СМИ

В Азербайджане происходит явная исламизация социального протеста. И это очень опасно. Самая экономически сильная страна Южного Кавказа может свалиться в яму долгосрочной нестабильности. Баку и сейчас сложный партнер для Мос­квы, а вскоре отношения с Россией рискуют стать и вовсе непредсказуемыми. Обозреватель «Совершенно секретно» разбирался в ситуации.

Люди с арматурой и ножами в руках стремительно бегут по площади в сторону машин и автобусов полиции. Полицейские недвусмысленно дают понять, что откроют огонь на поражение, но не успевают этого сделать – молодчики с арматурой успевают добежать к правоохранителям и начинают их жестоко избивать, отчаянно, до смерти.

Несколькими днями позже, уже после разгрома «гянджинского восстания», портреты двух погибших полицейских, полковника и подполковника, в стране повсюду, на экранах телевизоров, в Интернете, на улицах. Президент Азербайджана Ильхам Алиев посмертно награждает убитых званием Героев страны.

Эти беспорядки в Гяндже, втором по величине городе Азербайджана, получились не столько массовыми, сколько жестокими и кровавыми.

Все началось 3 июля этого года, когда религиозный радикал Юнус Сафаров попытался убить мэра Гянджи Эльмара Велиева. Пуля попала в охранника, который позже скончался. Сам городской голова не пострадал.

Удивительно для азербайджанских реалий, но вслед за этим событием и последующим задержанием преступника последовала кампания поддержки Сафарова: на улицы города вышли почти двести человек, против которых бросили полицию. В этих столкновениях и погибли двое правоохранителей. Число задержанных в ходе волнений уже подбирается к сотне.

Волна насилия могла повториться в Сумгаите, другом крупном городе страны, который широко известен антиармянскими погромами в конце 80-х годов прошлого века. Но в этом случае правоохранители работали в опережающем режиме, мониторили социальные сети, где анонимные пользователи призывали жителей города выйти на улицы. Прислушались к провокаторам единицы, но и здесь было около десяти задержанных.

КТО И ПОЧЕМУ СТРЕЛЯЛ В МЭРА ГЯНДЖИ

Сафаров, стрелявший в мэра Гянджи, – интересная личность. Гражданин России, получивший религиозное образование в иранском университете в Куме, крупнейшем центре шиитов – здесь находятся резиденции иранских аятолл. Воевал в Сирии, но на стороне правительственных сил. Иранская позиция в сирийском кризисе вообще близка к российской, и сторонники ИГИЛ (деятельность организации запрещена на территории РФ), пока существовало это квазиобразование, в Иране всегда находились в глубоком подполье. Иранские мусульмане, как и азербайджанские, в основном шииты. А широкая группа антиправительственных сил в Сирии представлена последователями других религиозных течений в исламе. Затем Сафаров вернулся из Сирии сначала в Иран, а потом – в Азербайджан, в Гянджу.

На севере Ирана, и не только на севере, исторически сложился огромный по своим размерам и численности азербайд­жанский кластер – в Южном Азербайджане, входящем в состав Ирана, азербайджанцев почти втрое больше, чем в самом Азербайджане. До 30 млн человек, более трети населения страны.

Имеется здесь и религиозная, настоянная на ценностях иранской культуры, оппозиция светскому укладу жизни независимого Азербайджана. Здесь много радикализованных религиозных активистов, сложилась среда, в которой сформировался Сафаров.

СОЦИАЛЬНЫЙ ПРОТЕСТ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В РЕЛИГИОЗНЫЙ

По своей культуре и организации жизни Азербайджан и Иран очень разные страны. Режим аятолл и подчеркнуто светский характер государственного устройства Азербайджана – вещи абсолютно разные и малосовместимые. Более того, власти бывшей республики СССР в принципе с подозрением относятся к религиозной активности и всячески подавляют точки роста исламского сознания. И такая политика, как мы можем сегодня судить, дала свои результаты. В Азербайджане не было многолетнего открытого противостояния между государством и частью исламских общин, как в соседнем российском Дагестане. Тем более что в прошлом десятилетии на востоке Кавказа происходил конфликт, по сути, цивилизационного порядка, когда модель исламской организации жизни, то, что несколько обобщенно называют «жизнь по шариату», начала претендовать на культурное пространство светской жизни многоукладного российского общества. Широкие массы людей, в первую очередь в Дагестане, воспринимали модель жизни, основанную на глубокой религиозности культуры, как альтернативу светскому укладу жизни. Этот уклад, в свою очередь, пребывал в глубоком кризисе, выращивал коррупцию, социальное расслоение и деградацию нравственных устоев.

