии по величию. Америке всегда была доступна роскошь вспоминать Вторую мировую войну как свой величайший триумф, однако в ее нарративе всегда присутствовал Холокост — как минимум как предостережение против антисемитизма — и в этом смысле американский взгляд на историю радикальным образом отличается от российского. Однако Трамп пытается использовать эту войну в рамках своей политики «Снова сделаем Америку великой», и в этом смысле он мало чем отличается от Путина.
Между тем человечество приближается к следующей катастрофе. Изменение климата — это тоже следствие нашего безграничного бездушия в процессе использования такого мощного оружия, как технологии. Неслучайно, и Трамп, и Путин не только возвеличивают военный триумф во Второй мировой войне, но и в одинаковой мере пренебрежительно относятся к политике в области климата. Сознательная слепота в отношении нашего разрушительного потенциала является неотъемлемой частью стремления возвеличить прошлое и пренебрежительного отношения к будущему — выражается ли оно в выборе формы, в одержимости идеей восстановления военной мощи или в отрицании того, что наши действия убивают планету.
© AP Photo, Pavel GolovkinЕсть нечто пугающее в том, как Трамп и Путин заявляют, что стараются восстановить славу победы во Второй мировой войне, заявляет журналистка Маша Гессен. В статье выдвигается утверждение, что значение праздника усилилось при нынешнем президенте РФ. Журналистка проводит параллель с президентом США, который, по ее словам, всеми силами старается вернуть уважение к вооруженным силам Америки.По меркам последних десяти лет празднования Дня Победы в Москве в этом году оказались довольно сдержанными. Владимир Путин встретился с группой ветеранов Великой отечественной войны — тех четырех лет (так в тексте прим.ред.) Второй мировой войны, когда Советский Союз воевал с Германией — и поднял тост за великую победу. Президента России нельзя назвать большим любителем спиртного, и этот его жест стал свидетельством значимости мероприятия. Кроме того, Путин принял участие в демонстрации, на которую люди пришли с портретами своих родственников, сражавшихся в той войне, — президент держал в руках портрет своего отца — и присутствовал на параде на Красной площади. В параде приняли участие 13 тысяч военнослужащих, однако воздушную часть парада пришлось отменить из-за неблагоприятных погодных условий. Парад был весьма впечатляющим, но все же не более впечатляющим, чем парады последних нескольких лет. День Победы — это, несомненно, самый важный, самый празднуемый и самый политически окрашенный праздник в России. Этот день не отмечали несколько лет после окончания Второй мировой войны, в которой Советский Союз потерял 27 миллионов человек. Он превратился в праздник только спустя 17 лет, и, по мере того как СССР все активнее вел свои гораздо менее оправданные битвы за границей, значение этого праздника росло. После распада СССР Россия перестала отмечать День Победы военным парадом. Демонстрация военной мощи возобновилась в 1999 году — в том же году войска НАТО во главе с США провели бомбовую кампанию в Югославии Слободана Милошевича. При Путине значение этого праздника стремительно выросло. За несколько месяцев до дня победы россияне начинают носить — на одежде, на сумках — и привязывать к автомобилям черно-оранжевые ленточки, которые должны напоминать о военных орденах времен Второй мировой войны. В этом году в Москве перед Останкинской башней — самым высоким свободно стоящим строением в Европе — развернули гигантскую георгиевскую ленту площадью более двух тысяч квадратных метров. День Победы — это праздник превосходной степени. Значение этой даты росло по мере того, как победа Советского Союза во Второй мировой войне становилась центральным звеном в российской национальной идентичности. Однажды российский социолог Лев Гудков сказал мне, что победа в той войне превратилась в идеальный миф, потому что «она освещает своим светом и прошлое, и будущее». Она освещает довоенное прошлое, оправдывая сталинский террор, который предшествовал войне. Она освещает послевоенное прошлое, объясняя, почему Советский Союз превратился в сверхдержаву, и оправдывая тот террор, который последовал после ее окончания. Россия стремится вернуть себе статус сверхдержавы, и нарратив о победе во Второй мировой войне оправдывает это ее желание. Лидеры, чья легитимность основана на обещании снова сделать их страны великими, очевидно, имеют все основания опираться на те же исходные точки. В апреле, во время встречи с небольшой группой ветеранов Второй мировой войны Дональду Трампу продемонстрировали новую военную форму, которая представляет собой решительное отступление от традиций военной формы последних 60 лет и является практически точной копией формы времен Второй войны. Издание Times отметило, что армия хотела обратиться к последней войне, в которой она сражалась