СМИ

Предатели же, как всегда, устраивались получше. Причем не только явные, но и те, кто попросту считал себя предприимчивыми людьми, способными приспосабливаться к любым житейским обстоятельствам. Всего за месяц (с 3 сентября до 11 октября 1941 года) городской управой города Старая Русса были проданы частным лицам городские строения, имеющие производственное значение, всего 36 на общую сумму 18 тыс. 400 рублей. Некая госпожа Аксенова стала владелицей электростанции со всем оборудованием, а господин Васильев получил во владение гончарный завод (и госпожа, и господин были родственниками членов городской управы. — Авт.). Вскоре следственная комиссия, куда вошли представитель полиции и контролер новой городской управы (немцев такие детали жизнедеятельности русских не интересовали. — Авт.), проверила правильность оценки 25 строений. Их осмотрели и установили действительную стоимость, с учетом размера износа и сохранности отдельных элементов зданий, по техническим нормам и ценникам 1932–40 годов. При этом оказалось, что действительная стоимость этих объектов исчислялась в сумме 75 400 рублей. Но это были хоть и ворованные, но все же не иудины деньги, их получали другие. К сентябрю 1942 года в Краснодаре началось формирование 7-й добровольческой казачьей дивизии, которая вскоре в районе Майкопа приняла участие в боях против Красной армии. Ее название «добровольческая» весьма условно, ибо значительная часть казаков вступила в дивизию, польстившись на различные льготы. Их семьям выдавалось вознаграждение в 500 рублей, налоги им уменьшались в два раза. Зимой 1942–1943 годов в глубине оккупированной территории России происходила замена некоторых немецких гарнизонов «добровольческими частями». Личный состав, помимо обмундирования и питания, получал денежное довольствие. Официально оно делилось на три разряда: по первому разряду получали 375 рублей, по второму — 450 и по третьему — 525 рублей. Фактически выдаваемые суммы были меньше. В казачьих частях холостые бойцы получали по 250 рублей, а женатые по — 300. Питание, квартиры и медицинское обслуживание, как и для немецких военнослужащих, были бесплатные, причем они должны были проживать отдельно от немецких солдат и офицеров. Особыми льготами пользовались лица, с оружием в руках боровшиеся с советским сопротивлением — каратели и бойцы так называемых «сил самообороны». Не только они, но и члены их семей освобождались от всех видов налогов и сборов. Помимо тех, кто взял в руки оружие для борьбы со своими братьями, появилась возможность «подработать» и у людей не особенно воинственных, но тоже считавших, что деньги не пахнут. В приказе по 26-й пехотной дивизии вермахта № 575/41 от 11 сентября 1941 года разрешалось оплачивать доносы деньгами в размере до 25 марок в каждом отдельном случае. Вместо денежной оплаты выдавалось иногда продовольствие, спирт, табак, а также скот и имущество, принадлежавшее колхозам. Наиболее активных помощников в борьбе с партизанами оккупанты наделяли земельными участками. Из инструкции № 184, изданной немецкой военной комендатурой г. Брянска: «Во всех оккупированных населенных пунктах вводится порядок, согласно которому все жители, до сведения которых дошли вести о заговорах против немецкой армии и распоряжениях, издаваемых немецкими властями о вредительских актах, саботаже в особенности, и о всякого рода покушениях, обязаны немедленно заявлять об этом в ближайшую немецкую воинскую часть. Упущение такого заявления карается смертной казнью. Имущество таких жителей уничтожается. Тем, кто сообщает о таких случаях, обещается вознаграждение в размере 5000 рублей». В качестве иллюстрации к этим инструкциям и приказам можно привести запись из дневника военного журналиста Павла Лукницкого о его встрече в только что освобожденной от врага Луге с командиром партизанского отряда, а до того секретарем Лужского райкома ВКП(б) Иваном Дмитриевым, в лесах «товарищем Д». Дмитриев о чем-то спорил с прибывшими в Лугу офицерами-железнодорожниками. «Спор был прерван вошедшим в комнату здоровым парнем с красной ленточкой поперек шапки-ушанки: — Понимаешь, Иван Дмитриевич, оказия! Пошел я в «Военторг» за чернилами для райкома. Рубль двадцать копеек стоят. Хватился, а у меня ни копейки. И у товарищей ни у кого нет. Забыли мы, как с деньгами дела имели. Нет ли у тебя? — А денег у меня нет. Сто двадцать тысяч было у нас. Трофейных, что мы поотбирали у перебитых немцев, которые, когда живы были, грабили население. Ну да эти деньги мы отослали самолетом в Ленинград, сдали в фонд обороны. Надо было бы мне из тех денег оставить моих тридцать тысяч! — Каких это твоих? Зарплаты, что ли? Иван Дмитриевич рассмеялся: — Это ты, майор, получал зарплату, а мы. Ну, впрочем, считай как хочешь! В уплату за мою голову эти тридцать тысяч предназначались. Прихожу я в деревню Далеково, а там немецкое объявление с моей фотокарточкой: за живого тридцать тысяч рублей, четыре га лучшей земли, две коровы, табак, вино, а за мертвого — половину этого. Прочитал я, вошел в избу к одному знакомому овощеводу, говорю ему: «Ну, капитал нажить хочешь?» Два дня укрывал он меня в той самой избе, на которой объявление висело. В общем, слушай, майор, дай-ка мне рубль двадцать копеек. И все офицеры железнодорожных войск мигом полезли в карманы. На столе разом — ворох червонцев». Источник