СМИ

Правда, что западный мир разваливается, а Россия крепнет? Если верить книге Гленна Дисена (Glenn Diesen) «Упадок западной цивилизации и возрождение России» (2018), то да. Пусть такой вывод кому-то и покажется неожиданным, но он не нов и уже в XIX веке муссировался в кругах русских националистов. Однако, перефразируя крылатую фразу Марка Твена (Mark Twain) о собственной кончине, мы можем сказать, что сообщение о гибели западного мира — будь то в XIX веке или сегодня — «сильно преувеличено».

По мнению Дисена, «геоэкономические предпосылки господства Запада», которое длилось последние 500 лет, заканчиваются, — а происходит это потому, что Запад переоценил индивидуальное, рациональное, беспристрастное и обусловленное общественным договором в ущерб коллективному, которое ставит превыше всего иррациональное, инстинктивное и духовное. («С принятием либерализма и рационализма западная цивилизация процветала, но при этом сама обрекла себя на упадок, осознав себя исключительно через призму этих ценностей».) В ответ на этот сдвиг и возник западный правый популизм, подстрекаемый презрением к глобализации и массовой иммиграции и поощряемый такими политиками, как Дональд Трамп (Donald Trump) в США и Марин Ле Пен (Marine Le Pen) во Франции.

Современные беды Запада, пишет Дисен, подстегнул и постмодернизм в культуре и политике: «Отбросив традиционные самосознания, культуры, нации, религии, семейственность, вопросы пола и саму цивилизацию как случайные переменные, он порождает лишь разрушительный нигилизм. <…> Под воздействием культурного и морального релятивизма терпимость искажается и развращается», — пишет он. Дизен также считает, что политика, замешанная на самосознании, затмила идеалы «плавильного котла» — ему на смену пришла «салатница»*.

В отличие от историка Карла Деглера (Carl Degler), который модель «салатницы» воспринимал положительно, приписывая ей разнообразие и плюрализм, Дисен видит в ней исключительно «общественные разногласия», «позирование в роли жертвы» и стремление к уравниловке вместо равных возможностей. Акцент на «ответственности перед подгруппами населения» в угоду лояльности государству «подрывает верховенство закона, легитимность правительства и саму демократию как форму правления».

Ругая политику, основанную на этнической, религиозной, языковой принадлежности, Дисен упускает из виду, что она «берет свое начало от самого основания Республики, пусть и под другими названиями», как отмечает Джилл Лепор (Jill Lepore, профессор американской истории Нью-Йоркского университета, постоянный автор журнала «Нью-йоркер», прим. редакции). «Расовая политика рабовладельцев и, позднее, ку-клукс-клановцев и сторонников жесткой иммиграционной политики стала ответом на многолетнюю борьбу — за отмену рабства, эмансипацию и гражданские права», — пишет она. Хотя, по мнению Лепор, расовую политику последних десятилетий и можно упрекнуть в размывании «рузвельтовского либерализма», упрощенческая критика Дисена лишена перспективы, не берет в расчет нюансы и явно недооценивает достоинства плюрализма.

Далее Дисен утверждает, что разложение Запада ускорилось после окончания холодной войны. С убыстрением глобализации и распространением новых технологий, «сосредоточенных на коммуникации, автоматизации и робототехнике», растет неравенство и «утрачивается элементарная вежливость». Заодно нарастают политическая поляризация и иммиграция, а с ними и враждебность по отношению к иммигрантам.

Он также считает, что Россия, напротив, поднимается — отчасти потому, что «переместилась в сердце Евразии», что позволило ей снизить зависимость от Запада, «одновременно увеличивая зависимость других от России». Но еще и потому, что она сбалансировала «экономическое развитие, культуру и традиции для решения врожденных и непреходящих проблем, заложенных в самой человеческой природе», а также для «сохранения особого самосознания в стремительно глобализирующемся мире».