при полной поддержке общественности и победила. Комментируя новую военную форму, Трамп заверил аудиторию, что она не была дешевой: «Если вы думаете, что та форма была дешевой, то она была дорогой. Она была очень дорогой. Но она была нужна, и мы ее получили». Этот комментарий касательно стоимости вполне соответствует регулярным заявлениям Трампа о том, что его администрация старается вернуть мощь и уважение к вооруженным силам после (воображаемого) пренебрежения со стороны прежних администраций. «Мы восстанавливаем наши вооруженные силы так, как не делали этого прежде, — сказал он на встрече с ветеранами. — Новейшие истребители. Новейшие корабли всех типов. В распоряжении каждого солдата лучшее оборудование. Армия даже получает новую форму». Есть нечто пугающее в том, как Трамп и Путин заявляют, что они стараются восстановить славу победы во Второй мировой войне теперь, когда в западном мире понимание войны, по всей видимости, постепенно разрушается. Это понимание определяло европейскую политику в течение 70 лет. Дело не только в том, что она способствовала созданию единой Европы. Дело в том, что Вторая мировая война показала человечеству, на что оно способно. Как и тоталитаризм, Холокост стал феноменом 20 века — результатом сочетания человеческой жестокости и современных технологий. После этой войны тем обществам, которые выбрали демократию, пришлось решать вопрос со своим потенциалом к разрушению. После той войны различные страны сочинили каждая свою историю. История Германии сводилась к тому, что, в сущности, она опустилась на самое дно своей национальной души и что она должна бороться, чтобы больше такого не допустить. Те страны, которые были оккупированы нацистами, превозносили идею сопротивления и старались умалить роль коллаборационистов. Швеция, которая во время войны сохраняла нейтралитет, сконцентрировалась на том единственном прекрасном поступке, который она совершила: она приняла почти 200 тысяч беженцев, включая датских евреев, бежавших от нацистов. Эти истории повлияли на политические идентичности и на поведение многих европейских стран. Германия проводила политику денацификации и объявила отрицание Холокоста преступлением. Швеция представила себя в качестве гуманитарной сверхдержавы и безопасным убежищем для беженцев. В тех странах, которые союзники передали Советскому Союзу, история была иной — и она была проще: никакого Холокоста не было. Детям в странах советского блока внушали, что нацистские концлагеря были для «антифашистов». Книги об истреблении евреев были запрещены. Поскольку Холокост полностью отсутствовал в советской историографии, более полное понимание потенциала человечества к разрушению не повлияло на нарративы в этих странах. Потому что эта идея сама по себе стала бы настоящей проблемой для тоталитаризма. Последние несколько лет, когда политика изоляционизма, ностальгии и недовольства начала приносить победы на выборах по всей Европе, эти послевоенные истории постепенно стали распадаться на части. Швеция столкнулась с внезапной реакцией на свою политику приема беженцев. Ультраправая партия в Германии стала попросту отмахиваться от упоминаний о сложном историческом наследии страны. А ассоциации с нацистским прошлым больше не являются приговором для политических партий. Реальность, стоящая за такой трансформацией — или даже отрицанием — уроков Второй мировой войны, заключается в том, что людей, которые помнят ту войну, в живых осталось очень мало. Их историю перекраивают — с невероятной скоростью — превращая ее из самой мрачной страницы в истории человечества в историю славы или как минимум воюющих армий. Вместо того чтобы служить предостережением, Вторая мировая война становится источником ностальгии по величию. Америке всегда была доступна роскошь вспоминать Вторую мировую войну как свой величайший триумф, однако в ее нарративе всегда присутствовал Холокост — как минимум как предостережение против антисемитизма — и в этом смысле американский взгляд на историю радикальным образом отличается от российского. Однако Трамп пытается использовать эту войну в рамках своей политики «Снова сделаем Америку великой», и в этом смысле он мало чем отличается от Путина. Между тем человечество приближается к следующей катастрофе. Изменение климата — это тоже следствие нашего безграничного бездушия в процессе использования такого мощного оружия, как технологии. Неслучайно, и Трамп, и Путин не только возвеличивают военный триумф во Второй мировой войне, но и в одинаковой мере пренебрежительно относятся к политике в области климата. Сознательная слепота в отношении нашего разрушительного потенциала является неотъемлемой частью стремления возвеличить прошлое и пренебрежительного отношения к будущему — выражается ли оно в выборе формы, в одержимости идеей восстановления военной мощи или в отрицании того, что наши действия убивают планету.
Комментарии (0)