Конечно, всего этого в такой острой форме, как в Дагестане, в Азербайджане не было. Тем не менее Баку жестко подавлял всякие ростки альтернативных взглядов на будущее страны. Свидетельством тому являются события в Нардаране, небольшом курортном поселке на каспийском берегу. В 2015 году власти провели здесь, в месте, которое является духовным центром шиитов Азербайджана, спец­операцию прямо во время дневного намаза. Тогда были задержаны и вывезены в неизвестном направлении лидер движения «Мусульманское единство» Талех Багирзаде, шиитский богослов, и еще несколько человек. Последовали столкновения, в результате которых погибли четверо нардаранцев и двое полицейских.

По итогам конфликта в Нардаране Президент Азербайджана Ильхам Алиев в декабре 2015 года подписал закон о запрете на деятельность организаций, распространяющих радикальные религиозные идеи. Этот закон открывает широкие возможности для властей в проведении спецопераций, временном блокировании целых территорий.

Характерно в нардаранском сюжете то, что конфликты населения с властями там происходили с 2002 года. И протест постепенно перетекал из сугубо социального, с требованиями ремонта дороги и газификации, к религиозному. Уже в 2010 году Нардаран выступил с требованиями об отмене запрета на ношение хиджаба.

Поэтапная трансформация социального протеста в религиозный – основной стержень общественно-политического недовольства в Азербайджане. Эта же начинка была и у июльских событий в Гяндже.

НЕПРЕОДОЛИМЫЕ РАЗЛИЧИЯ МЕЖДУ ЮГОМ И СЕВЕРОМ

В Южном, иранском, Азербайджане, уже достаточно давно оформилась религиозная, шиитская, оппозиция миропорядку современного независимого Азербайджана. Культурные различия между двумя частями этноса, разделенного азербайджанско-иранской границей на две неравные части, очень велики.

Экономическое положение северных азербайджанцев всегда было лучше, чем у южных собратьев. Но их социальная культура и образ жизни вызывают у южан отторжение. Когда в 1991 году открылись границы и люди наконец получили возможность увидеть своих соотечественников, с которыми не могли поддерживать связь на протяжении почти всего прошлого века, их взору открылась постсоветская территория со всеми сопутствующими атрибутами жизни и ценностями, совсем не разделяемыми глубоко религиозными южанами.

Многочисленные источники (и иранские, и азербайджанские писатели и журналисты) отмечали впоследствии, что после бума общения между северянами и южанами в начале 90-х годов прошлого столетия происходило постепенное охлаждение чувств. Река Аракс, по которой проходит граница двух стран, не стала формальной границей внутри одного большого азербайджанского мира. Север и юг исторического Азербайджана как были, так и остались пространствами, живущими в разных эпохах и разными ценностями. Объединения не произошло.

При этом позиция официального Тегерана в дальнейшем оказала влияние на сокращение интенсивности контактов по обе стороны границы. Иран с некоторой опаской отнесся к процессу азербайджанского единения, опасаясь сепаратизма на севере страны, компактно населенном азербайджанцами. Тегеран и в карабахском конфликте не прямо и открыто, но достаточно четко поддержал армянскую сторону, что обострило отношения между странами.

Сейчас Иран – крупный политический и деловой партнер Еревана. В аэропорт армянской столицы Звартноц рейсы из Тегерана прилетают с той же интенсивностью, что и из Москвы.