Хотя мыслителей-русофилов XIX века он поминает разве что вскользь, взгляды Дисена во многом перекликаются с их взглядами. Многие из них, включая Достоевского, считали, что Запад (под которым обычно подразумевалась Западная Европа и США) переоценил рационализм, индивидуализм и зарабатывание денег. Россия же, наоборот, более духовна и ценит нерациональные элементы и дух общинности и соборности.

В середине XIX века историк Михаил Погодин писал, что США «не государство, а торговая компания». По его мнению, они «заботятся исключительно о прибыли» и «вряд ли когда-нибудь cподобятся на что-то великое». В своей книге «Россия и Европа» (1869) ботаник Николай Данилевский утверждал, что универсальных ценностей не существует, что европейская цивилизация не единственная, что есть и другие, и что Европа и Россия принадлежат к разным историко-культурным типам. Он полагал, что Западная Европа загнивает, а к будущему мир поведет зарождающаяся панславянская цивилизация во главе с Россией.

В своих «Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863) Достоевский критиковал Запад за индивидуализм и материализм. Позже, в своей речи 1880 года о русском поэте Пушкине, он предположил, что Россия поможет Западу восстановить духовный стержень общества.

Дисен утверждает, что Россия предлагает нечто подобное и в наши дни. Он спрашивает: «Приведет ли упадок Запада к полному его исчезновению как цивилизации? Или ему поможет Россия, влив свежую струю в его традиционность и духовность?». В своем обращении в декабре 2013 года президент Путин заявил, что сегодня во многих странах «пересматриваются нормы морали и нравственности» и «стираются национальные традиции и различия наций и культур». По его словам, этот процесс сопровождается «обязательным признанием равноценности добра и зла, противоположных по смыслу понятий».

Вскоре после этой речи, отмечает Дисен, американский консерватор Пэт Бьюкенен (Pat Buchanan, многолетний идеолог правого крыла Республиканской партии, прим. редакции) написал статью «Путин, что, один из нас?» Бьюкенен счел, что «в своей роли защитника традиционных ценностей» Путин весьма созвучен американским консерваторам. Он добавил: «Как утверждает Путин, народы всего мира поддерживают Россию в „защите традиционных ценностей" от „так называемой толерантности", которую он назвал „бесполой и бесплодной"». «Путин не ошибается, утверждая, что говорит от имени значительной части человечества», — заключил он. Позже обозреватель Уильям Пфафф (William Pfaff) обнаружил «поразительное формальное сходство» между замыслами Путина в отношении России и амбициями американских неоконсерваторов.

По мнению Дисена, разворот России к западным «популистам» консервативного толка строится на ее «смелом и непримиримом стремлении сохранить традиции, национальную культуру, христианское наследие, национальную самобытность и семейственность». Помимо Трампа в США и Ле Пен во Франции, автор упоминает и других лидеров, а также западные партии, которые, как правило, «в значительной степени сочувствуют России и высказывают некую убежденность в общем деле». В эту группу входят Партия независимости Соединенного Королевства, выступающая за Брексит, партия «Альтернатива для Германии» и правые популисты, пришедшие к власти в Венгрии, Польше, Чехии и Австрии. В интервью в конце 2018 года Дисен повторил эту точку зрения, увидев в России защитника традиционных ценностей: «Россия вернулась к своей докоммунистической роли — страны номер один для классических консерваторов Запада».

Однако как бы русские националисты XIX века ни предрекали Западу упадок, на самом Западе в него мало кто верил — во всяком случае, до Первой мировой войны. До 1914 года девять западноевропейских стран контролировали четыре пятых земного шара и даже больше. Расширяли свои владения и США, аннексировав Пуэрто-Рико, Филиппины и Гуам и сделав Кубу своим протекторатом. В своих мемуарах «Вчерашний день» австриец Стефан Цвейг (Stefan Zweig), напротив, описал широко распространенную в конце XIX века веру в прогресс — например, появились электричество, телефон и автомобиль, улучшилась гигиена и медицина, расширились избирательное право и сфера правосудия, бедность сократилась, и даже забрезжила надежда на безопасность и мир во всем мире.

