СМИ

Сегодня слишком смешно. Отчего-то всё время вспоминаю поэта Александра Блока: как он не любил, когда смешно, когда хохот и раскрыты рты. Я нигде не читал об этом, но откуда-то знаю, что не любил. Большевики, стремясь к победе, когда работали — смеялись совсем мало. Ленин, Сталин, Троцкий написали десятки томов — они даже улыбаться себе почти не позволяли в своих сочинениях. Мир был серьёзен. Мир всерьёз требовал от них: измените меня всерьёз. Их оппоненты тоже не слишком смеялись. Хмуро ходила чёрная сотня. Не похохатывали кадеты. Эсеры не прыскали в кулак по поводу и без повода. У Бориса Савинкова ничего смешного нет, у него конь бледный скачет: до смеха ли. Сегодня слишком много весёлого. Это признак нездоровья. Обратите внимание, как работала украинская пропаганда все эти постмайданные годы. Не знаю, кто их научил, но они всё время пересмешничали, кривлялись, хохотали. Похабно пели. Строили рожи. Когда я вспоминаю представительниц их политологического сообщества, обитающих на нашем телевидении: я сразу вижу их улыбки. Они непрестанно улыбаются, во всё лицо, на любую новость, будь то пожар, бомбёжка или убийство. Но я несколько лет жил и работал на Донбассе: я помню, что там, среди местных, всё было всерьёз. На Донбассе почти не распространяли карикатур и демотиваторов, не записывали дурацких роликов, там отсутствовал разговорный блогерский жанр. На фоне хохочущего Киева — Донбасс будто бы выглядел отсталым. Но смех в наши дни куда чаще признак слабости, а то и глупости — а никак не ума. Соседняя несчастная страна теряет колоссальные территории — и хохочет. Орёт, как укушенная. Кривляется. Скачет. У неё что, есть реальные, разумные поводы для смеха? Страна находится во внешнем управлении и торгует собственной землёй — но продолжает хохотать. Комики повсюду, один из комиков даже добирается до кресла президента. Лечиться надо — они хохочут. Что нам напоминает такая прогрессивная, такая европейская Украина? Да, она отчасти напоминает Россию сегодняшнюю и очень сильно напоминает Россию в 90-е. Россия хохотала в те годы. Обвалили империю, по всем окраинам шла гражданская война, на Кавказе вырезали русских, артиллерией разносили целые города, по Москве бродил миллион бомжей и миллион беспризорных — а нация заходилась в припадке смеха. От этого хохота веяло бесовщиной. Иные по сей день желают хохотать. Раскрыть рот и хохотать: ха, ха, ха. Самую большую кассу собирают кинокомедии. Комики — самые популярные люди и в нашей стране. У дурацких видео с некими «приколами» — триллионы просмотров. И, конечно же, у нас очень смешливая либеральная оппозиция. Истерический смех — их стиль. Кто воспитывал детей, помнит минуты, когда малые дети сначала хохочут, потом вдруг начинают рыдать в жесточайшей обиде, а потом снова, без перехода, хохочут. И оппозиция у нас такая же. Лидеры нашей оппозиции будто нарочито ведут себя как артисты разговорного сатирического жанра. Икона протестного движения — Борис Немцов — всё время хохотал и выглядел как стендап-комик. Александр Невзоров — по типу: злой комик. Артемий Троицкий: философски настроенный комик. Навальный — отличный, я говорю без иронии, артист разговорного жанра; он смешно шутит; иногда даже очень смешно. Он настоящий сатирик. Сергей Шнуров — ещё один пламенный и племенной тип сатирика. Шнур — подросшее дитя, которое выучило матерные слова, и громко их выкрикивает, пытаясь удивить взрослых. Но взрослые за каждое матерное слово дают ему по рублю. Он прячет рубли, как делали в старину, за щёку. Приходит домой, сплёвывает в ладонь: скользкие, зато много. Василий Обломов так люб оппозиции, потому что смешит. Это настолько ходовой жанр, что юмористические песни стали сочинять Макаревич и Гребенщиков. Песни первого я не в силах даже цитировать; второй тоскливо поёт про «Вечернего мудозвона». О, как