© РИА Новости, Стрингер | Перейти в фотобанкИнтервью Владимира Зеленского газете The Times of Israel произвело двойственное впечатление. С одной стороны, он дал адекватные комментарии касательно украинской истории и положения дел в стране. С другой — идея построения общей истории, которая не вызывала бы конфликтов, озвученная в ходе интервью, разочаровывает, пишет автор.
Президент считает возможным и даже перспективным построить историю, ориентируясь при этом не на факты, а на общественное мнение.
Впрочем, двойственность для Зеленского и его политики — вторая натура. Как клоун, который одновременно и смеется, и плачет над тем, над чем смеется, Зеленский в одной руке держит голодомор, а в другой — «какую разницу». Возможно, дело в том, что он поставил перед собой титаническую (если не божественную) задачу: всех помирить. Но поскольку он не бог и не титан, а всего лишь шоумен, он видит тот единственный путь, который ему хорошо знаком, — путь вымарывания из публичного пространства всего, что вызывает конфликты.
Зеленский, возможно, досадует, что так вышло. Его избиратель не скрывал и не скрывает, что хотел бы избавиться от конфликта, что он устал от войны и т. п. Поэтому президенту выбирать не приходится: его главная задача — устранить конфликт. Устранить, а не разрешить — не надо путать и, соответственно, обольщаться. Поэтому президент честен, когда предлагает называть улицы именами, которые не вызывают конфликтов, лелеять героев, которые никого не обижают, и то и дело призывает на помощь «какую разницу», как заклинание.
Можно было бы принять вызов Владимира Александровича и попросить набросать десяток-другой имен, которые не вызывают конфликта. А потом разбить его наголову, показав, что даже эти — светлые, казалось бы, — имена вовсе не безупречны при внимательном рассмотрении через лупу истории и, тем более, идеологии. То есть можно, конечно, «пройти по Абрикосовой, свернуть на Виноградную», и так перебрать весь дендрологический справочник. Но если названия улиц — это все же какая-то историко-идеологическая программа, если эти названия призваны говорить о чем-то, напоминать, например, о том, что нас объединяет как страну, как нацию…
Президент Зеленский хотя бы отчасти прав: украинская история находится в самом начале своего пути. Уже нельзя сказать, что ее нет, — как еще десять лет назад говорил патриарх Любомир Гузар в одном из своих интервью, указывая на то, что до сих пор историю Украины писал кто угодно, кроме самих украинцев. Тот факт, что президент Украины на международной арене говорит о голодоморе как геноциде и требует признания этого факта, — свидетельство того, что мы больше не народ без истории. Но наша история все еще не окрепла достаточно, чтобы проявить твердость и равнодушие к политическому заказу.
Тем более что заказ формулируется почти благородно: построить такую историю, которая всем бы подходила и нравилась. Ну, кто от такого откажется?
Можно было бы сыграть роль Капитана Очевидность и напомнить президенту, что история не «строится», не «конструируется» не «переписывается» и даже не «пишется». Она случается — как стихи. И изучается, как набор фактов, независимо от того, нравятся они или нет. История такая, какая она есть. Раздражает? Пейте бром и продолжайте читать учебник.
Украинскую историю постоянно кто-нибудь конструировал, строил, писал и переписывал. Именно последствия отсутствия «суверенной истории» мы расхлебываем последние годы, а возможно, и десятилетия. История — обязательная часть национальной и государственной саморефлексии. Она отвечает на ряд ключевых для нации и государства вопросов — от места пролегания государственных границ до позиций, с которых государство выступает на международной арене. Четкая оценка голодомора и украинского национал-патриотизма, который не является нацизмом, — то, чем козырял перед израильской газетой президент Зеленский, — достижения украинской исторической науки, которые тоже не были (и до сих пор не являются) бесконфликтными.
Любопытно, что у Зеленского достало духу говорить об этом с израильскими журналистами, но когда он появляется перед украинскими телезрителями, его основной месседж разворачивается на 180 градусов и сводится к «какая разница». То есть к призыву оставить те позиции, отбросить те критерии, по которым проводятся государственные границы и по которым легко опознается failed state.
Если вас успокоит, в России то же самое — все страны с непредсказуемым прошлым имеют основания считаться failed state. Не потому, что там нет сильной руки, которая напишет историю и отольет ее в граните. А потому, что ни одна рука, какой бы ловкой, мускулистой или даже железной она ни была, не сумеет переписать то, что однажды было написано и принято как национальная история. Четко очерченная история не является, конечно, таким же необходимым символом государства, как флаг и гимн, но она залегает глубже — она является необходимым фундаментом этого государства. Со всеми ее взлетами и падениями, героизмом и подлостью, успехами и ошибками, величием духа и преступлениями. Инстанция консенсуса, конечно, присутствует. Но сводится не к тому, что считать бывшим, а что не бывшим, кого упоминать, а кого — под сукно. А к тому, как со всем этим жить.