Никаких проектов на иранском юге большого Азербайджана, которые бы подразумевали смену цивилизационной парадигмы независимого азербайд-жанского государства, никогда не было. Но религиозная оппозиция возникла и очень сильно укрепилась. К ней присоединилось значительное число духовных лидеров и просто верующих азербайд­жанцев, которые оказались в подполье у себя на родине. Неформальным лидером принято считать Тохида Ибрагимбейли, гянджинского муллу, которого ожидает тюрьма в случае возвращения домой. Деятельность этих людей включает в себя не только религиозное, но и политическое просвещение, организацию медийных кампаний по дискредитации официального Баку, вербовку членов религиозных общин, и в Иране никак не преследуется.

Стрелок Сафаров из Гянджи – тоже человек этого круга. Он не только учился в Куме, он позже был отправлен Тохидом Ибрагимбейли вместе с группой единомышленников в Дамаск, где они воевали на стороне Асада. После войны оба вернулись домой, но не на север, а на юг. Можно предвидеть усиление их активности в направлении северной части своей родины. Они не вынашивают никаких объединительных идей, не являются и носителями амбициозных проектов «Великого Азербайджана». У ушедших поколений пассионариев прошлого века лидерами были гуманитарии, лелеявшие ценности этнической культуры. А нынешние религиозные пассионарии отстаивают противоположные по духу идеи исламской глобализации.

СОВРЕМЕННЫЙ АЗЕРБАЙДЖАНСКИЙ ФЕОДАЛИЗМ

Замысел «гянджинского стрелка» Сафарова был очень наивен: он надеялся, убив мэра Гянджи, поднять волну протеста всеазербайджанского масштаба и устроить исламскую революцию в стране. Организаторов религиозного протеста интересует радикальная перестройка культуры и образа жизни светской страны.

Почва для этого теперь более благодатная, чем десять лет назад. Но серьезной социальной опоры в глубоко светской стране у исламских радикалов быть не может. Поэтому исламисты решительно и яростно попытались оседлать социальный протест. И в перспективе у них может получиться стать лидерами революции. Почва для массового недовольства в Азербайджане есть. И речь не только об экономическом положении людей. Общество откровенно раздражают особенности социальной культуры, выросшей за годы независимости Азербайджана.

Баку производит противоречивое впечатление. Современный, богатый и красивый город, с жизнью, пропитанной коррупцией, почитанием богатства и власти. Гремучая смесь противоположных по своему духу ценностей. С одной стороны, за Баку тянется шлейф постсоветской провинции. Но на него наслаивается динамика и предприимчивость тюркского мира при совершенно неофеодальных прак­тиках взаимоотношений элитных групп с обществом.

В этой связи история гянджинского мэра Эльмара Велиева как раз очень показательна. Велиев – хозяин Гянджи. Человек, без разрешения которого в городе не может быть построен ни один дом. Он известен как деспот, но он здесь власть. Неожиданная публичная поддержка террориста, пусть даже со стороны всего лишь двух сотен человек, – свидетельство глубочайшего неприятия горожанами власти, наглого поведения тех, кто ее прибрал к рукам.

Современный Азербайджан – совокупность не лучших практик постсоветского фео­дализма. В городах и районах страны ресурсами распоряжается властно-криминальная иерархия. Глава территории – ее полновластный хозяин. Все принадлежит кругу приближенных, в который входят силовики, руководители налоговых органов, судьи, собственники бизнес-ресурсов.

Этот же круг полностью монополизировал и силовой ресурс. Столкновение рядового человека с системой грозит самыми неприятными последствиями и, естественно, вне правового поля. Общество и власть находятся как бы в разных временных пластах: население ориентировано на форматы жизни, близкие скорее к странам Восточной Европы или к Турции, а власть отчаянно исповедует феодализм. Это противоречие просто так не разрешить, и давление протеста будет накапливаться. В Азербайджане может рвануть. Вопрос – когда.