смешно. Я едва не сломал себе лицо, желая засмеяться. Дмитрий Быков похож сразу и на Карабаса-Барабаса, и на нескольких артистов из театра Карабаса-Барабаса. Гудков-старший тоже похож на Карабаса, от которого уже сбежали все артисты. Он смотрит глазами, двигает губами и всё время будто бы находится под водой. Илья Яшин совсем не умеет шутить, зато он похож на Пьеро, которого даже не надо гримировать. Они так выглядят сами, но обожают всех высмеивать; это создаёт какой-то немыслимый эффект. Это как если бы Светлана Алексеевич начала писать юмористические рассказы про Светлану Алексеевич. Но ведь ей не надо писать юмористические рассказы. Она сама по себе юмористический рассказ. Другие, впрочем, пишут. Виктор Шендерович — идеальный тип либерального оппозиционера. Такое ощущение, что он всё время на гастролях. Он на гастролях, и ездит по городам и весям с лекциями про клоунов и шапито. Это — зрелище. Это впечатляет и заставляет задуматься. Профессиональный клоун, проклинающий балаган. Бабченко и Муждабаев однажды поехали в Киев с гастролью, и не смогли вернуться. Нашли себя, нашли себе достойную артистическую работу. Самая смешная реприза Бабченко: «Не скорблю». Номер Бабченко с мнимым убийством Бабченко, и следующий его номер — с попыткой стать гражданином Израиля — это убойные штуки. Такие вещи уже не перешутишь никогда, сколько не старайся. Муждабаев разработал жанр «видео-доноса», внешне очень серьёзный; но только внешне. Чтоб перезагрузиться, на миг закройте глаза и мысленно выведите на арену цирка Аркашу и Айдера. В одном два метра роста, в другом полтора. Просто поставьте их рядом, и все вопросы о реальном предназначении их талантов сразу же снимутся. Я не очень люблю характеризовать оппонентов, используя внешние признаки: это, в сущности, дурно. Но в сегодняшнем разговоре я не в силах сдержаться. Невозможно сдержаться, когда это настолько очевидно. Нашей оппозиции именно поэтому так органично себя чувствовала в 90-е: там было смешно, там хохот, хохоча, хохотал. Посмотрите на комментарии, которые так любят оставлять либеральные оппозиционеры где ни попадя: «шапито», «клоуны», «балаган», «гы-гы». Такое ощущение, что они не комментируют, а представляются. Так старые развратницы всё время кричат о разврате: у них в этом месте (души, а то мало ли, как вы поняли) болит и чешется. Они знают о чём речь. Но я воспитан на несколько иных примерах. Вы можете быть правым, а можете быть левым, но я никак не могу себе вообразить ни комика Столыпина, ни комика Дзержинского. Кастро и Че Гевара — это совсем не смешно. Пока, в 90-е и «нулевые» были молоды нацболы* - все мы были крайне, категорично серьёзны. Мы не боялись пафоса, мы не пугались патетики. Нацболы сидели по тюрьмам — это было не смешно. Сам Лимонов тогда выглядел страшно серьёзным — и либеральные комики, в том числе те, что толпами ходили тогда по кремлёвским кабинетам, собирая дань на борьбу с радикалами, — очень над ним смеялись. Гламурный фашист Эдичка казался им ужасно смешным. Все нацболы казались им забавными чудаками. Это сейчас наша либеральная общественность чуть потеплела к нацболам — а тогда хохотала: какие смешные, нелепые, глупые подростки. Но эти подростки были едва ли не последним в российской политике тех времён, к чему стоило относиться серьёзно. Настоящее редко бывает разноцветным, оранжевым, вызывающим смех — пусть даже счастливый смех. Настоящее выглядит как священник Смирнов. Поэтому он так бесит: он верит, и он невыносимо серьёзен. Настоящее выглядит как донецкие ополченцы, как Александр Захарченко, как Мозговой, как Гиви — над ними жутко пересмешничали, у пересмешников глаза лопались от хохота и губы никак не могли соединиться. Зубы мёрзли — так смеялись. Но серьёзные начинают и выигрывают. Даже если они по дороге умирают — выиграют только серьёзные. Захар Прилепин