Проблема украинской чувствительности к истории коренится не в том, что во Львове и Харькове разные герои и по-разному воспринимаются одни и те же события. Это миф, который культивирует президент Зеленский, причем с такой уверенностью, что закрадывается подозрение — а сам он не верит ли в этот миф? Проблема в том, что политические мифы у нас до сих пор подменяют историю. Фактам трудно пробиться к умам граждан через толстый-толстый слой мифологии и под аккомпанемент «какой разницы». Во Львове и Харькове не разные герои и не разное отношение — там просто превалируют разные мифы. А истории нет ни там, ни там примерно в равной мере.
История оказывается необязательной категорией — категорией веры, которая, как известно, личное дело. В Голодомор, преступления бандеровцев, геройство Красной Армии и т. д. вы можете верить, а можете не верить. Как в НЛО или в память воды. И, как и любая другая вера, эта не должна быть предметом конфликтов. Верьте себе во что хотите — но чур без драк.
Именно так выглядит программа построения истории от Владимира Зеленского. Это вовсе не программа изучения и доведения до всеобщего сведения исторических фактов, которые до сих пор замалчивались или искажались в политических целях. Это программа преодоления исторических противоречий. Но не рациональным путем — путем изучения и публикации фактов. А путем замалчивания.
Можно было бы посочувствовать Владимиру Александровичу — ему просто не повезло с эпохой. После глобального увлечения будущим, пережитого в эпоху НТР и бэби-бума, мы закономерно качнулись в другую сторону: нас, как никого и никогда раньше, стало волновать прошлое. Это касается не только постимперских палестин, которые спешно достраивают свои национальные проекты. Ревизия истории — Гольфстрим современности. Попробуйте сказать на каких-нибудь гендерных студиях, что какая, мол, разница, что делали белые мужчины с черными женщинами. Убедитесь: Бандера — просто зайчик…
Но проблема президента, конечно, не в том, что ему не повезло с эпохой (страной, народом, соседями, глобусом — нужное подчеркнуть). Он объявил основой своей программы «примирение», а вместо примирения предложил «какую разницу» — огромную фигуру умолчания.
Разница есть. И большая. Попытка просто перескочить через нее на позитивчике, вероятно, понравится телезрителю. Но тот, кто отказывается принимать собственную историю, — из любых, даже самых благих побуждений, — будет подчиняться мифам, которые напишут для него другие.
Нам ли не знать?
© РИА Новости, Стрингер | Перейти в фотобанкИнтервью Владимира Зеленского газете The Times of Israel произвело двойственное впечатление. С одной стороны, он дал адекватные комментарии касательно украинской истории и положения дел в стране. С другой — идея построения общей истории, которая не вызывала бы конфликтов, озвученная в ходе интервью, разочаровывает, пишет автор. Президент считает возможным и даже перспективным построить историю, ориентируясь при этом не на факты, а на общественное мнение. Впрочем, двойственность для Зеленского и его политики — вторая натура. Как клоун, который одновременно и смеется, и плачет над тем, над чем смеется, Зеленский в одной руке держит голодомор, а в другой — «какую разницу». Возможно, дело в том, что он поставил перед собой титаническую (если не божественную) задачу: всех помирить. Но поскольку он не бог и не титан, а всего лишь шоумен, он видит тот единственный путь, который ему хорошо знаком, — путь вымарывания из публичного пространства всего, что вызывает конфликты. Зеленский, возможно, досадует, что так вышло. Его избиратель не скрывал и не скрывает, что хотел бы избавиться от конфликта, что он устал от войны и т. п. Поэтому президенту выбирать не приходится: его главная задача — устранить конфликт. Устранить, а не разрешить — не надо путать и, соответственно, обольщаться. Поэтому президент честен, когда предлагает называть улицы именами, которые не вызывают конфликтов, лелеять героев, которые никого не обижают, и то и дело призывает на помощь «какую разницу», как заклинание. Можно было бы принять вызов Владимира Александровича и попросить набросать десяток-другой имен, которые не вызывают конфликта. А потом разбить его наголову, показав, что даже эти — светлые, казалось бы, — имена вовсе не безупречны при внимательном рассмотрении через лупу истории и, тем более, идеологии. То есть можно, конечно, «пройти по Абрикосовой, свернуть на Виноградную», и так перебрать весь дендрологический справочник. Но если названия улиц — это все же какая-то историко-идеологическая программа, если эти названия призваны говорить о чем-то, напоминать, например, о том, что нас объединяет как страну, как нацию… Президент Зеленский хотя бы отчасти прав: украинская история находится в самом начале своего пути. Уже нельзя сказать, что ее нет, — как еще десять лет назад говорил патриарх Любомир Гузар в одном из своих интервью, указывая на то, что до сих пор историю Украины писал кто угодно, кроме самих украинцев. Тот факт, что президент Украины на международной арене говорит о голодоморе как геноциде и требует признания этого факта, — свидетельство