Первая мировая война, однако, от этого оптимизма не оставила и следа. Война, которую многие сочли бессмысленной, отправила на тот свет 15 миллионов европейцев — как солдат, так и мирных граждан. Франция вернула себе часть земель, ранее проигранных Германии во Франко-прусской войне 1870-1871 годов, но за эти приобретения заплатили жизнями трое из десяти французов в возрасте от 18 до 28 лет. Мирные договоры, положившие конец войне, многих не устраивали. Особенно в Германии, где вскоре к власти пришел Гитлер. Одно название труда немецкого философа Освальда Шпенглера (Oswald Spengler) «Закат Европы» (1918-1922, также известна как «Закат Западного мира») можно считать одним из признаков того, что уверенность Запада пошатнулась.

Взлет коммунизма в России, где Сталин в конце концов сменил Ленина (ум. 1924) на посту вождя нации, рост итальянского фашизма в 1920-х годах, мировая Великая депрессия начала 1930-х годов, Японская агрессия в Маньчжурии, и, наконец, приход Гитлера к власти в 1933 году — все это еще больше подорвало веру Запада в прогресс. Великая депрессия обеспечила приток новых членов в коммунистические партии по всему западному миру. Да и вообще немало западных интеллектуалов, одураченных советской пропагандой, уверовало, будто у коммунистической России надежд на будущее больше, чем у капиталистического Запада.

Но, как это бывало и раньше, закат Запада оказался временным. С 1933-го по 1945 годы президент Франклин Рузвельт (Franklin Roosevelt) вывел США из депрессии и возглавил коалицию держав, которая победили Германию, Японию и другие страны. В 1955 году британский философ Исайя Берлин (Isaiah Berlin), один из самых проницательных умов ХХ века, высказался о 1930-х годах так: «Настырная пропаганда тех лет твердила, что гуманизм, либерализм и демократические силы разгромлены, и что выбирать придется между двумя безрадостными крайностями — коммунизмом и фашизмом. <…> Единственным лучом света в этом мраке оставалась администрация Рузвельта и ее Новый курс. Пока в демократическом мире царили слабость и отчаяние, Рузвельт излучал уверенность и силу. <…> Пример Рузвельта укрепил демократию повсеместно».

Если сравнить сегодняшний день с концом 1932 года, когда тьма депрессии сгустилась сильнее всего, трудно поверить, что западному миру сейчас еще хуже, чем тогда. Может ли величайшей надеждой на будущее считаться ведомая оппортунистом Путиным Россия в союзе с консерваторами, которые лебезят перед Трампом? Породит ли когда-нибудь Запад нового лидера калибра Франклина Рузвельта? Можно ли добиться успеха, не укрепляя ценности, некогда снискавшие Западу его величие — такие, как свобода, демократия, равенство, социальная справедливость и терпимость?

История показала нам достаточно зигзагов, взлетов и падений, успехов и неудач, чтобы с уверенностью предсказывать будущее. Русский эмигрант XIX века Александр Герцен оказался ближе к истине, чем Данилевский, Шпенглер, Дисен и другие самопровозглашенные провидцы. В своем эссе о социалисте-утописте Роберте Оуэне (Robert Owen) Герцен писал: «Ни природа, ни история никуда не идут, и потому готовы идти всюду, куда им укажут, если это возможно, то есть если ничего не мешает. <…> Не имея ни программы, ни заданной темы, ни неминуемой развязки, растрепанная импровизация истории готова идти с каждым. <…> Возможностей, эпизодов, открытий в ней и в природе дремлет бездна на всяком шагу».

Уолтер Мосс — почетный профессор истории Университета Восточного Мичигана. В своей последней книге «Лицом к лицу со страхом: как досмеяться до мудрости» (In the Face of Fear: Laughing All the Way to Wisdom, 2019) он рассматривает юмор с исторической перспективы.

_____________________________

* Разные модели общественного развития; при первой разные этнические группы сплавляются в единую нацию, при второй — сохраняют свою самобытность. Первая характерна для США ХХ века, вторая — для США эпохи мультикультурализма.