ДЕСТАБИЛИЗАЦИЯ АЗЕРБАЙДЖАНА ОПАСНА

Азербайджан – мощнейшая и наиболее развитая страна Южного Кавказа. Страна проблемная, хотя бы в связи с неурегулированным конфликтом вокруг Нагорного Карабаха. На фоне заявляемой готовности воевать за Карабах стратегически потенциал Баку начинает превышать потенциал Еревана. Показателен демографический ресурс. Азербайджан – 10-миллионная страна со значительной долей молодого населения, осознающего, что социальные лифты не работают. Избыток таких людей, их энергия, часто используются как фактор, который позволяет надеяться на успех военных кампаний.

Армения, напротив, переживает катастрофическую депопуляцию. Конечно, далеко не все в войне решает демографический ресурс, но силовой конфликт вполне реален, в отличие от тех же Абхазии и Южной Осетии, где вероятность войны в последующие десятилетия можно исключить.

Также очевидно, что Баку, в случае если протест вырастет до опасных для системы масштабов, неизбежно переориентирует его на внешнего врага. В широком смысле Азербайджану даже выгодно будет начать новую войну. Только не сейчас, когда протест не вызрел, а позже, может быть через 5-7 лет, когда необходимо будет обезопасить устоявшийся феодальный уклад от общества.

Ни Иран, ни Россия, ни другие соседи Азербайджана не ведут в стране системных действий в своих интересах. Баку имеет репутацию крепкого режима, с тяжелым характером. Но за исключением локальных сюжетов наподобие нардаранского, внутриполитическая ситуация здесь за годы независимости не вызывала никаких тревог. Так же как по естественным причинам – здесь диктатура, не было никакой открытой политической конкуренции и сил, которые могли бы предложить свое партнерство внешним силам для реализации их интересов в стране.

Вместе с тем усиление внутриполитических противостояний, рост социального недовольства, внутренний и внешний конфликт вокруг Карабаха будут иметь непредсказуемые последствия для всех соседей страны.

Российско-азербайджанские отношения всегда складывались сложно, во многом из-за активного российско-армянского сотрудничества. Но Россия – страна проживания многомиллионной азербайд­жанской диаспоры. Она не едина в своих политических пристрастиях. В России многие этнические азербайд-жанцы поддерживают существующий на родине режим. Впрочем, хватает среди них и его противников. Важно то, что почти все эти люди выступают за светский проект развития родной страны.

К югу от Азербайджана зреет совершенно иной проект. Да, Иран, как мы уже упоминали, не вел какой-либо повестки во внутренней политике соседа в своих интересах. Но, как показывает практика, азербайджанские исламисты на территории Ирана чувствуют себя в полной безо­пасности.

Поэтому в случае ухудшения положения в Баку Тегеран может сделать ставку на радикалов во внутриполитическом азербайджанском процессе. Иран является стабильным партнером России, но вряд ли он сколько-нибудь зависим от Москвы, чтобы была возможность нейтрализовать все исламистские проекты в азербайд­жанской политике.

Положение усложняет практически полное прекращение войны в Сирии. Пассионарии, в том числе из Азербайджана, прошли хорошую обкатку войной и вернулись в родной регион. В отличие от тех, кто воевал на стороне антиправительственных сил, азербайджанцы работали на Асада. Поэтому многие возвращаются в целости и сохранности и без каких-либо проблем с правоохранительными органами по пути следования домой.

Азербайджан объективно является страной, которая входит в период длительной внутриполитической турбулентности. Режим Алиева крепок, его просто так не поломать. Но бунт зреет, как показывают нам сначала история в Нардаране, а теперь в Гяндже. Действия обеих сторон могут быть жесткими и агрессивными. Усиление внутриполитической нестабильности плохо повлияет на положение в зоне армяно-азербайджанского конфликта. Однако внешние игроки, в данном случае российская сторона, пока никак не исследуют этот назревающий круг проблем. При этом именно Москва обладает широкими возможностями для если не участия, то эффективного мониторинга ситуации в Азербайджане. Российская и азербайджанская диаспоры – те силы, на которые можно было бы опереться, чтобы предотвратить захват Азербайд­жана исламистами. Но, видимо, как обычно, дождемся форс-мажора, а потом будем думать, как тушить пожар.