того, что мы больше не народ без истории. Но наша история все еще не окрепла достаточно, чтобы проявить твердость и равнодушие к политическому заказу. Тем более что заказ формулируется почти благородно: построить такую историю, которая всем бы подходила и нравилась. Ну, кто от такого откажется? Можно было бы сыграть роль Капитана Очевидность и напомнить президенту, что история не «строится», не «конструируется» не «переписывается» и даже не «пишется». Она случается — как стихи. И изучается, как набор фактов, независимо от того, нравятся они или нет. История такая, какая она есть. Раздражает? Пейте бром и продолжайте читать учебник. Украинскую историю постоянно кто-нибудь конструировал, строил, писал и переписывал. Именно последствия отсутствия «суверенной истории» мы расхлебываем последние годы, а возможно, и десятилетия. История — обязательная часть национальной и государственной саморефлексии. Она отвечает на ряд ключевых для нации и государства вопросов — от места пролегания государственных границ до позиций, с которых государство выступает на международной арене. Четкая оценка голодомора и украинского национал-патриотизма, который не является нацизмом, — то, чем козырял перед израильской газетой президент Зеленский, — достижения украинской исторической науки, которые тоже не были (и до сих пор не являются) бесконфликтными. Любопытно, что у Зеленского достало духу говорить об этом с израильскими журналистами, но когда он появляется перед украинскими телезрителями, его основной месседж разворачивается на 180 градусов и сводится к «какая разница». То есть к призыву оставить те позиции, отбросить те критерии, по которым проводятся государственные границы и по которым легко опознается failed state. Если вас успокоит, в России то же самое — все страны с непредсказуемым прошлым имеют основания считаться failed state. Не потому, что там нет сильной руки, которая напишет историю и отольет ее в граните. А потому, что ни одна рука, какой бы ловкой, мускулистой или даже железной она ни была, не сумеет переписать то, что однажды было написано и принято как национальная история. Четко очерченная история не является, конечно, таким же необходимым символом государства, как флаг и гимн, но она залегает глубже — она является необходимым фундаментом этого государства. Со всеми ее взлетами и падениями, героизмом и подлостью, успехами и ошибками, величием духа и преступлениями. Инстанция консенсуса, конечно, присутствует. Но сводится не к тому, что считать бывшим, а что не бывшим, кого упоминать, а кого — под сукно. А к тому, как со всем этим жить. Проблема украинской чувствительности к истории коренится не в том, что во Львове и Харькове разные герои и по-разному воспринимаются одни и те же события. Это миф, который культивирует президент Зеленский, причем с такой уверенностью, что закрадывается подозрение — а сам он не верит ли в этот миф? Проблема в том, что политические мифы у нас до сих пор подменяют историю. Фактам трудно пробиться к умам граждан через толстый-толстый слой мифологии и под аккомпанемент «какой разницы». Во Львове и Харькове не разные герои и не разное отношение — там просто превалируют разные мифы. А истории нет ни там, ни там примерно в равной мере. История оказывается необязательной категорией — категорией веры, которая, как известно, личное дело. В Голодомор, преступления бандеровцев, геройство Красной Армии и т. д. вы можете верить, а можете не верить. Как в НЛО или в память воды. И, как и любая другая вера, эта не должна быть предметом конфликтов. Верьте себе во что хотите — но чур без драк. Именно так выглядит программа построения истории от Владимира Зеленского. Это вовсе не программа изучения и доведения до всеобщего сведения исторических фактов, которые до сих пор замалчивались или искажались в политических целях. Это программа преодоления исторических противоречий. Но не рациональным путем — путем изучения и публикации фактов. А путем замалчивания. Можно было бы посочувствовать Владимиру Александровичу — ему просто не повезло с эпохой. После глобального увлечения будущим, пережитого в эпоху НТР и бэби-бума, мы закономерно качнулись в другую сторону: нас, как никого и никогда раньше, стало волновать прошлое. Это касается не только постимперских палестин, которые спешно достраивают свои национальные проекты. Ревизия истории — Гольфстрим современности. Попробуйте сказать на каких-нибудь гендерных студиях, что какая, мол, разница, что делали белые мужчины с черными женщинами. Убедитесь: Бандера — просто зайчик… Но проблема президента, конечно, не в том, что ему не повезло с эпохой (страной, народом, соседями, глобусом — нужное подчеркнуть). Он объявил основой своей программы «примирение», а вместо примирения предложил «какую разницу» — огромную фигуру умолчания. Разница есть. И большая. Попытка просто перескочить через нее на позитивчике, вероятно, понравится телезрителю. Но тот, кто отказывается принимать собственную историю, — из любых, даже самых благих побуждений, — будет подчиняться мифам, которые напишут для него другие. Нам ли не знать?
Комментарии (0)